Вормс, Альфонс Эрнестович

Альфонс Эрнестович Вормс
Alfons Wilhelm Ernst Worms
Род деятельности:	юрист, экономист
Место рождения:	село Троицкое (ныне Чернский район Тульской области)
Отец:	Вормс (Worms), Эрнст Эдуард
Мать:	Вормс (Worms/Stephany), Берта
Супруга:	Вормс (Степанова), Анна Дмитриевна
Дети:	Георгий, Ирина, Елена, Анна
Разное:	1) В музее юридического факультета МГУ имеется экспозиция о А. Э. Вормсе. 2) Книжное собрание А. Э. Вормса хранится в отделе редких книг и рукописей Научной библиотеки МГУ.

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Альфонс Эрнестович Вормс (19 ноября [1 декабря] 1868 — 23 марта 1939) — видный российский и советский учёный-юрист, преподаватель высшей школы, адвокат, экономист и общественный деятель. Большой заслугой А. Э. Вормса в области юридической науки является выделение в самостоятельную дисциплину крестьянского (земельного) права.

Семья

Альфонс Эрнестович Вормс (нем. Alfons Wilhelm Ernst Worms) родился 19 ноября (1 декабря) 1868 года в селе Троицкое Чернского уезда Тульской губернии. Отец — Эрнст Эдуард Вильгельмович Вормс, балтийский немец, выходец из Риги, агроном по образованию, служил в Троицком управляющим имением графини А. П. Толстой (Мордвиновой). Мать — Берта Александровна Вормс (урожденная Stephany), была родом из Германии. Альфонс был старшим ребёнком в семье; две его сестры, Берта и Альма, также родились в Троицком.

23 января 1917 г. надворный советник А. Э. Вормс, евангелическо-лютеранского вероисповедания, венчался по православному обряду с Анной Дмитриевной Степановой (1882—1965), православного вероисповедания. У них было четверо детей — Георгий (1914—2006), Ирина (1916—2001), Елена (1917—1994) и Анна (1920—1994). А. Д. Степанова в 1902—1919 гг. была сотрудником Комиссии по организации домашнего чтения при Учебном отделе Общества распространения технических знаний.

Образование

Первоначальное образование А. Вормс получил дома, затем был отправлен в классическую немецкую гимназию в Ригу. Ещё в гимназические годы А. Вормс увлекся древними языками и через всю жизнь пронёс интерес к классической филологии и истории античности. По окончании гимназии продолжил образование на юридическом факультете Императорского Московского университета, однако, по собственному признанию, больше интересовался вопросами филологии и истории. В студенческие годы сильное влияние на формирование научных интересов А. Вормса оказали лекции В. О. Ключевского, который привлёк его «к занятиям историей русского социального быта, позже приведшим к изучению юридических судеб русского крестьянства за истекшее столетие и к разработке так называемого „крестьянского права“». Очевидно, что интерес к крестьянским судьбам также питался впечатлениями детства и отрочества, проведенных в пореформенной русской деревне. Немалое влияние на формирование будущего ученого оказали лекции П. Н. Милюкова по истории русских финансов.

По окончании Московского университета в 1890 г. А. Э. Вормс в течение трёх лет служил в Рижском окружном суде, а затем в 1893 г. вернулся в Московский университет для подготовки к экзамену на ученую степень магистра. В годы магистратуры он посещал так называемый «параллельный» семинар проф. П. Г. Виноградова по «Афинской политии» Аристотеля и по средневековому праву (капитулярии Карла Великого) для подготовленных слушателей на историко-филологическом факультете. «Занятиям этим — писал А. Э. Вормс, — я больше всего обязан своей дальнейшей научной подготовкой, давшей мне затем возможность активно участвовать в семинариях при Берлинском университете по истории германского права у проф. Цеймера. Юридический факультет дал мне в этом отношении меньше». В семинаре Виноградова А. Э. Вормс сблизился с М. О. Гершензоном (впоследствии известным филологом, «веховцем») и В. А. Маклаковым (впоследствии видным деятелем кадетской партии), дружба с которыми продолжалась долгие годы. Маклаков признавал, что без помощи А. Э. Вормса «никогда не мог бы стать так скоро юристом», а в последующие годы А. Э. Вормс неоднократно консультировал Маклакова, уже известного адвоката, по сложным делам.

Одновременно с подготовкой к магистерским экзаменам А. Э. Вормс поступил в адвокатуру, сотрудничал в консультации присяжных поверенных при Московском мировом съезде и вступил в Юридическое общество при ИМУ, возглавлявшееся тогда С. А. Муромцевым (профессором университета, одним из лидеров земского либерального движения, позднее — конституционно-демократической партии, председателем Первой Государственной думы), который оказал сильное влияние как на политические, так и на юридические взгляды А. Э. Вормса. Шесть семестров А. Вормс провёл за границей — в Париже, Риме, но больше всего в Берлинском университете, где занимался римским правом и средневековым германским правом (по Саксонскому зерцалу).

Встречи и беседы с Л. Н. Толстым

К концу 1890-х годов относится знакомство А. Э. Вормса с Л. Н. Толстым, с которым он неоднократно встречался и беседовал на различные темы в домах общих знакомых, в частности у профессора-географа В. Э. Дена. Толстой обращался к А. Э. Вормсу с просьбами о подборе юридической литературы и поиске только что вышедшей из печати книги Чезаре Ломброзо «Женщина — преступница и проститутка» (Киев, 1898 г.), потребовавшейся ему при работе над романом «Воскресение». Воспоминания А. Э. Вормса о беседе с Л. Н. Толстым о творчестве Вергилия опубликованы в «Яснополянском сборнике» в 2003 г.

Преподавательская, научная и адвокатская деятельность до 1917 года

Преподавательскую деятельность А. Э. Вормс начал в 1898 г. До 1901 г. читал гражданское право в Константиновском межевом институте, вёл практические занятия по римскому праву на юридическом факультете ИМУ, одновременно преподавал на курсах при Обществе воспитательниц и учительниц. Увлёкшись под влиянием профессора гражданского права Ю. С. Гамбарова общей теорией права А. Э. Вормс в 1901 г. принял предложение читать курсы энциклопедии права и страхового права в Санкт-Петербургском политехническом институте. Здесь в должности доцента он служил до конца 1905/06 а. г. В последний год также читал курс страхового права на экономическом отделении института и преподавал торговое право в Императорском училище правоведения.

В сентябре 1906 г. по приглашению Московского университета А. Э. Вормс занял должность приват-доцента юридического факультета и приступил к чтению лекций по системе римского права. Здесь же, следуя педагогической традиции своего учителя П. Г. Виноградова, он стал вести «семинарий для подготовленных» по рецепции римского права русской судебной практикой. Одновременно в 1907 г. он приступил к преподаванию в Московском коммерческом институте, где до 1917 г. поочерёдно вел курсы энциклопедии права, торгового, вексельного и крестьянского права.

В январе 1911 г. вышли циркуляры министра просвещения Л. А. Кассо «О надзоре за учащимися высших учебных заведений», «О временном недопущении публичных и частных студенческих заведений» и другие, фактически уничтожавшие университетскую автономию: они запрещали проведение студенческих собраний и возлагали, по сути, полицейские функции на университетскую администрацию. Как писала газета «Русские ведомости» от 29 января 1911 г., в ответ на эти циркуляры 28 января на экстренном заседании совета университета ректор А. А. Мануйлов представил совету доклад о создавшемся в университете положении и заявил, что при таких условиях он не видит возможности нести на себе обязанности ректора и подаёт прошение об отставке. Такие же заявления были сделаны помощником ректора М. А. Мензбиром и проректором П. А. Минаковым. Совет признал, что при создавшемся положении выборная университетская администрация не может нести возложенные на неё обязанности. 2 февраля в «Правительственном вестнике» появился указ, согласно которому Мануйлов, Мензбир и Минаков увольнялись от должности. 3 февраля подали прошение об отставке университетские профессора В. И. Вернадский, Н. А. Умов, В. А. Хвостов, С. А. Чаплыгин, Г. Ф. Шершеневич, Д. М. Петрушевский, А. А. Эйхенвальд, И. П. Алексинский; приват-доценты: Ф. Ф. Кокошкин, А. А. Кизеветтер, В. И. Сыромятников, П. Н. Сакулин, В. И. Полянский, Г. В. Вульф, Н. В. Давыдов, А. Э. Вормс, Н. К. Кольцов, Б.А Кистяковский, Н. Н. Шапошников, А. А. Боровой, Г. И. Россолимо, А. В. Цингер, М. Н. Гернет, Д. Ф. Синицын, В. М. Устинов, А. В. Кубицкий, Н. Д. Виноградов («Русские ведомости», 4 февраля). П. И. Новгородцев и С. Н. Булгаков подали прошение на другой день (там же, 5 февраля). В последующие несколько дней отставки продолжались. Всего университет покинули по разным данным от 130 до 400 ведущих преподавателей и сотрудников.

Телеграмма, присланная А. Э. Вормсу вольнослушательницами-юристками, адрес от имени Общества студентов-цивилистов Московского университета, а также другие документы, хранящиеся в музее юридического факультета МГУ, свидетельствуют об искреннем сожалении студентов об его уходе из университета.

После ухода из университета, в 1911—1912 гг., А. Э. Вормс читал курс гражданского и римского права в ярославском Демидовском юридическом лицее, продолжал преподавать в Московском коммерческом институте, читал торговое право и торговый процесс на Высших женских юридических курсах В. А. Полторацкой, крестьянское право в Московском Народном университете им. А. Л. Шанявского. Одновременно А. Э. Вормс вёл обширную адвокатскую практику, в значительной степени ориентированную на крестьянские хозяйственные и земельные споры.

До 1917 г. А. Э. Вормс активно сотрудничал в специальных юридических изданиях, участвовал в издании «Юридической библиографии», журнала «Вопросы права», был (наряду с Б. А. Кистяковским, П. И. Новгородцевым, М. М. Ковалевским, В. Д. Набоковым) одним из ведущих сотрудников «Юридического вестника», работал в «Архиве судебной практики и законодательства», также публиковался в зарубежных журналах. В эти же годы вместе с профессором В. Б. Ельяшевичем работал над фундаментальным трёхтомным практическим комментарием к гражданским законам. В 1913 г. состоял в Комиссии по церковному праву (как представитель от Московского юридического общества). Начиная с 1913 года, многократно выступал в газете «Русские ведомости» со статьями по крестьянскому праву.

Разработка крестьянского права

Своей главной заслугой в области юридической науки А. Э. Вормс считал «выделение в самостоятельную дисциплину крестьянского права» (см. Земельное право), а главной задачей ставил развитие догматического метода, сложившегося на почве разработки римского права, и его применение «к области, догматически почти совсем не разработанной», — к правоотношениям крестьян в Российской империи. До 1917 г. «крестьянское право», то есть изучение гражданско-правовых особенностей крестьянского землевладения, соотношение закона и административной практики, с одной стороны, и обычного права крестьян, с другой, было главным предметом научных занятий А. Э. Вормса. Очевидно, что такой выбор специализации объясняется интересом к истории русского крестьянского быта, который он наблюдал с детства, и который был переосмыслен под влиянием В. О. Ключевского, а также практическим опытом, приобретённым в консультации при мировом съезде, старанием учёного способствовать «эмансипации» сословия крестьян, его постепенному приближению к общегражданским правоотношениям. Своё профессиональное кредо А. Э. Вормс высказал в автобиографической статье, написанной для энциклопедического словаря Гранат: «Основной задачей не только юриста-практика, но и теоретика, Вормс считает возможно более справедливое и целесообразное применение действующего права, его приспособление для этой цели (без его нарушения) и подготовку его дальнейшего развития».

Общественная и просветительская деятельность

Еще в 1896 г. А. Э. Вормс начал участвовать в работе над серией брошюр «Вопросы науки, искусства, литературы и жизни» (Изд-во И. Кнебель). В 1901—1902 гг. вместе с профессорами и доцентами Московского университета он выступал с лекциями на воскресных чтениях для рабочих в Историческом музее и на собраниях Общества взаимного вспомоществования рабочих в механическом производстве. Не позднее 1905 г. началось его сотрудничество с редакцией «Библиотеки для самообразования» (издание т-ва И. Д. Сытина), работавшей в тесной связи с Комиссией по организации домашнего чтения при Учебном отделе Общества распространения технических знаний — предтечей заочного образования в России. В 1908—1910 гг. он входил в редколлегию этой серии (состоял членом Комиссии), в 1910 г. был её председателем.

В конце 1900-х — начале 1910-х гг. А. Э. Вормс участвовал в работе ряда благотворительных обществ и учреждений: был членом церковного совета лютерантско-евангелического прихода Святых апостолов Петра и Павла, членом Городского попечительства о бедных в Хитровской части, состоял в Обществе для пособия нуждающимся студентам Императорского Московского университета.

Кроме того, он активно участвовал в работе ряда профессиональных обществ. Так, в Юридическом обществе при Московском университете он последовательно занимал должности библиотекаря, секретаря общества, председателя Комиссии крестьянского и обычного права, с конца 1911 до 1913 был товарищем (заместителем) председателя общества. Также А. Э. Вормс состоял в Обществе страховых знаний, был товарищем председателя Юрисконсультского общества. Кроме того, с 1910 г. он состоял в Итальянском обществе имени Данте Алигьери, а в 1908—1911 гг. был членом Московского отделения Русского технического общества. Американское географическое общество избрало его своим членом за ряд работ по праву некоторых областей Кавказа.

События 1917 года

В январе 1917 года общественное внимание было привлечено к тому, что приват-доцент А. Э. Вормс, покинувший Московский университет в 1911 году, якобы туда возвращается. Газетные сообщения об этом больно задели других ушедших. Одной из первых стала статья А. А. Кизеветтера в «Русских ведомостях», где указывалось, что «поступок Вормса выходит за рамки индивидуального, так как уход был актом коллективным». А. Э. Вормс ответил в газете, что «слухи эти вызваны недоразумением и, по-видимому, основаны на разговоре, происшедшем между мною и некоторыми профессорами университета несколько дней тому назад. В беседе с университетскими профессорами я, между прочим, сказал: „Очень, конечно, жаль, но я не могу в настоящее время вернуться в университет. Мне очень бы хотелось этого, но сейчас сделать этого я не могу“». Перемены в университетской политике и возвращение туда бывших сотрудников начались только после Февральской революции.

Еще в годы Первой мировой войны А. Э. Вормс начал работать в Московском Военно-промышленном комитете. После Февральской революции он активно включился в политическую деятельность: участвовал в Первом всероссийском торгово-промышленном съезде (19-22 марта 1917 г.). Затем в качестве представителя от Московского ВПК принял участие в Государственном совещании Временного правительства в Москве (12-14 августа 1917 г.). Кроме того, в 1917 г. А. Э. Вормс служил юрисконсультом Московского отделения «Общества электрического освещения 1886 года» (Мосэнерго).

Возвращение в МГУ и работа в советских учреждениях

Осенью 1917 года А. Э. Вормс вернулся в Московский университет в качестве приват-доцента и возобновил чтение лекций. С 1 октября 1918 по 14 октября 1925 года А. Э. Вормс — штатный профессор кафедры гражданского права и гражданского судопроизводства, затем, профессор кафедры частного права факультета общественных наук. С 1925 по 1928 год — сверхштатный профессор факультета советского права. Читал лекции и вел семинары по системе римского права, по гражданскому праву, международному частному праву, земельному праву, затем читал курс банковского права. Одновременно с этим А. Э. Вормс был действительным членом НИИ теории и истории права при факультете общественных наук МГУ (1922—1926), председателем Бюро научной консультации экономического управления Наркомата внешней торговли, старшим юрисконсультом Банка для внешней торговли СССР, председателем Комиссии по введению червонного денежного обращения, председателем Совещания банковских юристов, консультантом Госбанка СССР по вопросам деятельности иностранных корреспондентов, консультантом Наркомата торговли, Наркомата путей сообщения, вел дела Всесоюзного Текстильного синдиката по вопросам организации акционерных обществ в США, работал в Русско-турецком экспортно-импортном акционерном обществе «Руссотюрк». Кроме того, в 1920-е гг. А. Э. Вормс был постоянным сотрудником журналов «Финансы и экономика», «Вестник государственного страхования», «Советское право», «Кредит и хозяйство», печатался в журнале «Революционная законность»; в 1926—1932 гг. печатал статьи по советскому праву в специализированных немецких изданиях.

Оценка А. Э. Вормсом советской действительности 1920-х годов видна из письма В. А. Маклакова (письмо Б. А. Бахметеву из Парижа, 27 февраля 1923 г.): «Сегодня я встретил одного знакомого, который приехал из Берлина, где видел небезызвестного Вам Вормса. Он приехал туда с советской миссией как юрисконсульт при переговорах с Круппом. Имел случай видеть некоторых общих знакомых; вообще имеет мужество до известной степени от них не бегать, как в своё время имел мужество написать мне из России. <…> Вормс считает ошибочной эмигрантскую психологию, которая ждет низвержения большевиков извне или даже изнутри. По его мнению, большевиков больше нет. Почти весь старый аппарат служащих, правда, очень поредевший, вернулся на свои места, кое-как устроился и ни за что не пожелает скачка в неизвестное, то есть низвержения этого порядка. В мере возможности эти господа в своей совокупности смягчают большевистские глупости. Но они могут только их смягчать, но командовать большевиками, их главарями, они не могут. Но, добавляет Вормс, в этом процессе дурацкого управления Россией создаются новые богачи, именно богачи, а не новая буржуазия; этим богачам в их собственных интересах необходимо изменение общей большевистской политики; когда они его потребуют, когда они сорганизуются в класс, то они своего достигнут. Только они — реальная сила и реальное будущее, которое одних из теперешних большевистских главарей уничтожит, других дискредитирует, а третьих превратит в своих слуг. Вот над каким процессом, по его мнению, сейчас нужно работать».

«Шахтинское дело»

В 1926 г. А. Э. Вормс вновь вернулся к адвокатской практике (состоял членом коллегии защитников до 1930 г.). Выступал одним из защитников на процессе по «Шахтинскому делу» (1928 г.), причем оба его подзащитные — немецкие инженеры — были оправданы. Участие в защите «вредителей», приговор которым выносился Специальным присутствием Верховного суда СССР под председательством ректора МГУ А. Я. Вышинского, дало толчок к увольнению А. Э. Вормса из МГУ «в связи с упразднением кафедры», которую он занимал (впрочем, вскоре был упразднен и весь юридический факультет МГУ), и из государственных учреждений «в связи с сокращением занимаемых им должностей».

Консультант иностранных концессий

После прекращения университетской преподавательской деятельности А. Э. Вормс работал как экономист и консультант в иностранных концессиях — «А. Хаммер» (1927—1930), «Шток и Ко» (1930—1931), АСЕА (1931—1933) и «Лаборатория Лео Дрезден» (1932—1936), а также состоял консультантом консульского отдела посольства Германии.

Арест и смерть

А. Э. Вормс был арестован 4 ноября 1936 г. В мае 1937 г. Военным трибуналом МВО приговорен к трем годам лишения свободы за использование в своих трудах экономических сведений якобы секретного характера. Отбывал заключение в Ново-Мариинском лагерном пункте Новосибирской (ныне Кемеровской) области. Постановлением особой тройки УНКВД Новосибирской области от 2 октября 1938 г. А. Э. Вормс был привлечен к следствию по вновь возбужденному делу, в связи с чем был этапирован в Москву. По прибытии в Москву помещен в больницу Бутырской тюрьмы, где скончался 23 марта 1939 г. (согласно справке НКВД). Место погребения неизвестно.

А. Э. Вормс разделил судьбу многих российских либеральных интеллигентов и множества российских немцев. Репрессии обрушились и на семью А. Э. Вормса: сын Георгий получил 10 лет ИТЛ в начале 1942 г., сестра Берта Эрнестовна, жена Анна Дмитриевна, дочери Ирина и Елена в конце 1942 г. подверглись депортации из Москвы в Среднюю Азию. Полная реабилитация А. Э. Вормса состоялась в 1990 г.

Личная библиотека, хранящаяся в ОРКиР НБ МГУ

За свою жизнь А. Э. Вормс собрал огромную, исчерпывающей полноты (около 12 тыс. томов) библиотеку по гражданскому праву и смежным дисциплинам. Свободно владея немецким, французским, английским, итальянским, шведским и датским языками, он выписывал книги из многих европейских стран и США. В связи с тем, что в 1942 г. в МГУ был восстановлен юридический факультет, книжное собрание А. Э. Вормса было в начале 1943 г. приобретено у дочери А. Э. Вормса Анны Альфонсовны Матвеевой (Вормс) Научной библиотекой МГУ, где и поныне хранится как «личная библиотека Вормса» в [nbmgu.ru/nbmgu/manuscript.aspx?sector=library Отделе редких книг и рукописей].

Основные труды

• Усадьбы крестьян-общинников. Известия Санкт-Петербургского политехнического института, 1903.
• Выдел из общины по действующему праву. «Вестник права», 1906, декабрь.
• Зачет пенсий и страховых сумм при исчислении вознаграждения за телесные повреждения. Известия Санкт-Петербургского политехнического института, том XII, 1909, c. 1-68.
• Реформа крестьянского землевладения и гражданское право // «Вопросы права», 1910, № 1.
• Памятники истории крестьян XIV—XIX вв. Ред. А. Э. Вормс и др., М., 1910. 260 с. (Памятники рус. истории, изд. под ред. В. О. Ключевского).
• Социальная политика Наполеона. В сб. Книга для чтения по истории Нового времени, том III, Историческая комиссия Учебного отдела ОРТЗ, изд. т-ва И. Д. Сытина и «Сотрудника школ» А. К. Залесской, М., 1910.
• Реформа крестьянского землевладения и гражданское право. «Вопросы права», кн. I, 1910, с. 79-146.
• Положения 19 февраля. Юбилейный сборник «Великая реформа», т. VI, 1911.
• Применение обычая к наследованию в личной собственности на надельные земли. «Юридические записки» изд. Демидовским Юридическим Лицеем, Ярославль, 1912, № 1/2.
• Влияние выдачи векселя на основную сделку. «Вестник права», 1912, № 25.
• Болонский университет и римское право в Средние века. В сб.: Книга для чтения по истории Средних веков, ред. П. Виноградов, издание четвертое, т. II, стр 738—762, изд. И. Д. Сытина, 1912.
• Закон и обычай в наследовании у крестьян. «Юридический Вестник», № 2, 1913.
• Законы гражданские. Практический и теоретический комментарий. Под ред. А. Э. Вормса, Б. В. Ельяшевича. Вып. 1—3. М., Изд-во З. М. Зильберберга, 1913—1914.
• Консультация присяжных поверенных А. Э. Вормса, И. А. Кистяковского, проф. И. А. Покровского и присяжного поверенного В. П. Преображенского. М.,1914
• Вормс, А. Э., Данилова, Е. Н. Источники торгового права за исключением морского права. 2-е изд. М., Кн. маг. «Высшая школа», 1918.
• Защита промышленных и авторских прав в международном праве после войны. Международные проблемы. Статьи о политике и экономике современной Европы. М., «Берег», 1922, с. 122—130.
• Национальность юридических лиц в международных договорах, заключенных Р. С. Ф. С. Р. Материалы НКЮ. Выпуск XV, М. 1922.
• Вормс А. Э., Вавин Н. Г. Товарищества простое, полное и на вере. «Право и жизнь», 1924. 129 с.
• Вормс А. Э., Минц С. В. Законы о частной промышленности. Тип. т-ва «Худож. печатня», М. 1924
• Реформа вексельного права. Финансовое изд-во ПКФ СССР, М. 1926.
• Чек в законодательстве СССР. «Кредит и хозяйство», 1927, № 3-4.
• Третейские суды по торговым и другим гражданским делам в советско-германском торговом договоре. «Советское право» № 3-4, 1927.
• Залог векселя. «Кредит и хозяйство», 1927. № 6. с. 85-88.
• Беседа с Л. Н. Толстым о Вергилии. «Яснополянский сборник 2002» (публикация и биогр. справка И. В. Егорова и Н. И. Шлёнской), Тула, Изд. дом «Ясная Поляна», 2003, с. 228—235.
• Worms, A. E. Die Regulierung des Binnenhandels in der Union d.S.S.R. Ostrecht, Feb. 1926.
• Worms, A. E. Die ausländischen Industriekonzessionen in der Sowjetunion. Wochenbericht № 15-16. 1929.
• Worms, A. E. Zum interterritorialen Privatrechte der UdSSR. Zeitschrift fũr Ostrecht, Carl Heymanns Verlag, Berlin, 1932.

Биографические источники

• Муромцев, С. А. Московское Юридическое общество за первое двадцатипятилетие (1863—1888) его существования [с дополнениями по 1899 г.]. В сб. Муромцев, С. А. Статьи и речи. Вып. 2. М., 1910. С.56.
• «Русские ведомости» за январь-февраль 1911 г.
• Вормс, А. Э. Автобиография. «Русские ведомости 1863—1913», Сборник статей. Тип. «Русских ведомостей», М., 1913. с. 42—43.
• Вормс, Альфонс Эрнестович. Новый энциклопедический словарь в 29 т. под ред. К. К. Арсеньева. СПб. Изд. общ. Ф. А. Брокгауз и А. Ефрон, 1911—1916, том 11., с. 635.
• Вормс, Альфонс Эрнестович. Энциклопедический словарь русского библиографического института Гранат. Б.м. и г. 13-е изд. Т. 11.
• Покровский, С. П. Демидовский лицей в его прошлом и настоящем. Ярославль, Тип. Губ. правл., 1914, с. 246.
• Вормс, Альфонс Эрнестович. БСЭ, 1929, том 13, с. 130.
• Маклаков В. А. Из воспоминаний. Издательство имени Чехова, Нью-Йорк, 1954, с. 205—206
• «Наша любовь нужна России…» Переписка Е. Н. Трубецкого и М. К. Морозовой (Составление, публикация и комментарии Александра Носова). «Новый мир», 1993, № 9-10.
• Романов, Ю. В. [nature.web.ru/db/msg.html?mid=1154117|Наука Наука и власть: Наследие Л. А. Кассо]. Труды научной конференции студентов и аспирантов «Ломоносов-99». История. М., 1999. с. 76-80.
• «Совершенно лично и доверительно!»: Б. А. Бахметев — В. А. Маклаков. Переписка. 1919—1951 гг. В 3-х тт. М., 2001—2002.
• Шлёнская, Н. И. Рабочая юридическая библиотека профессора Московского университета А. Э. Вормса. В сб. «Книга в России», ред. В. П. Леонов, М., «Наука», 2006, с. 279—289.
• ОРКиР НБ МГУ. Фонд Чупровых. Картон 25. Ед. хр.6. Оп. 1. Письма А. Э. Вормса к А. А. Чупрову.
• ОПИ ГИМ, фонд 31, ед. 14, лл. 1-105. Письма А. Э. Вормса к В. А. Маклакову.

Отрывок, характеризующий Вормс, Альфонс Эрнестович

Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.