Лютеранство в России

Протестантизм

Реформация Quinque sola Дореформационные движения Вальденсы · Гуситы · Катары · Лолларды Церкви Реформации Англиканство · Анабаптизм · Кальвинизм · Лютеранство · Цвинглианство Постреформационные движения Адвентисты седьмого дня · Армия спасения · Баптизм · Движение святости · Квакеры · Конгрегационализм · Меннонитство · Методизм · Пиетизм · Плимутские братья · Пуритане · Пятидесятники · Унитарианство · Харизматическое движение «Великое пробуждение» Евангельские христиане · Ривайвелизм Протестантизм по странам Протестантский фундаментализм

Лютеранство в России насчитывает около 170 тысяч приверженцев. Таким образом лютеранство является третьей по величине протестантской конфессией после баптизма и пятидесятничества. В России лютеране не образуют единой деноминации.

Московское царство

В Россию лютеранство попадает вместе с немецкими пленными и ремесленниками. Русские цари видели в лютеранах врагов своих врагов (католиков).

В 1550 году Иван Грозный обратился с просьбой к датскому королю Кристиану III прислать типографа для начала книгопечатания. Король в 1552 году прислал типографа Ганса Мессингейм, который и организовал первую так называемую «анонимную» типографию в Москве. Вместе с Гансом король-лютеранин прислал Библию и две книги, в которых излагалось лютеранское вероучение. Кристиан предлагал русскому духовенству рассмотреть книги и если посчитают нужным, то Ганс переведет книги на русский язык и напечатает их в Москве в количестве нескольких тысяч экземпляров. Книги не напечатали, но царь проявил к лютеранам веротерпимость и уже в 1560-65 году позволил строить первую Лютеранскую церковь. О распространении лютеранства в Москве свидетельствует сочинение Максима Грека «Против лютеран — слово о поклонении Святым Иконам», написанное им через два года после приезда Ганса Миссингейма.

В 1576 в Москве открывается другая лютеранская церковь. До этого немецкие проповедники уже пытались обратить Ивана Грозного в свою веру, но безуспешно. Лютеранам долгое время под страхом смерти запрещалось распространять своё учение среди русских.

В XVII веке открывается новый канал распространения лютеранства в Россию — через Ингерманландию. В 1611 зафиксирован евангелический приход в Лемболово. В 1641 году уже существовала лютеранская епархия скандинавской традиции с центром в Нарве.

Тем не менее пленные немцы и шотландцы, расселённые по разным российским городам после Ливонской войны, получили от царя право свободного исповедания своей веры. В Москве немцы селятся в слободе Кукуй, где у них был не только свой пастор, но и кирха. Вообще при Иване Грозном в России лютеранам жилось гораздо легче, чем их единоверцам в Западной Европе.

Самым благоприятным для протестантов было царствование Бориса Годунова. При нём уже в самом центре Москвы — Белом городе — на деньги самого царя строится церковь, куда специально приглашаются проповедники из Германии.

В период Смуты положение лютеранской общины стало неустойчивым: если Лжедмитрий I не чинил «иноверцам» никаких препятствий, то Лжедмитрий II едва не истребил их всех. Лютеран обвиняют в непочтительном отношении к русским святыням: якобы они сидят и спят на иконах, строят возле церквей корчмы и «всякое осквернение от немцев русским бывает».

В царствование Михаила Фёдоровича положение выправляется, и лютеране даже получают разрешение на строительство новой церкви, которую в благодарность освящают как церковь святого архангела Михаила.

Число протестантов в Москве постепенно увеличивается, и к концу царствования Михаила Романова в городе уже насчитывается тысяча семей лютеран и реформатов. Связано это с тем, что царь предпочитал приглашать в страну для «государственных нужд» протестантов, а не католиков. Впрочем, цари стремились ограничить влияние и лютеран, для чего царь Алексей Михайлович повелел всем протестантам, которые не согласны перейти в православие, жить только на Кукуе. Они также получили право строиться в Новгороде, Пскове, Переславле и Белгороде, где им позволялось отправлять свою службу по домам, церкви же строить запрещалось. Всего же в 1673 немцев в России жило не менее 18 тысяч. А при правлении царевны Софьи к ним прибавились ещё и гугеноты, бежавшие из Франции…

Протестанты никогда не скрывали своих убеждений и стремились проповедовать свою веру. Летописцы отмечают, что среди них было много образованных и умных проповедников. Лютеранские убеждения находили живой отклик у православной паствы, ибо, как и Русская Церковь, содержали резкую критику католичества.

Первые жалобы деятелей РПЦ на успехи лютеран появились ещё в середине XVI века. Лютеранство настолько сильно влияло на умы ищущих людей, что им оказывались «заражены» писания и людей православных. Так, например, в 1627 властям пришлось запретить «Катехизис», изданный тиражом в несколько тысяч экземпляров, поскольку в нём усмотрели влияние протестантской пропаганды. Вообще XVII век становится веком активной полемики лютеранских и православных авторов.

Богословский диалог двух Церквей был решительно прерван царём Алексеем Михайловичем, который в своём «Уложении» ввёл смертную казнь за совращение из православия.

Российская империя

Новый этап в развитии лютеранства наступает в России с воцарением Петра I. Если в эпоху Московского царства лютеранство было религией иностранцев, то Северная война приводит к тому, что лютеранство становится религией подданных России (Ингрия, Лифляндии и Эстляндии). Кроме того, Петр I c явной симпатией относился к лютеранам и к самой реформе Лютера, так что лютеранство приобретает привилегированное положение второго государственного исповедания. Он не только приглашал «мастеров», но и окружил себя лютеранскими придворными, женился на лифляндской лютеранке Марте Скавронской и реформировал Русскую церковь на лютеранский манер (упразднил пост патриарха и стал официальным главой церкви, правящим посредством Синода). В 1721 царь разрешил лютеранам свободно исповедовать свою веру, впрочем, памятуя о Смутном времени, он запретил лютеранскую пропаганду.

После смерти Петра I весь XVIII век Россией правили лютерански воспитанные люди Марта Скавронская (под именем Екатерины I), затем при Анне Иоановне фактическим правителем был балтийский немец Эрнст Бирон. После Бирона царствовала дочь Марты Скавронской Елизавета, затем северогерманский принц Карл Петер Ульрих и, наконец, немецкая принцесса Софья. Последняя широко привлекала немецких крестьян для освоения Поволжья. В 1735 лютеранский приход учреждается в Екатеринбурге, а в 1764 — в Барнауле. В конце XVIII века только в одном Петербурге насчитывалось более 20 тысяч лютеран.

В начале 1803—1806 русский адмирал лютеранского вероисповедания Крузенштерн совершает кругосветное плавание.

В начале XIX века император Александр I предпринял попытку реорганизации лютеранских приходов в России, в том числе была сделана попытка создать российский лютеранский епископат, имеющий апостольскую преемственность от Церкви Швеции. Первым российским лютеранским епископом стал Закариас Сигнеус.

В 1832 русский царь Николай I (сын Доротеи Вюртембергской) официально становится суперинтендентом лютеранской церкви на территории России. Он рассматривал и утверждал не только общие организационные вопросы, но и такие проблемы, как внесение изменений в порядок богослужения, снятие сана с пастора и даже вопросы веры.

В 1832 году принят и утвержден Устав Евангелическо-Лютеранской церкви, который вместе с Наказом духовенству предусматривал следующие условия ее существования в России:

• Богослужение должно проводиться не только в праздник или в воскресенье, но и в дни рождения императора и членов его семьи;
• Запрет прозелитизма и проявления неуважения к другим, официально признанным в государстве конфессиям;
• Запрет публичной проповеди для лиц, не имеющих духовного образования;
• Проповедником мог стать крещеный и конфирмованный человек не моложе 25 лет, свободно владеющий русским языком;
• Проповедники и пасторы либо назначались монархом, либо только утверждались им после избрания общиной;
• Пастор был обязан вести и предоставлять ежегодно в консисторию списки крещенных, конфирмованный и погребенных, посещать заключенных и больных, следить за духовным образованием детей и взрослых, а также писать хронику прихода.

По данным статистики за 1904, Евангелическо-Лютеранская церковь имела 287 церковных зданий и окормляла более миллиона человек. Приходы существовали не только на Северо-Западе и в Прибалтике, но в большинстве губернских центров, и даже на Кавказе (Тбилиси, Баку) и Средней Азии. Тем не менее лютеранская миссия среди православных была запрещена (смертная казнь за совращение из православия в другую веру была отменена только в 1905 году). Поэтому неудивительно, что Лютеранская церковь в России оставалась моноэтнической и подразделялась на немецкую, финскую, шведскую и эстонскую общины.

Советские годы

После Октябрьской революции спокойное существование лютеран в России было нарушено. Церковь разделилась. Одни пасторы не приняли Советскую власть, активно участвовали в борьбе с ней и были уничтожены. Другие эмигрировали или были высланы (этому способствовало отделение Финляндии и Прибалтики). В 1917 году в финских приходахПетрограда и окрестностей было 28 пасторов. К 1920 их осталось только четверо.

Во времена НЭПа деятельность Лютеранской церкви жёстко контролировалась. Самой большой проблемой в этот период была нехватка священнослужителей.

Затем для лютеран, как и для Православной и Католической Церквей, наступили трудные времена. Вслед за показательными процессами над католическим духовенством и мирянами (1923—1924) Советская власть обратила внимание и на лютеран.

В июне 1924 года в церкви святого Петра и Павла в Москве собрался первый Генеральный Синод Евангелическо-лютеранской церкви СССР, который отменил Устав 1832 года, заменив его Синодальной конституцией, во главе церкви был поставлен Верховный церковный совет в Москве, заменивший Генеральную консисторию в Санкт-Петербурге.

На 1924 год в Евангелическо-лютеранской церкви России насчитывалось 190 приходов (905 тыс. прихожан), организованных в 17 синодальных округа (пробства):

1. Ленинградский (кирхи Петра, Марии, Анны, Екатерины, в Детском Селе)
2. Московский (церкви Петра и Михаила, Тула, Тверь, Тамбов,Воронеж, Курск,Орел)
3. Поволжско-Камский (Екатеринбург, Пермь, Казань, Уфа, Симбирск)
4. Волынский (Житомир)
5. Одесский (Одесса, Николаев, Херсон)
6. Запорожский
7. Ростовский (Таганрог)
8. Харьковский (Киев, Полтава, Луганск)
9. Левобережье Волги (Самара, Астрахань, Пенза, Оренбург)
10. Правобережье Волги (Саратов, Сталинград)
11. Северокавказский (Баку, Ташкент, Ставрополь, Владикавказ, Шемаха, Пятигорск, Новороссийск, Краснодар)
12. Крымский
13. Финско-ингерманландский (Петербург, Тюрё, Славянка, Колтуши)
14. Омский (Омск, Тобольск)
15. Латышский (Витебск, Могилев, Смоленск)
16. Эстонский (Гатчина, Новгород, Псков)
17. Славгородский (Павлодар, Семипалатинск)

1926—1928 остались в истории русского лютеранства как период репрессий, когда многие священнослужители были арестованы и либо расстреляны, либо умерли в лагерях. Последствия репрессий: в 1927 в СССР было 114 лютеранских пасторов, в 1934 — 45, в 1936 — 8, а к концу 1937 — ни одного.

Финны, жившие к северу от Ленинграда в 1937 были депортированы в Среднюю Азию, в 1940—1941 и 1944—1945 в Сибирь ссылались латыши и эстонцы (в большинстве своем лютеране). В августе 1941 насильственному выселению в Сибирь и Казахстан подверглись российские немцы. Это не были собственно религиозные преследования, но в результате этих репрессий лютеранские общины в большинстве своем распались. Пасторы были расстреляны, их паства рассеяна.

Собственно, с Лютеранской Церковью в России было покончено уже к 1938 году. Выжившие лютеране ушли в подполье. Они собирались на кладбищах и по домам под видом семейных торжеств. Чаще всего проповедовали миряне, но было и несколько пасторов, которым удалось пережить тюрьмы и ссылки (как, например, Пааво Хайми и Юхани Вассели). Однако всё это происходило нелегально, основная масса верующих была лишена главного — участия в таинстве Святого Причастия.

Однако присоединение к СССР преимущественно лютеранских Латвии и Эстонии привела к частичному возрождению лютеранства в СССР. Так в конце 1940-х официально были зарегистрированы латвийская и эстонская (1949) лютеранские церкви.

Некоторые изменения начали происходить в 1957, когда была зарегистрирована первая лютеранская община в Казахстане (г. Акмолинск).

В 1970 петрозаводские финны получили разрешение зарегистрировать свой приход под эгидой ЭЕЛЦ. Следующий был открыт только в 1977 в Пушкине, который на протяжении многих лет был духовным центром.

Массово лютеранские приходы начали регистрироваться в период Перестройки. К лету 1991 только в Ленинградской области их было уже 18.

Постсоветский период

Помимо лютеранских церквей, существующих при посольствах иностранных государств (например, приход св. Петра Евангелическо-лютеранской церкви Латвии, объединяющий вокруг себя москвичей — потомков латышей), в современной России существуют пять отдельных лютеранских общин: немецкая (Евангелическо-Лютеранская Церковь России), американская («Согласие»), две — скандинавской традиции (Сибирская, ингерманландская Церковь Ингрии) и карельская (Карельская евангелическо-лютеранская церковь).

Некоторое время (1991—1996) существовала Единая евангелическо-лютеранская церковь России, возглавляемая Йозефом Баронасом, остатки которой на сегодняшний день существуют самостоятельно.

В 1997 от Церкви Ингрии отделилась Карельская евангелическо-лютеранская церковь

17 июня 2007 года в России была официально зарегистрирована церковь, пытающаяся претендовать на взаимосвязь с лютеранской традицией в России Евангелическо-Лютеранская церковь Аугсбургского исповедания России, её президентом стал Владимир Пудов, Новым Епископом в 2011 г был провозглашен, но не рукоположен ни одним епископом, запрещенный в служении в Церкви Ингрии, Константин Андреев. Так, совместное заявление Лютеранского епископата ЕЛЦИ и ЕЛЦ говорит о том, что эта религиозная структура «не будучи частью традиционного исторического Лютеранства, не является правопреемницей Церкви Евангелическо-Лютеранского Исповедания в Российской Империи».

Ссылки

• [luteranstvo.org/ Лютеранство в России]
• История Лютеранской Церкви в России
• [elkras.ru/ Официальный сайт ЕЛЦ ]
• Соколов, И. И. Отношение протестантизма к России в XVI и XVII вв. (1880) / См.: Лютер, Мартин. О свободе христианина. [Сборник]. Уфа: ARC, 2013. С. 553—599. ISBN 978-5-905551-05-5

Отрывок, характеризующий Лютеранство в России

Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.