Континентальный доллар

Континентальный доллар (англ. Continental currency) — временная бумажная банкнота, введённая Континентальным конгрессом в июне 1775 года, в начале войны за независимость США. Объём первой эмиссии составлял 2 млн долларов, при том, что денежная масса составляла в США на начало войны 12 млн. Обеспечения первые деньги не имели, но предполагалось что в 1783 году они начнут выкупаться за счёт налогов штатов. К концу 1775 года было напечатано «континентальных долларов» на 6 млн долл., в 1776 году — 19 млн, в 1777 году — 13 млн, в 1778 году — 64 млн, 1779 году — 125 млн. С начала войны за независимость в обращении были довоенные бумажные доллары, серебряные доллары (преимущественно испанской чеканки), «континентальные доллары». Если курс «континентала» к серебру и бумажным долларам был до конца 1776 года 1 к 1,25 или 1 к 1, то в 1777 он упал до 1 к 3, к декабрю 1778 до 1 к 6,8, к декабрю 1779 до 1 к 42. К весне 1781 на один серебряный доллар можно было обменять 168 бумажных. Кроме того, отдельные штаты выпускали свои доллары, наибольший объём эмиссии был в Каролине (225 млн) и Виргинии (210 млн). Все «континентальные» доллары и доллары штатов не были погашены, и к концу войны были выведены из обращения.

Литература

• Мюррей Ротбард. История денежного банковского дела и денежного обращения в США = A History of Money and Banking in the United States. — Социум, 2005. — ISBN 5-901901-27-4.

См. также

• Банк Северной Америки (1781—1783)
• Первый банк Соединённых Штатов (1791—1811)
• Второй банк Соединённых Штатов (1816—1833)

Отрывок, характеризующий Континентальный доллар

– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.