Виконт Портман

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Виконт Портман

Герб виконтов Портман
Период

28 марта 1873 - настоящее время

Титул:

Виконт Портман, барон Портман

Родоначальник:

Эдвард Портман, 1-й барон Портман

Родина

Великобритания

Подданство

Великобритания

Дворцы

Брайанстон-хаус в окрестностях Брайанстона в графстве Дорсет

Виконт Портман из Брайанстона в графстве Дорсет — наследственный титул в системе Пэрства Соединённого королевства.





История

Титул виконта Портмана был создан 28 марта 1873 года для бывшего лорда-лейтенанта Сомерсета и либерального депутата Эдварда Портмана, 1-го барона Портмана (1799—1888). В 1837 году он получил титул барона Портмана из Орхарда Портмана в графстве Сомерсет (Пэрство Соединённого королевства). Его сын, Генри Беркли Портман, 2-й виконт Портман (1829—1919), представлял в Палате общин Великобритании Шефтсбери (1852—1857) и Дорсет (1857—1885).

По состоянию на 2014 год носителем титула являлся его потомок, Кристофер Эдвард Беркли Портман, 10-й виконт Портман (род. 1958), который сменил своего отца в 1999 году.

Семья Портман после 1728 года происходит по мужской лини от младшей ветви Беркли из Стоук Гиффорд, один из членов которой, Эдвард Беркли, женился Филиппе Спик (ум. 1699), на дочери Джоан Портман, правнучке сэра Уильяма Портмана (ум. 1557), лорда главного судьи (1555—1557). Он приобрел землю в Мэрилебоне (зажиточном центре Лондона). Позднее Генри Уильям Портман занимался в Мэрилебоне жилищным строительством. Портман Эстейт в Мэрилебоне до сих пор является основой богатства семьи Портман. Внук судьи Уильяма Портмана, сэр Джон Портман (ум. 1612) в 1611 году получил титул баронета. После смерти внука последнего, сэра Уильяма Портмана, 6-го баронета (1643—1690), родовые поместья Портманов перешли к кузену последнего, Генри Сеймуру (ум. 1728), пятому сыну сэра Эдварда Сеймура, 3-го баронета из Берри Померой (1610—1688), и его жены Энн Портман (ум. 1695), второй дочери сэра Джона Портмана, 1-го баронета. Генри Сеймур принял фамилию «Портман», но не имел наследников. Затем имения унаследовал его двоюродный брат, Уильям Беркли из Пайлла (ум. 1737), который также принял фамилию «Портман». Его правнуком был Эдвард Беркли Портман (1771—1823), депутат Палаты общин от Бороубриджа (1802—1806) и Дорсета (1806—1823) и отец Эдварда Портмана, 1-го виконта Портмана.

Семейная резиденция — Брайанстон-хаус в окрестностях Брайанстона в графстве Дорсет.

Виконты Портман (1873)

См. также

Напишите отзыв о статье "Виконт Портман"

Ссылки

  • Kidd, Charles, Williamson, David (editors). Debrett’s Peerage and Baronetage (1990 edition). New York: St Martin’s Press, 1990.
  • [www.leighrayment.com/ The Peerages of England, Scotland, Ireland, Great Britain and the United Kingdom]
  • Lundy, Darryl. [www.thepeerage.com/info.htm «FAQ»]. [www.thepeerage.com/ The Peerage].
  • [www.cracroftspeerage.co.uk/online/content/portman1873.htm Portman, Viscount (UK, 1873)]

Отрывок, характеризующий Виконт Портман

Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.