25-мм автоматическая зенитная пушка образца 1940 года (72-К)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
25-мм автоматическая зенитная пушка образца 1940 года
Калибр, мм 25
Экземпляры не менее 4860
Расчёт, чел. 6
Скорострельность, выстр/мин 240
Скорость возки по шоссе, км/ч до 60
Высота линии огня, мм 820 (при опущенных домкратах)
Ствол
Длина ствола, мм/клб 2065/82,6 (без пламегасителя)
Длина канала ствола, мм/клб 1683/67,3 (нарезной части ствола)
Масса
Масса в походном положении, кг 1200
Масса в боевом положении, кг 1200
Габариты в походном положении
Длина, мм 5300
Ширина, мм 1700
Высота, мм 1800
Клиренс, мм 325
Углы обстрела
Угол ВН, град от −10 до +85°
Угол ГН, град 360°

25-мм автомати́ческая зени́тная пу́шка образца́ 1940 го́да (72-К) — советская зенитная пушка периода Великой Отечественной войны. Это орудие было разработано в конце 1939 — начале 1940 года конструкторским бюро завода № 8 им. Калинина под руководством М. Н. Логинова, непосредственным руководителем проекта был Л. А. Локтев. В качестве разработанного заводом им. Калинина изделия 25-мм зенитный автомат имел заводской индекс 72-К, а после принятия его на вооружение Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА) в середине 1940 года орудие получило второе официальное обозначение — 25-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1940 г.[1]

Ряд конструктивных решений зенитного автомата 72-К был заимствован от 37-мм автоматической зенитной пушки обр. 1939 г. (61-К). Некоторые из них, например, установка вращающейся части орудия на неотделяемой четырёхколёсной повозке, являются объектом критики на основании сравнения с аналогичными по классу зарубежными зенитными пушками[2]. Однако в целом 25-мм зенитная пушка обр. 1940 г. соответствовала требованиям армейского руководства и по баллистическим свойствам — мировому уровню.

Зенитные автоматы 72-К предназначались для противовоздушной обороны уровня стрелкового полка и в РККА занимали промежуточное положение между крупнокалиберными зенитными пулемётами ДШК и более мощными 37-мм зенитными пушками 61-К. Однако из-за трудностей с освоением их серийного производства в значительном числе 25-мм зенитные пушки появились в Красной Армии только во второй половине войны. Зенитные автоматы 72-К и спаренные установки 94-КМ на их базе с успехом применялись против низколетящих и пикирующих целей, долгое время состояли на вооружении Советской Армии после окончания Великой Отечественной войны. Их замена на более современные ЗУ-23-2 началась лишь с первой половины 1960-х годов[3].





История

Предпосылки

В вооружённых силах Российской империи автоматические пушки калибра менее 37 мм на вооружении не стояли. Работы по таким орудиям начались в СССР в конце 1920-х годов, когда в конструкторском бюро Ковровского завода были созданы экспериментальные образцы 25-мм автоматических зенитных пушек. Калибр 25 мм ранее в российской и советской практике не использовался (единственным исключением являются закупленные в 1879 году Морским ведомством в количестве 35 штук шведские 25,4-мм четырёхствольные скорострельные пушки Пальмкранца)[4]. Опытные орудия, разработанные при участии известного конструктора В. А. Дегтярёва, имели автоматику, работающую за счёт отвода пороховых газов из канала ствола. Два изготовленных образца орудий были испытаны на полигонных лафетах в 1929—1930 годах, однако на вооружение данные пушки приняты не были[5].

Стимулом для разработки послужил количественный и качественный рост характеристик авиации в 1920—1930 годах, а также необходимость дифференцировать зенитную артиллерию по уровням армейской иерархии подчинения. В качестве средств ближней противовоздушной обороны рассматривались зенитные пулемёты как винтовочного калибра, так и крупнокалиберные, а также зенитные автоматические пушки в двух категориях по огневой мощи — калибров 20—25 мм и 37—45 мм. При этом обеспеченность РККА современными средствами ПВО расценивалась как неудовлетворительная. В частности, в 1929 году СССР не имел вообще крупнокалиберного пулемёта на вооружении и в серийном производстве, то же самое касалось и положения дел в области зенитных автоматов калибра 20—25 мм. Не намного лучше оно было и в области калибров 37—45 мм: на вооружении состояли морально устаревшие образцы эпохи Первой мировой войны, а попытка запустить в серию даже их модернизированный вариант в лице 37-мм зенитной пушки обр. 1928 г. провалилась[5]. Похожая ситуация имела место и в полевой артиллерии, поэтому с учётом слабости советской конструкторской школы было принято решение обратиться к зарубежной помощи в разработке артиллерийских систем различных классов и назначения. Исходя из текущей международной ситуации в конце 1920-х гг. партнёром в оказании такой помощи могла быть только Веймарская республика, с которой уже был заключён ряд дипломатических и торговых соглашений[6].

Работы над орудиями калибра 20 и 23 мм

В 1930 году СССР и немецкая фирма «Рейнметалл» в лице подставного ООО «БЮТАСТ» заключили договор на поставку ряда образцов артиллерийского вооружения, в том числе и автоматических зенитных пушек. Согласно условиям договора, фирмой «Рейнметалл» в СССР были поставлены два образца 20-мм автоматической зенитной пушки и полная конструкторская документация на это орудие. Оно было принято в Советском Союзе на вооружение под официальным названием «20-мм автоматическая зенитная и противотанковая пушка обр. 1930 г.». В 1931—1933 годах завод им. Калинина пытался освоить серийное производство таких зениток, присвоив им индекс 2-К. В 1932 году заводу удалось сдать лишь 3 орудия при плане в 100 пушек, в следующем — ещё 61 орудие, после чего их серийное производство было завершено. Предприятию так и не удалось освоить технологию производства этих пушек — детали каждого изготовленного автомата подгонялись вручную и в целом качество изготовленной продукции было крайне низким — уже в 1936 году на вооружении РККА осталась лишь 31 такая пушка, не считая 8 учебных орудий. В Германии доработанный вариант пушки был принят на вооружение и массово выпускался под индексом 2 cm Flugabwehrkanone 30[7].

В 1935 году конструкторы Ковровского завода предложили приспособить для зенитной стрельбы 20-мм авиационную автоматическую пушку ШВАК. В 1936 году орудие испытывалось на двух различных лафетах, однако испытания не увенчались успехом и на вооружение эта артиллерийская система не принималась. В 1939 году конструкторское бюро под руководством Я. Г. Таубина предложило создать зенитное орудие на базе собственной разработки — 23-мм авиационной пушки МП-6. Однако 16 мая 1941 года Таубин был арестован, по состоянию на этот момент орудие всё ещё находилось в недоведённом состоянии и все работы над ним в дальнейшем были прекращены[8].

Создание

В 1939 году на заводе им. Калинина началась разработка 25-мм автоматической зенитной пушки, предназначенной для противовоздушной обороны уровня стрелкового полка. При проектировании этой системы широко использовался опыт создания 37-мм автоматической зенитной пушки обр. 1939 г. (61-К), которое на тот момент уже было для конструкторского коллектива пройденным этапом. Новое орудие изначально получило заводской индекс ЗИК-25, позднее заменённый на 72-К. 11 октября 1939 года опытный образец зенитного автомата поступил на заводские испытания, следующей стадией проверки новой конструкции стали полигонные испытания с 15 апреля по 25 мая 1940 года. В ходе полигонных испытаний были отмечены значительная вибрация орудия и отрыв трассеров от снарядов, в связи с чем было рекомендовано изготовить новые снаряды без этого конструктивного дефекта. Однако перечисленные недостатки не стали препятствием для принятия в том же году пушки на вооружение под официальным названием «25-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1940 г.»[9]. Главному конструктору так и не удалось увидеть орудие в серийном производстве — 28 октября 1940 года М. Н. Логинов скончался от туберкулёза. Конструкторское бюро возглавил его заместитель Л. А. Локтев, который также внёс значительный вклад в создание 72-К[10].

Совершенствование орудия

В процессе серийного выпуска в конструкцию 72-К неоднократно вносились небольшие изменения; эти усовершенствования были направлены в первую очередь на повышение технологичности производства. Важным нововведением с 1943 года стало щитовое прикрытие, способное выдержать попадания винтовочных пуль и мелких осколков. Это благоприятно сказалось на выживаемости расчёта под огнём стрелкового оружия противника. В некоторой степени оно обеспечивало защиту и от огня авиационного пушечно-пулемётного вооружения.

В конце 1943 года в КБ завода № 88 на базе 72-К была создана спаренная установка 94-К, представлявшая собой комбинацию двух 25-мм зенитных автоматов на повозке от 37-мм пушки 61-К. В 1944 году орудие прошло полигонные испытания, после чего было доработано и принято на вооружение под официальным названием «25-мм зенитная пушка обр. 1944 г.» (заводской индекс 94-КМ). В том же КБ были спроектированы ещё две артиллерийских системы калибра 25 мм. Первой из них стала известная под индексом З-5 счетверённая зенитная автоматическая установка, второй — горная вьючная зенитная автоматическая установка. Ни одна из них на вооружение не принималась[11].

Серийное производство

Серийный выпуск 72-К был начат на заводе им. Калинина в 1941 году, однако освоение автомата в производстве затянулось, и к началу Великой Отечественной войны военной приёмке не удалось сдать ни одного орудия. После начала войны возникли дополнительные проблемы с изготовлением повозок для орудия; выход был найден в установке вращающихся частей пушек на платформы грузовых автомобилей и бронепоезда. По декабрь 1941 года включительно в Красную Армию поступило около 200 импровизированных 25-мм зенитных самоходных установок на шасси ГАЗ-ММ[12]. Всего в 1941 году удалось выпустить около 300 72-К. В 1942 году изготовлением зенитных автоматов этого типа занимались заводы № 172 и № 4, однако массовый выпуск орудий оказался им не по силам — за год им вместе удалось сделать лишь немногим более 200 пушек.

С 1943 года к производству 25-мм зенитных пушек обр. 1940 г. подключился завод № 88, который успешно преодолел возникшие трудности. На этом предприятии был налажен крупносерийный выпуск 72-К, в конструкцию которых был внесён ряд изменений, улучшавших в первую очередь технологичность производства. Кроме базовой одноствольной модели в 1944—1945 годах также выпускался её спаренный вариант 94-КМ. С окончанием войны в 1945 году производство 72-К было завершено[9]. После этого в Советском Союзе зенитные автоматы, находящиеся в том же классе, что и 72-К, не выпускались; лишь в 1960 году на вооружение была принята новая 23-мм автоматическая зенитная пушка ЗУ-23 (2А14)[3].

Производство 25-мм автоматических зенитных пушек обр. 1940 г. и 1944 г., шт.[9]
Вариант установки 1941 1942 1943 1944 1945
72-К около 300 236 1486 2353 485
94-КМ — — — 12 225

Боевое применение

Согласно руководству службы орудия, главной его задачей признавалась борьба с воздушными целями на дальностях до 2,4 км и на высотах до 2 км. В случае необходимости пушка может быть успешно использована и для стрельбы по наземным целям, в том числе по лёгким танкам и бронемашинам[1]. Изначально орудие предназначалось для противовоздушной обороны стрелковых полков[9], но фактически в годы Великой Отечественной войны в штатах стрелковых полков зенитные орудия отсутствовали[13]. В годы войны 25-мм зенитные пушки поступали в самые разные подразделения, зачастую заменяя штатные 37-мм зенитки 61-К (в частности, на 9 июля 1943 года 32-я танковая бригада 29-го танкового корпуса имела 3 пушки 72-К вместо положенных по штату 61-К[14]). Некоторое количество 72-К использовалось в войсках ПВО страны, в виде как стационарных, так и обычных установок (в частности, известна фотография 72-К, установленной на крыше городского здания[15]). Кроме того, данные орудия активно использовались в качестве зенитного вооружения бронепоездов.

По состоянию на 22 июня 1941 года зенитных пушек калибров 20 и 25 мм в Красной Армии не имелось[16]. Данные о наличии 25-мм зенитных автоматов в войсках, их потерях, объёмах производства и количестве израсходованных боеприпасов к ним приведены в следующей таблице:

Статистика использования 25-мм автоматических зенитных пушек обр. 1940 г. и 1944 г.
Период 22.VI—31.XII.1941 1942 1943 1944 1.I—9.V.1945
Наличие на конец периода, шт. ≈300[17] ≈400[17] ≈1800[17] ≈3900[17] ≈4300[17]
Потери за период, шт. 104[18] 40[18] ≈100[17] ≈300[17] ≈100[17]
Расход боеприпасов за период, тыс. шт. 135[19] 383,5[20] 339,6[21] 707,6[22] 212,4[22]
Произведено боеприпасов за период, тыс. шт. 260[19] 698 (остаток на конец года)[23]  ?  ?  ?

Также достойно внимания то обстоятельство, что в сравнении с 37-мм пушками 61-К масштаб боевого применения 25-мм зенитных автоматов был практически на порядок меньше; в частности в 1944 году расход боеприпасов калибра 37 мм составил 7 млн 164,4 тыс. снарядов[22] против 707 тыс. для калибра 25 мм.

Описание конструкции

25-мм автоматическая зенитная пушка образца 1939 года представляет собою одноствольное малокалиберное автоматическое зенитное орудие на четырёхстанинном лафете с неотделяемым четырёхколёсным ходом. Конструкция орудия имеет много общих черт с конструкцией 37-мм автоматической зенитной пушки обр. 1939 г. Автоматика пушки основана на использовании силы отдачи по схеме с коротким откатом ствола, при этом затвор перемещается в направлении, которое не совпадает с направлением движения ствола. Отпирание и открывание затвора происходит во время отката ствола, а закрывание и запирание — после наката ствола и досылки очередного патрона. Затвор орудия не имеет поступательного движения относительно ствола, ствол вместе с затвором откатывается на длину меньшую, чем длина патрона, досылка патрона производится специальным механическим досылателем[9]. Все действия, необходимые для производства выстрела (открывание затвора после выстрела с экстрагированием гильзы, взведение ударника, подача патронов в патронник, закрывание затвора и спуск ударника) производятся автоматически. Вручную осуществляется прицеливание, наведение орудия и подача обойм с патронами в магазин. Конструктивно орудие состоит из следующих частей:

Ствол и люлька составляют качающуюся часть пушки, станок с качающейся частью является вращающейся частью орудия[1]. Расчёт орудия состоит из шести человек[9].

Ствол

Ствол орудия состоит из трубы, казённика и пламегасителя. Труба служит для направления полёта снаряда и придания ему вращательного движения, канал трубы разделяется на нарезную часть и патронник, соединяемые коническим скатом, в который при заряжании упирается ведущий поясок снаряда. Нарезная часть имеет 12 нарезов постоянной крутизны с углом наклона 7°10′, длина хода нарезов 25 калибров, глубина нарезов 0,29 мм, ширина нареза — 4,4 мм, ширина поля — 2,14 мм. Длина каморы — 232 мм, объём 0,120 дм³. Пламегаситель служит для предохранения наводчиков от ослепления при выстреле и смягчения резкого звука выстрела. Длина ствола без пламегасителя — 82,6 калибра (2,065 м), с пламегасителем — 2,246 м. Вес трубы ствола с пружиной накатника и пламегасителем — 43 кг[1][24]. Ввиду высокой начальной скорости снаряда и значительного нагрева ствола вследствие большой скорострельности орудия, ствол при стрельбе быстро изнашивается. В связи с этим, предусмотрена возможность быстрой смены трубы ствола в полевых условиях силами расчёта. Живучесть ствола орудия составляла 1200—1300 выстрелов[9].

Затвор и механизм автоматического заряжания

Зенитный автомат 72-К оснащался вертикально падающим затвором клинового типа. Открывание и закрывание затвора происходит при движении клина в пазу казённика вверх и вниз. Автоматическое открывание затвора производится копиром, расположенным на люльке слева, открывание вручную — рукояткой, расположенной там же. Затвор состоит из запирающего, ударного, выбрасывающего механизмов и копира. Устройство затвора позволяет вести как автоматический, так и одиночный огонь. Кроме того, имеется механизм взаимной замкнутости, автоматически прекращающий стрельбу в том случае, если заряжающий не успевает подать в магазин очередную обойму с патронами, и также автоматически возобновляющий стрельбу без перезаряжания после подачи патронов. Механизм автоматического заряжания предназначен для непрерывной подачи патронов в патронник, состоит из магазина и лотка с досылателем. Заряжание производится из обойм на 7 патронов, вручную подаваемых сверху в магазин заряжающим, причём новая обойма может быть подана до израсходования предыдущей, что обеспечивало возможность ведения непрерывного огня, ограниченного лишь навыками заряжающего и интенсивностью нагрева ствола[1].

Люлька и противооткатные устройства

Люлька служит для направления движения ствола при откате и накате, а также для размещения противооткатных устройств, установлена в цапфенных гнёздах станка. Тормоз отката гидравлический, имеет пружинный компенсатор для регулирования объёма жидкости в случае её разогрева при длительной стрельбе, заполняется 0,255 л жидкости. Длина отката от 118 до 136 мм. Накатник пружинный, собран на стволе[1][24].

Станок и механизмы наведения

Станок орудия состоит из верхней и нижней частей. Верхняя часть станка вращающаяся, что обеспечивает горизонтальное наведение орудия. Одновременно, она является основанием для качающейся части орудия. Нижняя часть станка крепится к повозке и служит основанием для верхней части. На орудия выпуска с 1943 года к станку крепится щитовое прикрытие, защищающее расчёт от пуль и осколков. Механизмы наведения орудия служат для его наводки в вертикальной и горизонтальной плоскости и состоят из подъёмного и поворотного механизмов, расположенных на станке с правой стороны. Угловая скорость наводки составляет для вертикального наведения — 7°30′ за один оборот маховика, для горизонтального наведения — 19°30′[1][24].

Уравновешивающий механизм

С целью обеспечения ведения стрельбы при больших углах возвышения, цапфы люльки значительно отнесены назад от центра тяжести качающейся части, что приводит к её неуравновешенности, затрудняющей работу подъёмного механизма. Неуравновешенность качающейся части компенсируется специальным уравновешивающим механизмом тянущего типа, представляющим собой две пружинные колонки, расположенные между щеками станка[1].

Прицел

25-мм пушки обр. 1940 г. комплектовались либо автоматическим зенитным прицелом, либо коллиматорным прицелом К8-Т (часть орудий раннего выпуска). Автоматический зенитный прицел предназначен для решения задачи встречи снаряда с целью путём выработки упреждённых координат цели по имеющимся данным о её скорости, дальности, курсу, углу пикирования или кабрирования. Точность действия прицела зависит от точности определения параметров движения цели (определяемых на глаз) и своевременности введения данных параметров в прицел. Автоматический прицел предназначен для ведения огня на дальности до 2400 м при скорости цели от 0 до 200 м/с, максимальном угле пикирования в 90° и кабрирования в 60°[1][24]. Автоматические прицелы выпуска до 1943 года имели некоторые отличия от более поздних прицелов (в частности, различная нарезка шкал)[25]. Некоторые орудия раннего выпуска вместо автоматического прицела комплектовались коллиматорным прицелом К8-Т, имеющим сетку с двумя концентрическими кольцами, соответствующими скорости цели в 60 и 90 м/с.[26]

Повозка

Повозка орудия четырёхколёсная, с подрессориванием каждого колеса, колёсный ход при переходе в боевое положение не отделяется. Колёса автомобильного типа, на шинах ГК, заполненных губчатой резиной. Повозка состоит из рамы, переднего и заднего ходов, механизма управления повозкой, подрессоривания, механизмов перевода орудия из походного положения в боевое и четырёх станин. Передний ход поворотный, служит для изменения направления движения орудия при его буксировке, шарнирно соединён с рамой повозки при помощи балансира. К переднему ходу присоединён механизм управления повозкой. Подрессоривание пружинное, независимое для каждого колеса. Для присоединения пушки к тягачу имеются сцепные устройства (переднее и заднее)[1].

Для облегчения перехода орудия из походного положения в боевое служат специальные амортизаторы, располагающиеся внутри балки рамы повозки. Для перевода орудия из походного положения в боевое и обратно требуются усилия четырёх человек, хорошо натренированный расчёт осуществляет переход за 40—45 секунд. В боевом положении повозка стоит на четырёх станинах (упорах). Горизонтирование повозки осуществляется при помощи четырёх домкратов и уровней, позволяющих устанавливать орудие на неровной местности. Максимальная скорость буксировки орудия по асфальтированному шоссе — 60 км/ч, по булыжной мостовой — 45 км/ч, по грунтовой дороге — 30 км/ч, по бездорожью — 15 км/ч[1].

Модификации

Серийные

  • Орудия раннего изготовления (до 1943 года), без щитового прикрытия, часть орудий — с коллиматорными прицелами.
  • Орудия позднего изготовления (с 1943 года), с щитовым прикрытием и рядом конструктивных изменений, направленных на повышение технологичности производства орудия (в частности, замена ряда штампованных и сварных деталей литыми)[27].
  • Двухорудийная установка 94-КМ. Создана в 1944 году КБ завода № 88, представляет собой двухорудийную установку, состоящую из двух качающихся частей пушки 72-К на повозке пушки 61-К. Установка имела расчёт 9 человек, щитовое прикрытие и время перехода из походного положения в боевое в течение 30 секунд. Ввиду ряда недостатков (низкая точность прицела, задымлённость при стрельбе, частые отказы автоматов) выпуск орудия ограничился малой серией (237 пушек в 1944—1945 годах)[11].
  • Стационарные установки (без повозок), размещённые на так называемых «столиках» — специальных площадках вокруг охраняемых объектов. Применялись в системе войск противовоздушной обороны[1].

Опытные

  • Счетверённая установка З-5. Спроектирована КБ завода № 88 в 1944—1945 годах. На вооружение не принималась.
  • Автоматическая горная вьючная пушка. Характеристики на орудие утверждены 1 марта 1940 года. Вес установки в походном положении не должен был превышать 650 кг, питание — из магазина на 20 патронов, лафет трёхстанинный, транспортировка — буксировка четвёркой лошадей либо разделением на 7—8 вьюков. Работы прекращены на стадии проектирования[11].

Зенитные самоходные установки с 72-К

Непосредственно перед началом Великой Отечественной войны рассматривался вопрос о создании так называемых зенитных танков. Этот подвид зенитных самоходных установок (ЗСУ) представлял собой танк, у которого штатная башня заменялась на другую, специально сконструированную под зенитные орудия или пулемёты. Среди проектов на ранней стадии разработки был и зенитный танк с башенной установкой 25-мм зенитного автомата 72-К на базе лёгкого танка Т-50. В связи с началом войны все работы по этой машине, получившей обозначение Т-50-2, были прекращены.

Во второй половине 1941 года были проведены испытания 25-мм пушки обр. 1940 г., установленной в кузове грузового автомобиля ГАЗ-ММ. Испытания завершились удачно, и данная импровизированная ЗСУ была запущена в серийное производство на Коломенском паровозостроительном заводе. Дополнительным стимулом производства этих машин являлось то обстоятельство, что для устанавливаемых в кузова автомобилей 72-К не требовались повозки, с организацией производства которой имелись серьёзные проблемы. Серийное производство данных ЗСУ было завершено в декабре 1941 года после выпуска порядка 200 машин в связи с эвакуацией завода-производителя[12]. Также известно о выпуске ЗСУ, представляющих собой установку 25-мм пушки 94-КМ на шасси грузового автомобиля ЗИС-11 (удлинённый вариант ЗИС-5)[11].

Корабельные орудия

25 марта 1940 года завод им. Калинина получил тактико-технические требования на 25-мм корабельную зенитную установку, получившую заводской индекс 84-К. К июлю 1941 года опытный образец нового орудия был готов и отправлен на испытания. 84-К была создана на базе качающейся части 72-К с некоторыми изменениями в люльке, коробке автомата и затыльнике. Также был введён уравновешивающий механизм нового типа — вместо пружин качающуюся часть орудия в цапфах уравновешивали грузы-противовесы. Установка одноствольная, палубная на центральном штыре, с воздушным охлаждением ствола и щитовым прикрытием. Орудие успешно прошло испытания, было рекомендовано для принятия на вооружение, но в серийное производство запущено не было в связи с эвакуацией завода им. Калинина. В декабре 1943 года доработка орудия была поручена конструкторам завода № 88, которые создали модификацию пушки, получившую индекс 84-КМ. Испытания установки на корабле были проведены в мае 1944 года, после чего эта артиллерийская система была принята на вооружение и запущена в серийное производство. В 1944 году было произведено 260 установок, в 1945 году — ещё 70 установок, на чём серийное производство было завершено. 25-мм установки 84-КМ устанавливались на катерах различных типов[28].

В 1944 году на заводе № 88 была спроектирована 25-мм двухорудийная установка З-1, предназначенная для вооружения подводных лодок. Опытный образец установки прошёл полигонные испытания в конце 1944 года, но на вооружение эта система принята не была и серийно не выпускалась[28].

Вооружение бронепоездов

25-мм пушки обр. 1940 г. широко использовались для вооружения бронепоездов. В частности, в конце декабря 1941 года с этой целью Главным артиллерийским управлением РККА было отпущено 40 орудий этого типа. На бронепоездах 72-К устанавливались на специальных бронеплощадках ПВО, по 1—2 орудия на бронеплощадку, причём нередко встречались варианты смешанного вооружения, когда на бронеплощадке ПВО вместе с 72-К устанавливались 37-мм пушки 61-К или крупнокалиберные пулемёты ДШК[29].

Боеприпасы и баллистика

Выстрелы орудия комплектовались в виде унитарного патрона. В гильзе патрона последовательно от днища к дульцу размещены воспламенитель массой 2,5 г из дымного пороха, метательный заряд Ж-132 из пороха марки 6/7 массой 0,1 кг и размеднитель в виде мотка свинцовой проволоки массой 2 г. Сверху заряд закреплён картонным кружочком, имеющим просечку в центре для обеспечения воспламенения трассера. Воспламенение заряда обеспечивается капсюльной втулкой КВ-2. Выстрелы хранились в ящиках по 60 патронов, перед применением снаряжались в обоймы по 7 патронов[1][30]. 25-мм пушка обр. 1940 г. имела небольшой ассортимент боеприпасов, включавший в себя осколочно-зажигательную трассирующую гранату ОЗР-132 и бронебойно-трассирующий снаряд БР-132, также имеются упоминания о зажигательной трассирующей гранате ЗР-132. Осколочно-зажигательная граната ОЗР-132 снабжена взрывателем К-20 (массой 24,7 г) и самоликвидатором, срабатывающим после догорания трассера примерно через 5 секунд после выстрела. Бронебойно-трассирующий снаряд БР-132 сплошной, тупоголовый с баллистическим наконечником, заряда взрывчатого вещества и взрывателя не имеет[31]. Масса патрона с осколочно-зажигательным снарядом 0,627 кг, с бронебойным снарядом 0,684 кг[11].

Номенклатура боеприпасов[31]
Тип Индекс выстрела Масса снаряда, кг Масса ВВ, г Начальная скорость, м/с Дальность табличная, м
Осколочно-зажигательные снаряды
Осколочно-зажигательная трассирующая граната с самоликвидацией с взрывателем К-20 УОЗР-132 0,288 13 910 3000 (по самоликвидатору)
Бронебойные снаряды
Тупоголовый с баллистическим наконечником трассирующий сплошной УБР-132 0,28 нет 900 2000 (табличная)
Зажигательные снаряды
Зажигательная трассирующая граната УЗР-132  ?  ?  ?  ?
Таблица бронепробиваемости для 72-К[31]
Тупоголовый с баллистическим наконечником сплошной бронебойный снаряд БР-132
Дальность, м При угле встречи 60°, мм При угле встречи 90°, мм
100 35 42
250 32 38
500 28 34
750 24 30
1000 21 26
Приведённые данные относятся к советской методике расчёта пробивной способности (формула Жакоба де Марра с коэффициентом K = 2400). Следует помнить, что показатели бронепробиваемости могут заметно различаться при использовании различных партий снарядов и различной по технологии изготовления брони.

Оценка проекта

Согласно заданию 72-К предназначалась для противовоздушной обороны уровня стрелкового полка как более лёгкое и мобильное орудие по сравнению с 37-мм пушкой 61-К. Традиционно к орудиям полковой артиллерии, которые находятся на переднем крае либо вблизи него, предъявляются требования небольших габаритов и массы для облегчения их укрытия и маскировки на местности, а также перемещения по полю боя только силами их расчётов. Вследствие установки на громоздкой четырёхколёсной повозке 25-мм зенитная пушка обр. 1940 г. не вполне соответствовала этим требованиям. По мнению известного автора книг в области истории артиллерийского вооружения А. Б. Широкорада создание 72-К являлось ошибочным шагом, по его мнению более оптимальным вариантом было бы создание лёгкого зенитного орудия с отделяемым двухколёсным ходом на базе 23-мм авиационной пушки ВЯ[2].

В фактически сложившихся условиях 72-К поступала в те же подразделения, что и 61-К, по сравнению с которой она имела меньшую действенность огня, но бо́льшую подвижность. Кроме того, полноценное серийное производство 72-К удалось организовать лишь в 1943 году, в результате чего в первой половине войны Красная Армия практически не имела лёгких зенитных пушек[17].

Зарубежные аналоги

Аналогами 72-К в армиях других государств эпохи Второй мировой войны являлись зенитные орудия калибра от 20 до 30 мм. В вариантах полевых орудий, все они устанавливались на треножные лафеты с отделяемым тем или иным способом колёсным ходом. Такая конструкция лафета давала безусловный выигрыш в габаритах орудия, а также в его массе в походном и особенно в боевом положении.

Однако в ряде ситуаций, например, отражении внезапной вражеской воздушной или наземной атаки, наличие четырёхколёсной повозки могло быть скорее положительным обстоятельством — с неё орудие могло очень быстро открыть ответный огонь прямо из походного положения, даже без отцепки его от остановившегося тягача. Системы же на треножных лафетах требовали обязательно отцепки от тягача, удаления их на некоторое расстояние от него для разведения станин и снятия колёсного хода. Все эти операции занимали время, позволяющее атакующему противнику спокойно нанести выверенный удар, тогда как даже неприцельная очередь из уже открывшей огонь 72-К затрудняла ему столь спокойное выполнение стоящей перед ним задачи. Хотя в руководстве службы 72-К нет раздела о ведении огня из походного положения, одновременно там же нет и запрета на такую операцию, которая была дозволена руководством службы для весьма близкой по типу 37-мм зенитной пушки 61-К[32].

В качестве безусловного преимущества советского орудия можно отметить обойменное питание, позволявшее вести непрерывную стрельбу, интенсивность которой была ограничена лишь навыками заряжающих и нагревом ствола; широко используемое в аналогах магазинное питание приводило к неизбежным задержкам в стрельбе на время замены магазина[33].

В предвоенные годы, широкое распространение получила 20-мм пушка «Эрликон», ведущая свою родословную от 20-мм автоматической пушки Беккера, разработанной ещё в кайзеровской Германской империи. Не имея возможности в результате положений Версальского договора заниматься её совершенствованием, немцы передали швейцарской фирме SeMAG (Seebach Maschinenbau Aktiengesellschaft) необходимую патентную и техническую документацию на это орудие. После банкротства этого предприятия его активы были приобретены фирмой «Эрликон» (Oerlikon), которая продолжила работу над 20-мм автоматической пушкой. Именно под названием «Эрликон» она была представлена на мировой рынок вооружений и приобрела широкую известность, как в зенитном, так и в авиационном варианте. Зенитные орудия этого типа или лицензии на их производство были приобретены рядом стран мира, в частности Великобританией и США. Орудие получило широкое применение в качестве средства противовоздушной обороны кораблей, однако существовали и полевые варианты пушки, применявшиеся в Германии (2 cm Flak 28), Чехословакии (2 cm VKPL vz. 36)[34], Великобритании и других странах. В этом качестве они более чем вдвое уступали 72-К в массе выстреливаемого снаряда (130 г против 288 г), меньшей была и начальная скорость (850 м/с против 910 м/с). В некоторой степени это компенсировалось значительно более высокой скорострельностью (теоретическое значение у «Эрликона» достигало 650 выстрелов в минуту против 240 у 72-К). Первоначально представители вооружённых сил США отметили превосходство «Эрликонов» над используемыми в целях ПВО крупнокалиберными пулемётами «Браунинг» М2HB, однако в итоге и в армии, и во флоте США они уступили место другим артиллерийским системам. На морских театрах военных действий 40-мм «Бофорсы» оказались намного более эффективными против авиации стран Оси палубного и берегового базирования, а на суше установленные на полугусеничные бронетранспортёры различные комбинации 37-мм пушек и 12,7-мм пулемётов зарекомендовали себя более мощным и эффективным средством ближней ПВО, чем 20-мм «Эрликоны». В армии Великобритании, помимо оригинальных «Эрликонов», значительно более широкое применение получил их усовершенствованный вариант, известный под названием Polsten. Данное орудие изначально разрабатывалось в Польше, причём главной целью работ было упрощение и удешевление конструкции пушки. К моменту оккупации Польши, работы над орудием не были завершены, однако коллективу разработчиков удалось выехать в Великобританию и закончить разработку пушки, которая была принята на вооружение британской армии и с 1943 года поставлена на серийное производство. Polsten имел рекордно малую массу в боевом положении, всего 231 кг, питание патронами осуществлялось из 30- или 60-зарядных магазинов. Помимо одинарных установок, выпускались строенные и счетверённые орудия, а также вариант пушки для парашютных войск[35][36].

Тактико-технические характеристики автоматических зенитных орудий калибра 20—30 мм
Характеристика обр. 1940 г. Polsten[37] Flak 38[38] Flak 103/38[33] Hotchkiss[33] Breda Modello 35[38] Тип 98[39][40]
Страна
Калибр, мм/длина ствола, клб. 25/82,6 20/72,4 20/65 30/44,6 25/60 20/75 20/70
Масса в походном положении, кг 1200  ? 750 879 1180 370 373
Масса в боевом положении, кг 1200 218 420 619 430 307 268
Тип повозки четырёхколёсная с неотделяемым ходом двухколёсная с отделяемым ходом двухколёсная с отделяемым ходом двухколёсная с отделяемым ходом двухколёсная с отделяемым ходом двухколёсная с отделяемым ходом двухколёсная с отделяемым ходом
Масса осколочного снаряда, кг 0,288 0,119 0,12 0,32 0,25 0,16 0,136
Начальная скорость осколочного снаряда, м/с 910 831 900 900 900 840 830
Скорострельность (темп стрельбы), выстр/мин 240 450 480 425 220 230 300
Заряжание обойменное магазинное магазинное ленточное магазинное обойменное магазинное

Другим семейством 20-мм зенитных орудий стали немецкие орудия этого калибра. Разработанная фирмой «Рейнметалл» в 1930 году для СССР 20-мм автоматическая зенитная пушка всё ещё не могла открыто производиться вследствие всё тех же положений Версальского договора. Как случилось ранее с орудием Беккера, фирма-разработчик передала документацию на его изготовление швейцарской фирме «Золотурн» (Solothurn). После прихода к власти НСДАП и преобразования Веймарской республики в Третий рейх рейхсканцлер Адольф Гитлер денонсировал все запрещающие статьи Версальского договора, и 20-мм зенитка фирмы «Рейнметалл» была принята на вооружение кригсмарине и люфтваффе под обозначением 2 cm Flugabwehrkanone 30[41]. По сравнению с более поздней 72-К 2 cm Flak 30 не имела значимых преимуществ по баллистике и скорострельности, а по некоторых параметрам и вовсе уступала советской зенитке (масса снаряда около 115—140 г, начальная скорость 900 м/с, теоретическая скорострельность 280 выстрелов в минуту). К достоинствам немецкого орудия следует отнести гораздо меньшую массу в походном и боевом положении, а также отделяемый двухколёсный ход. Руководство сухопутных сил вермахта критически оценивало эту зенитку с самого начала и приняло на вооружение не её, а альтернативную конструкцию фирмы «Маузер». Зенитный автомат 2 cm Flugabwehrkanone 38 (англ.) при той же баллистике был практически вдвое скорострельнее (450 выстрелов в минуту), а потому ёмкость магазина увеличили до 40 патронов. В целом по начальной скорости и массе секундного залпа на практике 2 cm Flak 38 находилась в одной категории с 72-К. В 1940 году появилась счетверённая установка 2 cm Flugabwehrkanone 38 (англ.) — за счёт увеличения числа стволов в четыре раза возросла масса секундного залпа, но платой за такое повышение эффективности стало увеличение массы до 1509 кг в боевом и 2100 кг в походном положении. Все варианты немецких 20-мм зениток устанавливались на военные суда кригсмарине, а также на самоходные установки на полугусеничной или танковой базе[42].

К 1944 году в Германии была разработана 30-мм автоматическая зенитная пушка Flak 103/38, представлявшая собой наложение авиационной пушки MK 103 на лафет Flak 38. При близкой начальной скорости и большей по сравнению с 72-К массе снаряда, немецкое орудие имело более высокую скорострельность и ленточное боепитание, а также меньшие габариты и массу. Помимо Flak 103/38, на базе МК 103 также была создана зенитная пушка MK 303 Br, отличавшаяся ещё более высокой начальной скоростью снаряда (1080 м/с). Однако развернуть широкомасштабное производство этих зенитных автоматов немцы не успели, до конца войны удалось выпустить лишь 189 Flak 103/38 и 222 MK 303 Br, а также опытную серию счетверённых установок 3 cm Flakvierling 103/38[43]. Как 20-мм, так и 30-мм немецкие автоматические зенитные пушки имели большой ассортимент боеприпасов, включающий в том числе подкалиберные снаряды[38][33].

Во Франции в 1938 году была принята на вооружение 25-мм автоматическая зенитная пушка, разработанная компанией Hotchkiss. При близкой начальной скорости, французское орудие имело более лёгкий снаряд, меньшую скорострельность и питание патронами из 15-зарядных магазинов, на замену которых требовалось от 3 до 4 с. Кроме того, автомат был очень чувствителен к загрязнению, что на практике приводило к частым задержкам в стрельбе[33]. В Италии на вооружении имелись 20-мм пушки Бреда и Скотти. Обе системы в боевом положении размещались на треножном станке, а перевозились на отделяемой двухколёсной тележке. Оба орудия имели близкую и более слабую по сравнению с 72-К баллистику, но отличались типом питания — пушка Скотти использовала круглый магазин, а орудие Бреда — обойму на 12 патронов, вставляемую сбоку орудия и выходившую с другой стороны по мере израсходования патронов. По удобству заряжания итальянские пушки также уступали 72-К, безусловно выигрывая у неё в габаритах и массе[38][44]. Японская армия использовала два типа 20-мм зенитных пушек — Тип 2 и Тип 98 и 25 мм зенитную пушку Тип 96. Первое орудие представляло собой японский вариант Flak 38; пушка Тип 98 по сравнению с советским орудием имела более слабую баллистику и несколько более высокую скорострельность, которая однако снижалась на практике его питанием патронами в виде 20-зарядных магазинов. Масса японского орудия была намного меньше советского. Обе 20-мм японских пушки также производились и в виде спаренных установок[40][39]. 25-мм зенитная пушка Тип 96 — представляла собой использовавшийся в Японии вариант орудия французской фирмы «Гочкисс»[45].

Сохранившиеся экземпляры

25-мм автоматическую зенитную пушку обр. 1940 г. можно увидеть в Музее артиллерии и инженерных войск в Санкт-Петербурге и Центральном музее Великой Отечественной войны в Москве (как 72-К, так и 94-КМ).

Источники информации

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 25-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1940 г. Руководство службы. — С. 5—7.
  2. ↑ 1 2 Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 808—809.
  3. ↑ 1 2 Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 810.
  4. ↑ Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 342.
  5. ↑ 1 2 Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 789—790.
  6. ↑ Широкорад А. Б. Тевтонский меч и русская броня. — М.: Вече, 2003. — С. 82—92. — ISBN 5-9533-0025-5.
  7. ↑ Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 790—792.
  8. ↑ Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 796—798.
  9. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 805—806.
  10. ↑ Локтев А. [www.vestnik.com/issues/1999/0105/win/loktev.htm Конструктор зенитных автоматов] // Вестник. — 1999. — № 1.
  11. ↑ 1 2 3 4 5 Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 807—808.
  12. ↑ 1 2 Свирин М. Н. Самоходки Сталина. История советской САУ 1919—1945. — М.: Яуза, Эксмо, 2008. — С. 155. — 384 с. — (Война и мы. Советские танки). — 10 000 экз. — ISBN 978-5-699-20527-1, ББК 68.513 С24.
  13. ↑ Иванов А. Артиллерия СССР во Второй мировой войне. — С. 2—5.
  14. ↑ Замулин В. Н. Курский излом. Решающая битва Отечественной войны. — С. 936.
  15. ↑ [weapons-of-war.ucoz.ru/_pu/4/48644849.jpg 25-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1940 г. на крыше городского здания]. Weapons-of-war.ucoz.ru. Проверено 29 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2uU3oxI Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  16. ↑ Золотов Н. и др. Боевой и численный состав вооружённых сил СССР в период Великой Отечественной войны (1941—1945 гг.). Статистический сборник № 1 (22 июня 1941 г.). — М.: Институт военной истории, 1994. — С. 71. — ISBN 5-201-01055-5.
  17. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [soldat.ru/doc/casualties/book/chapter5_13_09.html Вооружение и боевая техника. Производство и потери. Опубликовано в книге: Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооружённых сил. Статистическое исследование]. Soldat.ru(недоступная ссылка — история). Проверено 28 июля 2010. [web.archive.org/20031231154145/soldat.ru/doc/casualties/book/chapter5_13_09.html Архивировано из первоисточника 31 декабря 2003].
  18. ↑ 1 2 [www.soldat.ru/doc/mobilization/mob/chapter4_2.html Потери вооружения и приборов в период 1941—42 гг., по книге: Артиллерийское снабжение в Великой Отечественной войне 1941—45 гг]. Soldat.ru. Проверено 28 июля 2010. [www.webcitation.org/5w2uUtZBs Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  19. ↑ 1 2 [www.soldat.ru/doc/mobilization/mob/table43.html Уменьшение общих ресурсов боеприпасов к концу 1941 г., по книге: Артиллерийское снабжение в Великой Отечественной войне 1941—45 гг]. Soldat.ru. Проверено 28 июля 2010. [www.webcitation.org/5w2uWNZ3z Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  20. ↑ [vif2ne.ru/nvk/forum/archive/1718/1718985.htm Расход боеприпасов советской артиллерии в 1942 году. ЦАМО, Ф. 81, оп. 12075, д. 28. Опубликовано А. В. Исаевым на сайте vif2ne.ru]. Проверено 17 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2uYB5Rd Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  21. ↑ [vif2ne.ru/nvk/forum/2/archive/1706/1706490.htm Расход боеприпасов советской артиллерии в 1943 году. Опубликовано А. В. Исаевым на сайте vif2ne.ru]. Проверено 28 июля 2010. [www.webcitation.org/5w2uZDMHK Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  22. ↑ 1 2 3 [vif2ne.ru/nvk/forum/arhprint/1733134 Расход боеприпасов советской артиллерии в 1944—45 годах. Опубликовано А. В. Исаевым на сайте vif2ne.ru]. Проверено 28 июля 2010. [www.webcitation.org/5w2ua8G3R Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  23. ↑ [www.soldat.ru/doc/mobilization/mob/table36.html Наличие боеприпасов в Красной Армии в первый период Великой Отечественной войны (тыс. шт.), по книге: Артиллерийское снабжение в Великой Отечественной войне 1941—45 гг]. Soldat.ru. Проверено 28 июля 2010. [www.webcitation.org/5w2ubCYip Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  24. ↑ 1 2 3 4 25-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1940 г. Руководство службы. — С. 193—194.
  25. ↑ Главное артиллерийское управление Красной Армии. Таблицы стрельбы 25-мм зенитной пушки обр. 1940 г. — С. 4.
  26. ↑ 25-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1940 г. Руководство службы. — С. 212—213.
  27. ↑ 25-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1940 г. Руководство службы. — С. 209—211.
  28. ↑ 1 2 Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 980—981.
  29. ↑ Коломиец М. Бронепоезда Красной армии в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. Часть 1. — М.: Стратегия КМ, 2007. — С. 67—69. — 72 с. — (Фронтовая иллюстрация, 2007, № 7). — 2000 экз. — ISBN 5-901266-01-3.
  30. ↑ Главное артиллерийское управление Красной Армии. Таблицы стрельбы 25-мм зенитной пушки обр. 1940 г. — С. 7—9.
  31. ↑ 1 2 3 Главное артиллерийское управление Красной Армии. Таблицы стрельбы 25-мм зенитной пушки обр. 1940 г. — С. 5—7.
  32. ↑ Главное артиллерийское управление Красной Армии. 37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г. Руководство службы. — М.: Военное издательство Министерства вооружённых сил СССР, 1948. — С. 7.
  33. ↑ 1 2 3 4 5 Широкорад А. Б. Бог войны Третьего рейха. — С. 390—394.
  34. ↑ [www.fronta.cz/dotaz/2cm-vkpl-vz-36-oerlikon 2cm VKPL vz. 36 Oerlikon]. Fronta.cz. Проверено 4 августа 2010. [www.webcitation.org/5w2uciUhy Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  35. ↑ [www.anti-aircraft.co.uk/polstenquad.html Polsten 20mm Quad]. Anti-aircraft.co.uk. Проверено 4 августа 2010. [www.webcitation.org/5w2udv2Vm Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  36. ↑ [www.wwiiequipment.com/index.php?option=com_content&view=article&id=82:polsten-anti-aircraft&catid=41:anti-aircraft&Itemid=58 Polsten Anti-Aircraft Gun]. Wwiiequipment.com. Проверено 4 августа 2010. [www.webcitation.org/5w2uf9G3Z Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  37. ↑ [www.tarrif.net/cgi/production/all_artillery_adv.php?op=show_aag&aa_gunsX=13 20mm Polsten]. Tarrif.net. Проверено 4 августа 2010. [www.webcitation.org/5w2ug2wR0 Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  38. ↑ 1 2 3 4 Широкорад А. Б. Бог войны Третьего рейха. — С. 385—389.
  39. ↑ 1 2 [www3.plala.or.jp/takihome/aa.htm AA Weapons]. Www3.plala.or.jp. — Зенитное вооружение японской армии. Проверено 4 августа 2010. [www.webcitation.org/5w2uhCUrx Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  40. ↑ 1 2 [ww2photo.mimerswell.com/gun/jap/aa/20mm%20typ98.htm 20-mm Type 98 Anti Aircraft Gun]. Ww2photo.mimerswell.com. Проверено 4 августа 2010. [www.webcitation.org/5w2ui5dBl Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  41. ↑ Вместо полного названия Flugabwehrkanone или Flugabwehr-Kanone в немецких официальных документах для всех зенитных орудий гораздо чаще применялись сокращения Flak или FlaK соответственно.
  42. ↑ [www.tarrif.net/wwii/guides/flak30_38.htm FlaK 30/38 and FlaKvierling 38]. Tarrif.net. Проверено 6 августа 2010. [www.webcitation.org/5w2uiuc7S Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  43. ↑ Широкорад А. Б. Бог войны Третьего рейха. — С. 127—128.
  44. ↑ Широкорад А. Б. Бог войны Третьего рейха. — С. 125—126.
  45. ↑ Campbell J. Naval weapons of World War Two. — P. 200.

Литература

  • Главное артиллерийское управление Вооружённых сил Союза ССР. 25-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1940 г. Руководство службы. — М.: Военное издательство Министерства вооружённых сил СССР, 1948.
  • Главное артиллерийское управление Красной Армии. Таблицы стрельбы 25-мм автоматической зенитной пушки обр. 1940 г. — М.: Военное издательство Народного Комиссариата обороны, 1943.
  • Иванов А. Артиллерия СССР во Второй мировой войне. — СПб.: Нева, 2003. — 64 с. — ISBN 5-7654-2731-6.
  • Свирин М. Н. Самоходки Сталина. История советской САУ 1919—1945. — М.: Яуза, Эксмо, 2008. — 384 с. — (Война и мы. Советские танки). — 10 000 экз. — ISBN 978-5-699-20527-1, ББК 68.513 С24.
  • Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — Мн.: Харвест, 2000. — 1156 с. — ISBN 985-433-703-0.
  • Широкорад А. Б. Бог войны Третьего рейха. — М.: АСТ, 2003. — 576 с. — ISBN 5-17-015302-3.
  • Шунков В. Н. Оружие Красной армии. — Мн.: Харвест, 1999. — 544 с. — ISBN 985-433-469-4.
  • Campbell J. Naval weapons of World War Two. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1985. — 403 с. — ISBN 0-87021-459-4.

Ссылки

  • [www.uvao.ru/uvao/ru/regions/n_1320/o_109903 25-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1940 г. (72-К)]. Официальный портал префектуры Юго-Восточного административного округа города Москвы. Проверено 6 августа 2010. [www.webcitation.org/5w2ujiCDi Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
Противотанковые
орудия

Батальонные и
полковые орудия
Горные орудия
Дивизионные
орудия
Корпусные и
армейские орудия
Орудия большой и
особой мощности
Миномёты
Зенитные орудия


Напишите отзыв о статье "25-мм автоматическая зенитная пушка образца 1940 года (72-К)"

Отрывок, характеризующий 25-мм автоматическая зенитная пушка образца 1940 года (72-К)

В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=25-мм_автоматическая_зенитная_пушка_образца_1940_года_(72-К)&oldid=79617578»