Рама

Статья по тематике Индуизм
История · Пантеон
Направления Вайшнавизм  · Шиваизм  · Шактизм  · Смартизм
Верования и практики Дхарма · Артха · Кама Мокша · Карма · Сансара Йога · Бхакти · Майя Пуджа · Мандир · Киртан
Священные писания Веды · Упанишады Рамаяна · Махабхарата Бхагавадгита · Пураны другие
Родственные темы Индуизм по странам · Календарь · Праздники · Креационизм · Монотеизм · Атеизм · Обращение в индуизм · Аюрведа · Джьотиша
Портал «Индуизм»

Ра́ма (санскр. राम, rāma ^IAST) или Рамача́ндра — аватара Вишну, легендарный древнеиндийский царь Айодхьи. Рама почитается в индуизме как седьмая аватара Вишну, сошедшая в мир в последнюю четверть Трета-юги около 1,2 млн лет тому назад. Когда Парашурама занят творением и сохранением мирового порядка, то в этом случае Рама в качестве его аватары «призван отстоять достоинство брака, как выражения вечной и неразрывной связи между мужем и женой». Большинство индуистов считают Раму реально существовавшей исторической фигурой, царём, правившим бо́льшей частью современной Индии из своей столицы Айодхьи. Наряду с Кришной, Рама является одной из самых популярных аватар Бога в индуизме. Культ Рамы особенно характерен для последователей вайшнавизма — преобладающего направления в индуизме.

Подробное жизнеописание Рамы содержится в «Рамаяне» — одном из двух величайших древнеиндийских эпосов наряду с «Махабхаратой». Рама был старшим сыном в семье императора Айодхьи Дашаратхи и его жены Каушальи. В традиции индуизма Раму именуют «Марьяда Пурушоттама», что в буквальном переводе с санскрита означает «совершенный высочайший из мужей». Рама — муж Ситы, которая почитается в индуизме как аватара Лакшми и олицетворение совершенной женщины.

Жизнь и деяния Рамы являются совершенным примером строгого следования принципам дхармы, несмотря на тяжёлые жизненные испытания. Ради сохранения чести своего отца, Рама отказывается от своих претензий на престол царства Кошалы и соглашается добровольно уйти в изгнание в лес на период в 14 лет. В изгнании Раму сопровождают его жена Сита и брат Лакшмана, которые принимают решение присоединиться к нему, будучи не в состоянии жить в разлуке. Когда Ситу похищает Равана, — могущественный демонический правитель-ракшаса Ланки, — Рама отправляется в долгий и трудный поиск своей супруги, в ходе которого подвергаются испытанию его сила и добродетель. Определив местонахождение Ситы, Рама сражается в огромной битве с многочисленной армией Раваны. В войне принимают участие могущественные чудесные существа и применяются сверхъестественные виды оружия, обладающие огромной разрушительной силой. В конце концов Рама убивает Равану и освобождает свою жену из его плена. После завершения периода изгнания Рама возвращается в Айодхью и становится царём, а впоследствии и императором всего мира. Правление Рамы продолжается 11 тыс. лет, в течение которых на всей планете царит эпоха совершенного счастья, мира, благосостояния и справедливости, известная как «Рама-раджья».

В поисках Ситы Рама проявляет огромное мужество и доблесть, сражаясь в ужасной войне ради её освобождения. Сита в свою очередь показывает совершенный пример добродетельной жены, демонстрируя абсолютную преданность своему мужу и совершенное целомудрие, несмотря на пребывание в плену у демонического Раваны. Подобно самому Раме, его младшие братья — Лакшмана, Шатругхна и Бхарата — также проявляют доблесть, силу и добродетель. Раме оказывают содействие такие могучие последователи, как Хануман и ванары Кишкинды, с помощью которых Рама освобождает Ситу из плена Раваны. Легенда о Раме оказала огромное историческое влияние на население Индийского субконтинента и Юго-Восточной Азии. Рама и истории о нём продолжают пользоваться огромной популярностью в современной индийской культуре и индуизме. Рама почитается индуистами за проявленные им качества безграничного сострадания, доблести, верности долгу и религиозным принципам.

Этимология

«Рама» Rāmá ^IAST в «Ригведе» и «Атхарваведе» — прилагательное, означающее «тёмный, чёрный», или существительное «тьма» или «темнота», например, в «Ригведе» 10.3.3 (в переводе Т. Я. Елизаренковой): «Распространяясь вместе с прекрасно выглядящими днями, Агни (Своими) светлыми красками одолел темноту». В значении имени собственного, Рама упоминается в «Ригведе» 10.93.14: «Я хочу провозгласить это Духшиме Притхаване, Вене про(возгласить), Раме, Асуре среди щедрых покровителей, (Тем) которые для вас запрягли пять сотен (коней), (чтобы это)прославилось на их пути».

В женском роде, прилагательное «рами» rāmīˊ ^IAST является эпитетом ночи (ратри), подобно «кришни» kṛṣṇīˊ ^IAST, — прилагательного «кришна» kṛṣṇa ^IAST в женском роде «тёмный; чёрный». Манфред Майрхофер предположил, что слово произошло от праиндоевропейского (H)reh₁-mo-, однокорневого с древневерхненемецким rāmac «грязный».

В Ведах упоминаются двое Рам с отчествами Маргавея и Аупаташвини; другой Рама с отчеством Джамадагнья является предполагаемым автором одного из ригведийских гимнов. Согласно Монье-Уильямсу, в послеведийский период получили известность три Рамы,

1. Рамачандра («Лунный Рама»), сын Дашаратхи, потомок Рагху (Рама, описываемый в данной статье).
2. Парашурама («Рама с топором»), шестая аватара Вишну. Его также называют Джамадагнья, Бхаргава Рама (потомок Бхригу), или Чирандживи (Бессмертный).
3. Баларама («Сильный Рама»), также известен как Халаюдха («Владеющий плугом в битве»), старший брат и близкий спутник Кришны, описываемый в «Бхагавата-пуране» и «Брахма-самхите».

В «Вишну-сахасранаме», Рама — это 394-е имя Вишну. Согласно комментарию Шанкары, Рама имеет два значения: Верховный Брахман, вечно-блаженная духовная сущность, в которой обретают духовное блаженство йогины, или Бог, который согласно своей воле принял прекрасную форму Рамы, сына Дашаратхи.

Литературные источники

Основным источником о жизни и деяниях Рамы является древнеиндийский санскритский эпос «Рамаяна», составление которого приписывается ведийскому риши Валмики. В «Вишну-пуране» излагается история Рамы как седьмой аватары Вишну. Жизнь Рамы вкратце описывается в «Бхагавата-пуране» (Девятая песнь, Главы 10-11), включая убийство Раваны и возвращение Рамы в Айодхью. Вдобавок к этому, истории о Раме также содержатся в эпосе «Махабхарата» (где содержится так называемая "Малая Рамаяна": см.: Махабхарата, Книга 3 ("Лесная"), гл. гл. 258 - 276). «Йога-Васиштха» рассказывает о сомнениях и печали Рамы ещё до его женитьбы. В произведении описывается как великий мудрец Вишвамитра пришёл просить у отца Рамы о помощи против борьбы с ракшасами. Васиштха разъясняет Раме о создании мира, о дхарме, о страданиях и т. д.

В разных регионах Индии существуют различные версии «Рамаяны». Последователи Мадхвачарьи полагают, что ранее существовала древняя версия «Рамаяны», так называемая «Мула-Рамаяна», которая была утеряна. Они считают, что она была более авторитетна, чем версия Валмики. Одной из важных сокращённых версий эпоса на санскрите является «Адхьятма-Рамаяна». Санскритская южноиндийская поэма VII века «Бхатти-кавья» («Поэма Бхатти»), авторства Бхатти, представляет собой пересказ эпоса, в котором параллельно иллюстрируются грамматические примеры из «Аштадхьяйи» Панини, а также основные риторические фигуры и пракрит. Позже возникли версии «Рамаяны» на народных языках полуострова Индостан, в которых описывались жизнь, деяния и божественная философия Рамы. К ним принадлежат поэма на тамильском «Камбарамаянам» авторства поэта XII века Камбар, и «Рамачаритаманаса», — версия «Рамаяны» на хинди святого XVI века Тулсидаса. Свои версии «Рамаяны» существует практически на всех современных индийских языках. К современным версиям «Рамаяны» принадлежат «Шри Рамаяна Даршанам» авторства Кувемпу на языке каннада и «Рамаяна-калпаврикшаму» Вишванатхи Сатьянараяны на телугу. В разнообразных регионах Индии, каждый из которых обладает своими неповторимыми языковыми и культурными традициями, эпос претерпел определённые изменения.

Истории из «Рамаяны» также распространились по всей Юго-Восточной Азии, в результате на свет появились уникальные версии эпоса, включившие в себя эпизоды из местной истории, фольклор, религиозные ценности, а также особые черты местных языков и литературы. К великим произведениям с уникальными характеристиками и повествовательными отличиями в изложении легенда Рамы принадлежат «Какавин Рамаяна» с острова Ява, Индонезия, «Рамакавача» с острова Бали, «Хикаят Сери Рама» из Малайзии, «Марадия Лавана» с Филиппин, «Рамакиан» из Таиланда (в котором Раму называют «Пхра Рам»). Изображения эпизодов из жизни Рамы можно встретить на стенах храмового комплекса в Ват Пхра Кео в Бангкоке. В бирманском варианте «Рамаяны», который является национальным эпосом страны, Раму именуют «Яма». В кхмерской версии «Рамаяны», «Реамкере», Рама известен как «Преах Реам». В лаосском «Пха Лак Пха Лам» Будда описывается как воплощение Рамы.

Жизнеописание Рамы

Рождение и детство

Намереваясь удовлетворить девов и получить достойного сына, царь Дашаратха совершил ведийское жертвоприношение путракамешти. Полученную в ходе ритуала священную пищу Дашаратха распределил между своими тремя жёнами. Согласно принципу старшинства, напиток первой приняла Каушалья, а затем — Сумитра и Кайкейи. В результате у Каушальи родился Рама, у Кайкейи — Бхарата, а у Сумитры — Лакшмана и Шатругхна. Рама родился в городе Айодхья (что в современном индийском штате Уттар-Прадеш), столице древнего царства Кошалы, в ночь девятого дня после новолуния, под накшатрой Пунарвасу и при восходящем знаке Рака. Он явился в династии Сурья-вамша («Солнечной династии») и был потомком таких великих личностей, как Икшваку (сын бога солнца Вивасвана), Рагху и Бхагиратха. Тело Рамы было тёмно-голубого цвета, что говорило о его божественном происхождении.

В «Рамаяне» описывается, что с самого детства всех четырёх братьев связывали узы дружбы и братской любви. Особо сильная привязанность существовала между Рамой и Лакшманой, и между Бхаратой и Шатругхной. Царь и его три жены очень любили всех четверых братьев, но особое предпочтение Дашаратха и придворные отдавали именно Раме. Обучение Рамы и его трёх братьев проходило в ашраме мудреца Васиштхи, который преподавал им философию Вед, законы дхармы, и другие науки. Так как мальчики родились в царской семье кшатриев, они хотели стать великими воинами. Их военное обучение было поручено мудрецу Вишвамитре. Мальчиков отправили в его лесной ашрам, где они обучились военному искусству и отличились, убив множество ракшасов, наводивших ужас на лесных жителей и осквернявших ведийские жертвоприношения брахманов. Описывается, что Рама и его братья были огромного роста, заметно выше самых высоких людей своего времени. Они обладали необыкновенной проницательностью, сообразительностью и непревзойдённым мастерством в военном деле.

Рама начинает выполнять свою божественную миссию

Когда было объявлено о церемонии выбора жениха для Ситы, мудрец Вишвамитра привёл молодых принцев Раму и Лакшману на место проведения обряда. Для того, чтобы выиграть в состязании и получить руку Ситы, претенденту необходимо было натянуть огромный лук Шивы и выпустить из него стрелу. Считалось, что эта задача была не по силам человеку, так как лук этот был личным оружием могущественного Шивы, с которым никто не мог сравниться по силе во вселенной. Пытавшие удачу до Рамы претенденты даже не смогли сдвинуть лук с места, но когда подошёл черёд Рамы, он, натягивая лук, разломал его на две части. Слава о невероятной силе Рамы облетела весь мир и гарантировала ему женитьбу на Сите.

После пышного празднования свадьбы Рамы и Ситы, вся царская семья и армия Айодхьи начали своё путешествие домой. На их пути им повстречался спустившийся из своего ашрама в Гималаях Парашурама. Парашурама — это обладающий необычайным могуществом мудрец. Он — шестая аватара Вишну, ранее в гневе уничтоживший 21 раз всех кшатриев на планете. Парашурама не мог поверить в то, что кто-то был способен сломать лук Шивы. Считая себя всё ещё самым сильным воином на земле, он принёс с собой лук Вишну, намереваясь потребовать от Рамы натянуть его и продемонстрировать свою силу или сразиться с ним в битве. Несмотря на то, что всё войско Рамы было не в состоянии вступить в битву, будучи парализованым влиянием мистической силы Парашурамы, Рама отдал Парашураме почтительный поклон, и за долю секунды, выхватил лук Вишну из его рук, вложил в него стрелу и нацелил её прямо на сердце Парашурамы. Рама пообещал сохранить Парашураме жизнь, если тот укажет какую-либо другую цель для его стрелы. В этот момент Парашурама почувствовал, что лишился всей той необыкновенной мистической силы, которой он обладал на протяжении столь многих лет. Он осознал, что Рама является воплощением всевышнего Вишну, которого никто не может превзойти. Парашурама принял возвышенное положение Рамы, посвятил ему результаты всей своей тапасьи, отдал ему почтительный поклон и пообещал, вернувшись в свою обитель, оставить человеческое общество.

После этого Рама выпустил стрелу из лука Вишну в небо, совершив другое сверхчеловеческое действо, которое было для него простым использованием своего вечного личного оружия. Произошедшие события сильно поразили всех присутствующих. Однако даже после того как Рама с такой лёгкостью и мастерством воспользовался луком Вишну, никто кроме Васиштхи и Парашурамы не осознал его божественного положения. Говорится, что выпущенная Рамой стрела продолжает лететь в космосе и по сей день, прокладывая свой путь через всю вселенную. Возвратившись назад, она должна будет принести с собой разрушение мира.

Изгнание Рамы и смерть Дашаратхи

Чувствуя приближение старости, Дашаратха решил возвести Раму на трон. Для церемонии был выбран благоприятный день, о чём и было официально объявлено. Новость обрадовала всех жителей царства, в особенности мать Рамы, Каушалью. Однако, у второй жены Дашаратхи, Кайкейи, была служанка по имени Мантхара, которая описывается как «кривая душой и телом». Она пришла к Кайкейи и стала убеждать её в том, что Дашаратха коварен, нечестен сердцем и желает зла для свой жены. Он хочет блага только для Каушальи, — в то время как Бхарата унижен, Рама скоро будет возведён на трон. Мантхара призвала Кайкейи действовать немедля, спасти Бхарату и саму себя. Одолеваемая ревностью, Кайкейи поспешила встретиться со своим мужем и попросила у него обещанного им ранее дара. Царь поклялся выполнить всё, что она пожелает, после чего Кайкейи попросила возвести на трон Бхарату, а Раму на четырнадцать лет изгнать в лес Дандака. Дашаратха не мог отказать своей жене в её просьбе, так как много лет назад Кайкейи спасла его от верной смерти и в награду за это получила благословение, которым она теперь и воспользовалась. Сражённый горем Дашаратха затворился в своих покоях и Кайкейи сама объявила Раме о случившемся. Рама без колебания согласился отправиться в изгнание. Придворные и жители Айодхьи, узнав о случившемся, пришли в великое горе. Особо тяжко пришлось Дашаратхе, питавшем особую привязанность к своему старшему сыну. Возненавидев свою младшую жену, Дашаратха никак не мог примириться с идеей столь долгой разлуки с Рамой. Рама, однако, ясно осознавал, что царь-кшатрия не имеет права ни при каких обстоятельствах нарушить своё обещание, так же как и сын не должен нарушать приказа своего отца.

Когда Рама рассказал обо всём Сите, он постарался в самых мрачных красках описать ей все ужасы жизни в лесу, непривычной для нежной женщины вроде неё. Рама просил её остаться в Айодхье и утешать его родителей. Сита ответила на это, что она готова перенести любые трудности, так как её долг заключается в том, чтобы служить своему мужу и везде следовать за ним. Лакшмана также последовал вслед за Рамой и все трое отправились в лес Дандаку. Жители Айодхьи были глубоко опечалены уходом Рамы и осуждали царицу Кайкейи. Сердце Дашаратхи было разбито горем и через неделю после отбытия Рамы он умер от разлуки с ним.

Во время всех этих происходивших в Айодхье событий, Бхарата был в отъезде в Гиривридже, столице царства своего дяди по матери. Когда гонцы принесли ему весть об уходе Рамы в изгнание, он поспешил обратно в Айодхью. Разгневанный поведением своей матери, Бхарата обвинил её в смерти Дашаратхи. Он заявил, что готов отречься от неё, но не будет делать этого только потому, что Рама называет её своей матерью. Желая исправить ошибку, содеянную Кайкейи, Бхарата отправился на поиски Рамы. Обнаружив своего брата скитающимся по лесам в одежде отшельника, Бхарата поведал ему о смерти Дашаратхи и стал упрашивать его вернуться в Айодхью и править по праву принадлежащим ему царством. Рама отказался и заявил, что намерен провести все четырнадцать лет в изгнании, так как к этому его обязывает долг чести: для него не представлялось возможным нарушить данное Дашаратхе слово. Поняв, что дальнейшие уговоры бессмысленны, Бхарата вернулся в Айодхью, принеся с собой пару сандалий Рамы, которые он поместил на троне в знак того, что правит всего лишь как наместник своего брата.

Непоколебимо веруя в силу судьбы, Рама не питал какого-либо чувства обиды или неприязни по отношению к Кайкейи. Согласно классическому объяснению, это изгнание на самом деле предоставило Раме возможность исполнить свою миссию: сразиться с Раваной и сокрушить его могучую империю зла.

Похищение Ситы Раваной

Рама и Сита являются протагонистами одной из самых известных любовных историй всех времён. Описывается, что они были очень сильно влюблены друг в друга. В индуистском богословии они рассматриваются как воплощения Вишну и его вечной супруги и женской ипостаси Лакшми. Сита без колебаний последовала за своим мужем, намереваясь перенести все трудности жизни в изгнании. Рама, в свою очередь, постоянно защищал её и заботился о ней.

Однажды сестра Раваны ракшаси Шурпанакха, отправившись в лес Дандаку на прогулку, увидела там Раму и без памяти влюбилась в него. Она выразила свои чувства Раме, который отказал ей, сославшись на то, что уже был женат. В шутку Рама предложил ей попытать счастья с Лакшманой, который был холостым, и, возможно, нуждался в подруге. Шурпанакха сделала предложение Лакшмане, но тот также отверг её любовь. Разозлившись, Шурпанакха обрушила свой гнев на Ситу и попыталась убить и съесть её. Лакшмана заступился за жену своего брата и отрубил Шурпанакхе нос и уши. В таком виде Шурпанакха пошла жаловаться к своему младшему брату Кхаре. Дабы отомстить за свою сестру, Кхара послал четырнадцать ракшасов с заданием убить Ситу вместе с Рамой и Лакшманой и принести их кровь, чтобы утолить жажду Шурпанакхи. Рама однако с лёгкостью убил всех ракшасов. Тогда сам Кхара выступил с четырнадцатитысячным войском, намереваясь наказать Раму.

Рама сразился с войском ракшасов и, разгромив его, в поединке убил самого Кхару. После этого Шурпанакха отправилась к Раване и рассказала ему о случившемся. Она также рассказала ему о необычайной красоте Ситы, предположив, что ей более пристало бы быть женой Раваны, чем Рамы. Этим Шурпанакха пробудила интерес Раваны, который охотно согласился отомстить за неё.

Равана был хорошо осведомлён о могуществе Рамы и Лакшманы, и посему прибег к хитрости. Он попросил своего дядю чародея Маричи принять обличье золотого оленя. Маричи в образе оленя начал резвиться около хижины, в которой жили Сита и Рама. Сита, увидев красивого оленя, попросила Раму поймать его для неё. Рама устремился в погоню за оленем, но, не будучи в силах поймать его, выстрелил в него из лука. Раненое животное громко крикнуло голосом Рамы, взывая к Лакшмане о помощи, и Сите показалось, будто Рама попал в беду и звал их на помощь. Сита попросила Лакшману немедленно отправиться на поиски своего супруга. Перед тем как оставить Ситу в одиночестве, Лакшмана провёл вокруг хижины магический круг. Оставаясь внутри этого круга, Сита была полностью защищена от любой опасности. Когда Лакшмана удалился, Равана, скрывавшийся неподалёку, вышел из кустов в облике старика санньясина и попросил у Ситы еды и питья. Ничего не подозревавшая Сита перешагнула за пределы защитного круга и Равана в ту же секунду принял свой настоящий облик, схватил Ситу, посадил её на свою летающую колесницу и полетел на Ланку. По пути Равану попытался остановить своими когтями и клювом царь грифов Джатаю (аватара Гаруды, ваханы Вишну), но потерпел поражение и был смертельно ранен Раваной. Сита благословила Джатаю, сказав, что он проживёт достаточно долго для того, чтобы поведать Раме о случившемся. Сита также попросила лесные деревья, лесных оленей, травы и реку Годавари, если они увидят Раму, рассказать ему о произошедшем.

Рама и Лакшмана убили золотого оленя и вернулись в свою хижину. Не найдя там Ситы, они очень встревожились и немедля отправились на её поиски. Наконец они набрели на тяжело раненого в схватке с Раваной Джатаю, который рассказал им обо всём, что произошло, и, закончив рассказ, умер. Рама, глубоко опечаленный смертью птицы, кремировал её тело.

Тем временем Равана привёз Ситу на Ланку и начал делать попытки добиться её благосклонности. На все его поползновения Сита ответила решительным отпором, называя его проклятым демоном и похитителем целомудренных женщин. Равана не мог прибегнуть к насилию, потому как много лет назад он насильно заключил в объятья жену другого мужчины, который проклял его, сказав, что он умрёт в тот же самый миг, когда попытается сделать это ещё раз. Таким образом Раване пришлось ограничиться запугиванием и угрозами, а когда те не помогли, просто дожидаться, пока время не сделает её сердце более благосклонным.

Рама, Сугрива и Хануман

С целью собрать войско и освободить Ситу из плена Раваны, Рама и Лакшмана заключили союз с обезьяньим царём Сугривой, который пообещал Раме свою помощь в борьбе против Раваны в обмен на помощь Рамы в возвращении его царства, которое захватил его брат Вали (тж. Бали). Рама убил Вали и передал власть над царством обратно в руки Сугривы. После этого Сугрива собрал огромное войско обезьян (ванаров), и с ними Рама и Лакшмана пустились в поход к Ланке.

Когда армия подошла к морю, Рама, не видя иного способа переправиться через отделявший остров Ланку от континента пролив шириной сто (йоджан), решил построить мост. В это время великий преданный Рамы Хануман, обладавший необыкновенной силой, перепрыгнул через пролив и отправился на поиски Ситы. Обнаружив её в саду дворца Раваны, он рассказал ей о том, что Рама готовился освободить её. Он также вручил ей перстень, полученный им от Рамы. После этого Хануман начал резвиться в дворцовом парке, уничтожая растения и цветы. Ракшасы-стражники схватили его и привели его к Раване. В присутствии Раваны, Хануман свернул свой длинный хвост в спираль и сделал из него подобие сиденья, которое оказалось заметно выше трона Раваны. Когда Хануман уселся таким образом, разгневанный Равана хотел было приказать убить дерзкую обезьяну, но Хануман представился как посол, чья жизнь, по законам дипломатии, была неприкосновенна. Тогда Равана приказал своим стражам подпалить Хануману хвост. Они обернули его хвост пропитанной маслом тканью, подожгли её, и отпустили Ханумана на свободу. Хануман с горящим хвостом начал прыгать со здания на здание, распространив огонь по всей столице Раваны. После этого Хануман перепрыгнул обратно на континент и рассказал Раме обо всём случившемся.

Рама побеждает Равану

Когда строительство моста было завершено и Рама переправился на Ланку, брат Раваны Вибхишана, перешедший на сторону Рамы, выдал ему много ценной информации о воинских силах Раваны и об укреплениях острова. Периодически ракшасы выходили из города, что приводило к яростным схваткам, заканчивавшимся переменным успехом. Рама и Лакшмана дважды были ранены в схватке с сыном Раваны Индраджитом, который некогда одержал победу над самим Индрой. Другой брат Раваны, гигант Кумбхакарна, хватал и пожирал обезьян сотнями. Рама и Лакшмана вылечились волшебной травой, которую в очень короткие сроки принёс из Гималаев Хануман вместе с горой, на которой она росла. Несмотря на огромные потери, обезьянье войско начало одерживать вверх над ракшасами, которые гибли в огромном количестве. На поле битвы полегли Индраджит, Кумбхакарна и другие военачальники армии Раваны. Наконец, сам Равана вступил в единоборство с Рамой. Наблюдать за ходом этого поединка явились многие девы. Рассказывается, что сражались они друг с другом как разъярённые львы. Своими стрелами Рама одну за другой отсекал головы десятиглавого Раваны, но каждый раз на место отсечённой головы мистическим образом вырастала новая. Стрелы, до того смертельно поразившие Маричи, Кхару и Бали, не могли лишить жизни могучего царя Ланки. Тогда Рама решил применить оружие Брахмы, стрелу, дарованную ему мудрецом Агастьей, обладавшим способностью управлять ветром. В наконечнике этой стрелы находилась огромная сила огня, а весом она равнялась горе Меру. Рама пустил в ход эту стрелу особыми ведийскими мантрами и пустил её в Равану. Стрела, пронзив грудь Раваны и омывшись в его крови, вернулась в колчан Рамы. После смерти Раваны на небесных планетах началось великое ликование, и благодарные девы осыпали Раму дождём из небесных цветов.

Испытание Ситы огнём и её уход в изгнание

После смерти Раваны Вибхишана доставил Ситу к Раме на красиво разукрашенной колеснице. Но ко всеобщему удивлению Рама фактически отказался её принять, считая её осквернённой пребыванием во дворце ракшасы. Сита была глубоко уязвлена таким отношением Рамы, и, чтобы доказать свою невинность, решилась пройти испытание огнём. Лакшмана приготовил костёр и Сита вошла в него. Сам бог огня Агни вывел её из огня невредимой, отвёл её к Раме и попросил принять её назад. Рама заявил, что и без всякого испытания он был уверен в чистоте своей супруги, но хотел доказать её невинность другим.

Когда срок изгнания закончился, Рама, Сита и Лакшмана вместе с обезьяньими предводителями и их жёнами с большой торжественностью вступили в город, где Рама был помазан на царство. За этим последовала эпоха правления Рамы (Рама-раджья), продолжавшаяся 10 000 лет — век процветания, равного которому не было в истории. Говорится, что в это время по всей земле царил мир, дети не плакали, не было засух и земля давала обильные плоды, не существовало болезней, бедности и преступности.

Однажды Рама переоделся в простого человека и пошёл в город с целью разузнать, какого мнения о нём были его подданные. Рама стал свидетелем того, как один стиральщик побил свою жену, подозреваемую в прелюбодеянии, и заявил, что он не такой глупец как Рама, чтобы поверить в чистоту жены, которая провела годы в плену у другого мужчины. Чтобы избавить Ситу и самого себя от клеветы, он отослал её жить в хижину в лесу. В то время Сита была беременна и, находясь в изгнании, родила двух мальчиков-близнецов — Лаву и Кушу. Как только дети вышли из младенческого возраста, их послали к Раме. При виде своих сыновей, Раму одолели воспоминания счастливого прошлого, и он принял Ситу обратно во дворец. Но при полном собрании придворных, её снова попросили доказать свою невинность. Сита пришла в отчаяние и взмолилась к матери-Земле Бхуми, тж. Притхиви, давшей ей жизнь, чтобы она приняла её обратно. В ответ на молитвы Ситы, Земля разверзлась и приняла её в свои объятия.

После этого миссия аватары Рамы была выполнена. Рама пошёл на берега священной реки, и, оставив тело, вернулся в свою вечную духовную обитель.

Рама как аватара Вишну

В «Рамаяне» рассказывается, как олицетворение Земли богиня Бхуми пришла к творцу вселенной Брахме, моля спасти её от неправедных царей, которые нещадно эксплуатировали её ресурсы и были повинны в смерти множества людей в кровавых войнах. К Брахме также пришли просить прибежища многие девы, испуганные огромным могуществом десятиглавого демонического правителя Ланки Раваны. В результате полученных благословений, Равана обладал непревзойдённой силой и был неуязвим для девов и всех видов живых существ во вселенной, кроме животных и людей. Равана одержал вверх над девами и взял под свой контроль все три мира вселенной. Описывается, что Равана был гордым, воинственным и покровительствовал всякого рода демонам и негодяям.

Брахма вместе с Бхуми и другими девами начали поклонятся хранителю вселенной Вишну, моля его низойти и освободить их от тирании Раваны. В ответ Вишну пообещал убить Равану, явившись на земле как царь Рама — старший сын правителя Кошалы Дашартхи. Лакшми, вечная супруга и женская ипостась Вишну, родилась на земле как Сита. Её приёмным отцом стал царь Митхилы Джанака. Родила Ситу не женщина, а сама Мать-Земля Бхуми, Джанака же обнаружил её в борозде на поле. Вечный спутник и одна из ипостасей Вишну, Ананта-шеша, воплотился как Лакшмана и оставался вместе с Рамой во всех его испытаниях. Во время пребывания Рамы на земле никто, за исключением его самого и группы избранных мудрецов (среди которых были Васиштха, Шарабханга, Агастья и Вишвамитра) не знали о его божественном происхождении. Хотя Раме оказывали почтение и поклонение множество мудрецов, которых он встречал на протяжении своей жизни, только наиболее возвышенные и учёные из них осознавали его настоящее положение как аватара Всевышнего. После победы Рамы в войне с Раваной, сразу же после того, как Сита выдержала проверку её целомудрия, пройдя сквозь огонь, Брахма, Индра и другие девы вместе с небесными мудрецами и Шивой спустились с небес. Они подтвердили непорочность Ситы и, поблагодарив Раму за освобождения вселенной от сил зла, открыли божественное положение Рамы и объявили о завершении того этапа его миссии.

Образ в искусстве

Рама обычно изображается в виде воина с большим луком, колчаном стрел и короне вишнуитского типа. Его спутником нередко бывает брат — Лакшман. Также вместе с Рамой может находиться изваяние его жены — Ситы — представленной в позе трёх наклонов. Ещё одним спутником Рамы может быть предводитель обезьян — Хануман. Причём бронзовые статуэтки Рамы, Ситы, Лакшмана и Ханумана всегда являются изваяниями в положении стоя. Сита располагается справа от Рамы, а Лакшман — слева.

См. также

• Мечеть Бабри
• Рагхупати Рагхава Раджа Рам

Литература

• Zimmer, Heinrich Robert & Joseph Campbell (1972), [books.google.com/books?id=PTfNMQP81nAC Myths and symbols in Indian art and civilization], Princeton University Press, ISBN 0691017786, <books.google.com/books?id=PTfNMQP81nAC>
• Blank, Jonah (2000), [books.google.com/books?id=FXRZ1X8BANIC Arrow of the Blue-Skinned God: Retracing the Ramayana Through India], Grove Press, ISBN 0802137334, <books.google.com/books?id=FXRZ1X8BANIC>
• Menon, Ramesh & Valmiki (2004), [books.google.com/books?id=OcZpUf8tcwEC The Ramayana: A Modern Retelling of the Great Indian Epic], Farrar, Straus and Giroux, ISBN 0865476950, <books.google.com/books?id=OcZpUf8tcwEC>
• Pattanaik, Devdutt (2003), [books.google.com/books?id=zdkswFlJtjQC Indian mythology: tales, symbols, and rituals from the heart of the Subcontinent], Inner Traditions / Bear & Company, ISBN 0892818700, <books.google.com/books?id=zdkswFlJtjQC>
• Жуковский В. И., Копцева Н. П. Искусство Востока. Индия: Учеб. пособие.. — Красноярск: Краснояр. гос. ун-т, 2005. — 402 с. — ISBN 5-7638-0575-5.

Ссылки

• [www.advayta.org/item/000002/?text_id=248 «Рамаяна» Валмики] (5 книг)
• [www.advayta.org/item/000002/?id=316 «Сказание о Раме»] — литературное изложение «Рамаяны» Э. Н. Темкина и В. Г. Эрмана (7 кн.)
• [scriptures.ru/rkrv.htm «Рамакатха Расавахини»] — «Рамаяна» в изложении Сатьи Саи Бабы (с иллюстрациями)
• [www.advayta.org/item/000002/?text_id=180 «Йога-Васиштха»] — одна из четырёх итихас индуизма, описывающая обучение Рамы у мудреца Васиштхи
• Бхакти Вигьяна Госвами [radhakrishna.clan.su/news/bkhakti_vigjana_gosvami_tajna_ramajany/2012-05-16-1587 Тайна «Рамаяны»]
• [www.samvel.net/text/spiritual/ramastoryes.htm Малоизвестные истории из «Рамаяны»]
• [izbakurnog.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000009/index.shtml «Рамаяна» в стихах]

Отрывок, характеризующий Рама

Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.


В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.
– Она очень достойная и прекрасная девушка, – говорила она, – и тебе надо к ней съездить. Все таки ты увидишь кого нибудь; а то тебе скука, я думаю, с нами.
– Да я нисколько не желаю, маменька.
– То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый, право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.
– Да я не говорил, что мне скучно.
– Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Она очень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие то резоны. Всё от меня скрывают.
– Да нисколько, маменька.
– Если б я тебя просила сделать что нибудь неприятное, а то я тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебя просила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.
– Да я поеду, если вы хотите.
– Мне все равно; я для тебя желаю.
Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясь отвлечь внимание матери на другой предмет.
На другой, на третий и на четвертый день повторялся тот же и тот же разговор.
После своего посещения Ростовых и того неожиданного, холодного приема, сделанного ей Николаем, княжна Марья призналась себе, что она была права, не желая ехать первая к Ростовым.
«Я ничего и не ожидала другого, – говорила она себе, призывая на помощь свою гордость. – Мне нет никакого дела до него, и я только хотела видеть старушку, которая была всегда добра ко мне и которой я многим обязана».
Но она не могла успокоиться этими рассуждениями: чувство, похожее на раскаяние, мучило ее, когда она вспоминала свое посещение. Несмотря на то, что она твердо решилась не ездить больше к Ростовым и забыть все это, она чувствовала себя беспрестанно в неопределенном положении. И когда она спрашивала себя, что же такое было то, что мучило ее, она должна была признаваться, что это были ее отношения к Ростову. Его холодный, учтивый тон не вытекал из его чувства к ней (она это знала), а тон этот прикрывал что то. Это что то ей надо было разъяснить; и до тех пор она чувствовала, что не могла быть покойна.
В середине зимы она сидела в классной, следя за уроками племянника, когда ей пришли доложить о приезде Ростова. С твердым решением не выдавать своей тайны и не выказать своего смущения она пригласила m lle Bourienne и с ней вместе вышла в гостиную.
При первом взгляде на лицо Николая она увидала, что он приехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости, и решилась твердо держаться в том самом тоне, в котором он обратится к ней.
Они заговорили о здоровье графини, об общих знакомых, о последних новостях войны, и когда прошли те требуемые приличием десять минут, после которых гость может встать, Николай поднялся, прощаясь.
Княжна с помощью m lle Bourienne выдержала разговор очень хорошо; но в самую последнюю минуту, в то время как он поднялся, она так устала говорить о том, до чего ей не было дела, и мысль о том, за что ей одной так мало дано радостей в жизни, так заняла ее, что она в припадке рассеянности, устремив вперед себя свои лучистые глаза, сидела неподвижно, не замечая, что он поднялся.
Николай посмотрел на нее и, желая сделать вид, что он не замечает ее рассеянности, сказал несколько слов m lle Bourienne и опять взглянул на княжну. Она сидела так же неподвижно, и на нежном лице ее выражалось страдание. Ему вдруг стало жалко ее и смутно представилось, что, может быть, он был причиной той печали, которая выражалась на ее лице. Ему захотелось помочь ей, сказать ей что нибудь приятное; но он не мог придумать, что бы сказать ей.
– Прощайте, княжна, – сказал он. Она опомнилась, вспыхнула и тяжело вздохнула.
– Ах, виновата, – сказала она, как бы проснувшись. – Вы уже едете, граф; ну, прощайте! А подушку графине?
– Постойте, я сейчас принесу ее, – сказала m lle Bourienne и вышла из комнаты.
Оба молчали, изредка взглядывая друг на друга.
– Да, княжна, – сказал, наконец, Николай, грустно улыбаясь, – недавно кажется, а сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами в первый раз виделись в Богучарове. Как мы все казались в несчастии, – а я бы дорого дал, чтобы воротить это время… да не воротишь.
Княжна пристально глядела ему в глаза своим лучистым взглядом, когда он говорил это. Она как будто старалась понять тот тайный смысл его слов, который бы объяснил ей его чувство к ней.
– Да, да, – сказала она, – но вам нечего жалеть прошедшего, граф. Как я понимаю вашу жизнь теперь, вы всегда с наслаждением будете вспоминать ее, потому что самоотвержение, которым вы живете теперь…
– Я не принимаю ваших похвал, – перебил он ее поспешно, – напротив, я беспрестанно себя упрекаю; но это совсем неинтересный и невеселый разговор.
И опять взгляд его принял прежнее сухое и холодное выражение. Но княжна уже увидала в нем опять того же человека, которого она знала и любила, и говорила теперь только с этим человеком.
– Я думала, что вы позволите мне сказать вам это, – сказала она. – Мы так сблизились с вами… и с вашим семейством, и я думала, что вы не почтете неуместным мое участие; но я ошиблась, – сказала она. Голос ее вдруг дрогнул. – Я не знаю почему, – продолжала она, оправившись, – вы прежде были другой и…