Котик, Ян
Поделись знанием:
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
| Ян Котик | |
| чеш. Jan Kotík | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Подданство: | |
| Гражданство: | |
| Жанр: | |
| Учёба: |
Высшая школа прикладного искусства (Прага) |
| Стиль: | |
| Награды: |
бронзовая медаль Всемирной выставки (1937), серебряная медаль «Expo-58», премия Фреда Тилера |
| © Работы этого автора несвободны | |
Ян Котик (чеш. Jan Kotík; 4 января 1916, Турнов — 23 марта 2002, Берлин) — чешский художник, график, живший и работавший также в Берлине[1].
Биография и творчество
Ян Котик был сыном художника Православа Котика (Pravoslav Kotík)[1]. В 1934 году он приезжает в Прагу, где с 1936 по 1941 год учится в Высшей школе прикладного искусства. Работа художника на Всемирной выставке искусств и техники в 1937 году в Париже завоевала бронзовую медаль. В 1939 году из печати выходит сборник графических работ Я. Котика под названием «Завет горящей страны» (англ. «The Testament of Burning Country»), посвящённый Чехословакии, оккупированной немецко-фашистскими войсками. Я. Котик также был одним из основателей авангардистской художественной группы «Skupina 42»[1][2].
В послевоенной, социалистической Чехословакии абстрактные полотна Я. Котика не находили понимания; он занимается промышленным дизайном и художественным стеклянным литьём, достигнув в этих областях большого мастерства. На Всемирной выставке в Брюсселе в 1958 году одна из стеклянных скульптур Я. Котика была удостоена серебряной медали.[2]
После приезда в 1969 году в Западный Берлин как стипендиат DAAD Я. Котик с 1970 года остаётся там навсегда. Это решение им было принято по политическим мотивам, как личный ответ на подавление Пражской весны[1]. В 1979 году Новый Берлинский союз художников (Neuer Berliner Kunstverein) организует в оранжерее Дворца Шарлоттенбург выставку его произведений под названием «Ян Котик: работы 1970—1979»[2]. С 1992 года художник был членом Берлинской академии художеств[1]. В 1997 году он награждается премией Фреда Тилера (нем. Fred-Thieler-Preis für Malerei)[3].
Персональные выставки
Произведения Я. Котика экспонировались на многих выставках, в том числе на персональных[2][3]:
- Галерея «Contemporaine», Брюссель (1959),
- Галерея «Skandinavia», Стокгольм (1968),
- Галерея «Tanit», Мюнхен (1973),
- Дворец Шарлоттенбург, Берлин (1979),
- Галерея Петерсена, Берлин (1981, 1983, 1986),
- Государственный университет штата Нью-Йорк (State University of New York), Нью-Йорк (1983),
- Музей Фолькванг, Эссен (1986),
- Государственный Кунстхалле, Берлин (1992),
- Берлинская галерея, Берлин (1997),
- Галерея Иржи Свестки (чеш. Jiri Svestka), Прага (1998, 2003 — посмертно),
- Национальная галерея, Прага (2002 — посмертно) и др.
Создание почтовых марок
Художник был автором рисунков для трёх почтовых марок Чехословакии, выходивших в 1949 году[1]:
- IX съезд Коммунистической партии Чехословакии (Михель #577)[4].
- II съезд профсоюзов, две марки (Михель #597, 598)[5].
Напишите отзыв о статье "Котик, Ян"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 [www.batz-hausen.de/lexikon.htm#K Kotík, Jan] (нем.). Lexikon tschechischer und slowakischer Briefmarkenkünstler — K. Gerhard Batz. Проверено 12 января 2011. [www.webcitation.org/67ONQdAQX Архивировано из первоисточника 4 мая 2012].
- ↑ 1 2 3 4 [www.artoftheprint.com/artistpages/kotik_jan_neuer_berliner.htm Jan Kotik] (англ.). Neuer Berliner Kunstverein. Artist Index(недоступная ссылка — история). Art of The Print; Greg & Connie Peters. Проверено 12 января 2011.
- ↑ 1 2 [www.artfacts.net/en/artist/jan-kotik-16225/profile.html Jan Kotík 1916—2002, CZ] (англ.). Artists. Artfacts.Net Ltd. Проверено 12 января 2011. [www.webcitation.org/67W90awTC Архивировано из первоисточника 9 мая 2012].
- ↑ [www.filaso.cz/katalog-znamky/442/1949-ix-sjezd-ksc IX. sjezd KSČ] (чешск.). Známky ČSR II. Katalogy. Filaso.cz (24 мая 1949). — Каталог почтовых марок Чехословакии и Чехии. Проверено 12 января 2011. [www.webcitation.org/67W91QFPs Архивировано из первоисточника 9 мая 2012].
- ↑ [www.filaso.cz/katalog-znamky/449/1949-ii-vseodborovy-sjezd II. všeodborový sjezd] (чешск.). Známky ČSR II. Katalogy. Filaso.cz (11 декабря 1949). — Каталог почтовых марок Чехословакии и Чехии. Проверено 12 января 2011. [www.webcitation.org/67W92WLcB Архивировано из первоисточника 9 мая 2012].
Ссылки
|
Портал «Живопись» |
|---|---|
|
Портал «Филателия» |
- [www.infofila.cz/zpravodaj-2-2005-legendarni-skupina-42-r-11-c-1855 Jan Kotík] (чешск.). Společnost SČSZ. Články. Zpravodaj 2/2005: Legendární Skupina 42. Infofila; Zdeněk Jindra. Проверено 12 января 2011. [www.webcitation.org/67W93cWkf Архивировано из первоисточника 9 мая 2012].
- [www.osobnosti.net/jan-kotik.htm Jan Kotík] (чешск.). Umělci. Osobnosti. Проверено 12 января 2011. [www.webcitation.org/67W95V4qQ Архивировано из первоисточника 9 мая 2012].
Отрывок, характеризующий Котик, Ян
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
