Кизи, Кен

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Кен Кизи»)
Перейти к: навигация, поиск
Кен Кизи
англ. Ken Kesey
Место рождения:

Ла-Хунта, Колорадо, США

Место смерти:

Плезент Хилл, Орегон, США

Род деятельности:

прозаик,
романист

Направление:

постмодернизм, бит

Язык произведений:

английский

[www.lib.ru/KIZI Произведения на сайте Lib.ru]

Кен Э́лтон Ки́зи (англ. Ken Elton Kesey, 17 сентября 1935 — 10 ноября 2001) — американский писатель. Известен, в частности, как автор романа «Над кукушкиным гнездом» (знаменитая экранизация называется «Пролетая над гнездом кукушки»). Кизи считается одним из главных писателей бит-поколения и поколения хиппи, оказавшим большое влияние на формирование этих движений и их культуру.





Биография

Ранние годы

Родился в местечке Ла-Хунта, штат Колорадо, в семье владельца маслобойни. В 1946 году переехал в Спрингфилд (штат Орегон). Юность Кизи прошла на отцовской ферме в долине Вилламетт, где он рос и воспитывался в добропорядочной, набожной американской семье. В школе, а затем и в колледже Кизи увлекался спортом и даже стал чемпионом штата по борьбе. После окончания школы Кен сбегает из дома с одноклассницей Фэй Хэксби. Впоследствии Фэй станет вечной верной спутницей идеолога контркультуры и родит от него четверых детей.

В 1957 году Кизи окончил факультет журналистики университет штата Орегон. Начал увлекаться литературой, был награждён Национальной стипендией Вудро Уилсона и зачислен на курсы писательского мастерства в Стэнфордский университет.

Подробно о ранних годах жизни Кизи повествует Чак Кайндер в романе «Медовый месяц» (2001).

Эксперименты с психоделиками

В 1959 году в Стэнфордском университете, чтобы заработать, Кизи пошёл работать помощником психиатра в госпиталь ветеранов «Menlo Park», где добровольно участвовал в экспериментах по изучению воздействия на организм ЛСД, мескалина и других психоделиков.

В 1964 году, вместе с друзьями-единомышленниками, он организовал хипповскую коммуну под названием «Весёлые Проказники» (англ. [en.wikipedia.org/wiki/Merry_Pranksters Merry Pranksters]). Коммуна устраивала концерты-хеппенинги под названием «кислотные тесты» (англ. [en.wikipedia.org/wiki/Acid_Tests Acid Tests]) с раздачей ЛСД всем желающим. «Кислотные тесты» часто сопровождались световыми эффектами (стробоскопами) и музыкой, которую живьём играла молодая группа Grateful Dead.


Позднее подобные вечеринки часто посещал поэт Аллен Гинзберг, а также прошли здесь боевое крещение «кислотой» и легендарные Ангелы Ада, что хорошо осветил Хантер Томпсон в своей книге Ангелы Ада.

«Полёт над гнездом кукушки»

В 1959 году Кизи написал «Зоопарк», новеллу о битниках, живущих коммуной в Норд-Бич (Сан-Франциско), но она так и не была опубликована. В 1960 он написал "Конец осени, о молодом человеке, покинувшем свою рабочую семью после получения стипендии в школе Ivy League, также не опубликованный.

Идея «Пролетая над гнездом кукушки» пришла к Кизи во время работы ночным санитаром в госпитале ветеранов в Менло-Парке. Кизи часто проводил время в разговорах с пациентами, иногда находясь под влиянием галлюциногенов, которые он принимал, участвуя в экспериментах с психоделиками. Кизи не верил, что эти пациенты были ненормальными, скорее общество отвергло их, поскольку они не вписывались в общепринятые представления о том, как человек должен себя вести. Опубликованный в 1962 году, роман имел немедленный успех; в 1963, он был переработан в имевшую успех постановку Дэйлом Вассерманом; в 1975, Милош Форман снял одноименный фильм, получивший 5 премий «Оскар» (лучший фильм, лучшая режиссура, лучшие актёр и актриса в главных ролях, лучший адаптированный сценарий), а также 28 других наград и 11 номинаций.

Автобусное путешествие

В 1964 году, после публикации романа «Порою блажь великая» (другие варианты перевода названия: «Порою нестерпимо хочется», «Времена счастливых озарений»), Кизи пригласили в Нью-Йорк. Купив старый школьный автобус «Интернэшнл Харвест» 1939 года выпуска, «Проказники» раскрасили его яркими флуоресцентными красками, назвали «Furthur» (модификация слова further — дальше, вариант перевода на русский — «Далше», то есть «дальше» без мягкого знака). И, пригласив на место водителя Нила Кэссиди, отправились в путешествие по Америке во Флашинг (штат Нью-Йорк) на Международную выставку, которое виднейший публицист и историк XX века Жан Бодрийяр назвал «самым странным путешествием за всю историю человечества, после похода за золотым руном аргонавтов и сорокалетнего странствия Моисея по пустыне».

Этот период жизни и деятельности Кена Кизи и «Весёлых Проказников» запечатлён в документальном романе Тома Вулфа «Электропрохладительный кислотный тест» (англ. [en.wikipedia.org/wiki/The_Electric_Kool-Aid_Acid_Test The Electric Kool-Aid Acid Test]). Газета «Нью-Йорк Таймс» назвала этот роман лучшей книгой о хиппи.

Когда ЛСД был объявлен вне закона в США, «Весёлые Проказники» перебрались в Мексику. Но по возвращении в США Кизи был арестован за хранение марихуаны и осуждён на 5 месяцев.

Проблемы с законом

Кизи был арестован за хранение марихуаны в 1965. Пытаясь ввести в заблуждение полицию, он сфальсифицировал самоубийство, попросив друзей оставить его грузовик на отвесной скале на берегу моря около Eureka, вместе с замысловатой предсмертной запиской, написанной Проказниками. Кизи сбежал в Мексику в багажнике машины друзей. По возвращении в США восемью месяцами позже, Кизи был арестован и отправлен в San Mateo County тюрьму в Редвуде, Калифорния, на пять месяцев. По освобождении он вернулся на семейную ферму в Плезант-хилл, в долине Вилламетт, где провёл остаток своей жизни. Здесь он написал множество статей, книг (в основном — сборников эссе) и рассказов.

Поздние годы

После освобождения Кизи переехал в [en.wikipedia.org/wiki/Pleasant_Hill,_Oregon Плезент Хилл], штат Орегон, чтобы посвятить себя семье. Он стал вести размеренную, уединённую жизнь, занялся сельским хозяйством, но продолжал писать.

В 90-е годы, когда мода и идолы 60-х возродились, Кизи вновь стал появляться на публике. В 1995 «Проказники» вновь собрались вместе, чтобы проститься со смертельно больным раком Тимоти Лири. Отыскав на болотистом пастбище проржавевший автобус «Далше», они вновь разукрасили его и отправились на фестиваль «Hog Farm Pig-Nick». В 1997 во время исполнения песни «Восхождение полковника Форбина» на концерте группы «Phish» Кизи последний раз вышел на сцену вместе с «Проказниками».

Литературная деятельность

Опыт работы с психоактивными веществами в госпитале ветеранов, был использован Кизи при написании первой книги «Пролетая над гнездом кукушки» (англ. One flew over the cuckoo's nest). Роман имел огромный успех у критиков и читателей. Кизи удалось создать произведение, парадоксально сочетающее в себе чётко выстроенный реалистический сюжет и неповторимую, призрачно-фантастическую повествовательную форму. Роман отличается народным лукавым юмором. По нему Милош Форман в 1975 году поставил одноимённый фильм. Кизи остался очень недоволен экранизацией. В частности, из-за того, что в фильме Вождь Швабра «отодвинут» на второй план, в то время как в романе это один из главных персонажей, от лица которого ведётся повествование.

После успеха этого романа, в 1962 году Кизи купил землю в Ла Хонда, Калифорния. Здесь он написал новую книгу «Порою блажь великая» (англ. Sometimes a great notion) (1964), повествующую о семье лесорубов с разнообразными, сложными характерами, в которой наблюдается конфликт между индивидуализмом Западного Побережья США и интеллектуализмом Восточного. Второй роман так же получает широкое признание.

Экранизация «Порою блажь великая» состоялась в 1971-м году. Главных героев сыграли Пол Ньюмен и Генри Фонда, а фильм был номинирован на две награды Киноакадемии.

Позже, в Плезент Хилл, Кизи написал свой третий роман «Песнь моряка» (англ. Sailor Song), который издаётся лишь в 1992 и не имеет большого успеха.

Кизи написал множество эссе и рассказов. Среди которых эксцентричный сборник «Гаражная распродажа Кена Кизи» (1972). Центральное место в книге занимает киносценарий «По ту сторону границы», коллективно созданный Кизи, Полом Фостером, Кати Вагнер и Кенном Беббсом. А также «Демон Максвелла» (1986), «Пещеры» (1990) и книги для детей, сатирическую пьесу «Обманщик» (1994), написанную по мотивам «Волшебника из страны Оз» Л. Фрэнка Баума.

Смерть

Последние годы Кизи очень много болел. У него был диабет, рак печени, также он пережил инсульт. Ему сделали операцию, но через 2 недели состояние писателя резко ухудшилось. Умер Кен Кизи 10 ноября 2001 года в Sacred Heart Hospital в городе Юджин, штат Орегон, в возрасте 66 лет.

Работы

Романы

Сборники рассказов и эссе

Пьесы

Экранизации

Издания на русском языке

  • Кизи К. Пролетая над гнездом кукушки. Роман / Пер. с англ. В. П. Голышева. — М.: ТКО «АСТ», 1993. — 320 с. — ISBN 5-88196-126-9
  • Кизи К. Порою нестерпимо хочется…: Роман / Пер. с англ. М. Ланиной. — Спб.: Лениздат, 1993. — 574 с. — ISBN 5-289-01565-5

Напишите отзыв о статье "Кизи, Кен"

Примечания

Литература

  • Нугатов В. «Сны Орегона» // Над кукушкиным гнездом. Гаражная распродажа. — М.: Эксмо, 2008. — С. 7—22. — (Библиотека Всемирной литературы) — ISBN 978-5-699-28193-0

Ссылки

Отрывок, характеризующий Кизи, Кен

– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».