Айодхья

Город Айодхья хинди अयोध्या, англ. Ayodhya Страна ИндияИндия Штат Уттар-ПрадешУттар-Прадеш Округ Файзабад Координаты 26°48′13″ с. ш. 82°12′02″ в. д.26.80361° с. ш. 82.20056° в. д. / 26.80361; 82.20056    Площадь 10.24 км² Высота центра 93 м Население 49 650 человек (2001) Часовой пояс UTC+5:30 Телефонный код +91 5278 Почтовые индексы 224123 Автомобильный код UP-42

Айо́дхья произношение  (хинди अयोध्या) — древний город в Индии, известный как центр паломничества. Являлся некогда столицей державы Чандрагупты II, потом Ауда и находится в округе Файзабад в штате Уттар-Прадеш. Считается местом рождения бога Рамы и столицей легендарного царства Кошала. Расположен на реке Гхагхре, считается одним из семи основных святых мест индуизма.

История

Происхождение названия города

По легендам, название города происходит от имени его основателя царя Айюдха. В старинных манускриптах он упоминается как один из предков Рамы. Имя царя содержит санскритский корень «yudh», означающий бой или ведение войны и может быть переведено как «непобедимый». Со времен Гаутамы Будды город стал называться Ayojjhā на языке Пали и Ayodhyā на санскрите.

В первые несколько столетий нашей эры Айодхья была известна как Сакета (в различных вариантах написания 沙奇, Śāketa, пиньинь: Shāqí). Город был завоеван императором Канишкой в 127 году, который сделал его административным центром своих восточных территорий. Название снова встречается у Фасяня как 沙祗 (пиньинь: Shāzhī) в начале V столетия. Доподлинно неизвестно, когда оно претерпело изменения, но во время визита китайского монаха Сюаньцзана в 636 году город снова назывался Айодхой.

Легендарные и исторические события

Согласно корейским хроникам 11-го столетия Самгук юса, жена царя Суро, правившего древним царством Гьемгван Гайя, будучи принцессой, путешествовала на корабле от далёкой земли под названием Айюта в Корею в 48 году нашей эры. Считается, что это была индийская Айодхья, но некоторые исследователи соотносят её с Аюттхаей в Таиланде. Однако, местное самоуправление Айодхьи и правительство Южной Кореи увековечили древнее событие возведением статуи принцессы на берегу реки Сараю. Принцесса под именем Хо Хванъок стала первой царицей династии Гайя, предком семьи Ким Кимхе и фамилии Хо. У неё было 10 детей, девятый из которых стал буддийским монахом.

В XI и XII столетиях нашей эры Айодхья была центром царства Канау и называлась Ауда. Позднее регион вошёл в состав Делийского султаната, затем Джаунпурского султаната и с 16-го столетия в состав империи Великих Моголов. По законам империи, Айодхья была резиденцией управляющего Авадхом. Позднее, в период существования Британской Индии (с 1764 года), она стала частью объединенных провинций Агры и Ауда так же будучи центром «talukdari».

Семь святых городов Индии

Айодхья считается одним из семи святых мест индуизма в Индии, среди которых святейшим является Варанаси.

Ayodhyā Mathurā Māyā Kāsi Kāñchī Avantikā I Purī Dvārāvatī chaiva saptaitā moksadāyikāh II - Гаруда-пурана I XVI .14

Священная земля Кшетра является местом, где может быть достигнута мокша. Гаруда-пурана указывает семь городов, где дается мокша. Ими являются Айодхья, Матхура, Майя (Харидвар), Каши (Варанаси), Канчи, Авантика (Удджайн) и Дваравати (Дварака).

Описание города

Айодхья расположена на берегах реки Гхагра на расстоянии 6 км от Файзабада. Это известное место паломничества. Город тесно связан с именем бога Рамы, седьмой инкарнации бога Вишну. Древняя Айодхья ассоциируется с одноименным городом, упоминаемым в Рамаяне, который был основан Ману. Это была столица Солнечной династии царей, к которой принадлежал Рама. В древние времена Айодхья так же была известна как Каушальдеса.

Сканда и некоторые другие Пураны позиционируют Айодхью как один из семи наиболее священных городов Индии. В мифологии индуизма с ним связано много событий. Сейчас это преимущественно центр духовной жизни. В городе находятся памятники индуизма, буддизма, джайнизма и ислама.

Климатические условия

Айодхья имеет теплый сырой субтропический климат, типичный для центральных районов Индии. Лето длительное, сухое и очень жаркое, с конца марта по середину июня со средней температурой около 32^oC. Это предваряет сезон муссонов, длящийся до начала октября с осадками на уровне 1067 мм и средней температурой около 28^oC. Зима длится с начала ноября до конца января. Весна короткая, длящаяся с февраля по начало марта. Средняя температура днем колеблется около 16^oC, однако ночи могут быть очень холодными.

Туризм

• Рам Джанам Бхуми — место рождения Рамы. С XVI века на месте храма находилась мечеть Бабри, которая была разрушена в 1992 году во время религиозных волнений.
• Ханумангархи — одно из самых посещаемых мест города, храм в виде четырёхсторонней крепости, где согласно легендам находится пещера, в котоой жил Хануман.

Конфликт в Айодхье

В 1984 году представители Хиндутвы начали требовать сноса мечети Бабри, построенной в XVI веке императором династии Великих Моголов Бабуром на территории разрушенного мусульманами (как утверждали в Хиндутве) храма Рамы. Согласно индуистской легенде на этом месте 900 тысяч лет назад был рождён бог Рама. Лал Кришна Адвани, ведущий представитель партии Бхаратия Джаната Парти, вновь поднял эту тему и потребовал сноса мечети на основании того, что сама мечеть была построена на руинах разрушенного Бабуром важного индуистского храма Рам-Джанмабхуми. Десятки тысяч разгневанных индуистов организовали «Марш в Айодхью» и разрушили мечеть 6 декабря 1992 года. Это, в свою очередь, вызвало по всей стране большие беспорядки и религиозные волнения между мусульманами и индуистами, в которых погибло более чем 2000 человек, преимущественно мусульман.

Руины разрушенной мечети Бабри сегодня обнесены забором высотой 4 м и охраняются армией. 5 июля 2005 года пятеро вооружённых мусульман проникли в предварительно построенный индуистский храм на охраняемой территории, но были убиты охранниками. Сегодня на месте мечети возводится новый храм Рам-Джанмабхуми в честь бога Рамы.

В 2009 году стало известно, что «Комиссия Либерхана» подтвердила, что разрушение мусульманской мечети Бабри было подготовлено индуистскими националистическими организациями, а большую часть погибших составили мусульмане.

См. также

• Аютия
• Аюттхая
• Рамаяна
• Чхиндвара

Литература

• K. Elst: Ayodhya. The case against the temple. New Delhi 2002

Ссылки

• [www.ayodhya.com/ Сайт Айодхьи] (англ.). Проверено 7 марта 2011. [www.webcitation.org/60pvblNuj Архивировано из первоисточника 10 августа 2011].

Отрывок, характеризующий Айодхья

Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.