Нитьянанда

Нитьяна́нда (бенг. শ্রী নিত্যানন্দ, Nityānanda ^IAST 1474—1541) — один из основоположников гаудия-вайшнавской традиции индуизма, где он считается аватарой Баларамы — вечного брата и друга Кришны, и является одной из пяти ипостасей Панча-таттвы. В гаудия-вайшнавизме Нитьянанда рассматривается как самое милостивое воплощение Бога.

Несмотря на внешнюю ясность своего философского кредо и своей жизненной позиции, Нитьянанда был одновременно одной из самых загадочных фигур среди сподвижников Чайтаньи Махапрабху. Вместе их часто упоминают как Га́ура-Нита́й (Гаура, «золотой» — другое имя Чайтаньи, Нитай — краткая форма от Нитьянанда) или как Нима́й-Нита́й (Нимай — другое имя Чайтаньи). Последователи часто называют Нитьянанду Прабху́ Нитьянанда или Нитьянанда Ра́ма.

Деятельность и учение Чайтаньи и Нитьянанды оставили глубокие следы в культурной и религиозной жизни Бенгалии и Ориссы. Им приписывается заслуга возрождения индуизма в Восточной Индии, сильно пострадавшего от кастовых предрассудков, которые они осуждали и отвергали. Большая часть вайшнавской литературы XVI — XVII веков, которая рассматривается как великое культурное и духовное наследие Индии, была написана их учениками.

Чайтанья и Нитьянанда возродили древнюю традицию бхакти (путь служения Богу с любовью и преданностью) и положили начало всемирному духовному движению, известному ныне как «Харе Кришна».

Жизнеописание

Рождение

Нитьянанда родился в 1474 году в той части Индии, которую называют Радхадеша (земля Радхи), в маленькой деревне Экачакра, что в Бенгалии. По другой версии, Нитьянанда был старше Чайтаньи всего на год, то есть он родился в 1485 году. Нитай был старшим и впоследствии, после того как его младший брат исчез, единственным сыном в семье Хадай Пандита и Падмавати Деви. В агиографиях Нитьянанды описывается, что с момента его рождения в Радхадеше проявились все благоприятные знаки. Голод, бедность и несчастья тут же исчезли.

Описывается, что с младенческого возраста он был спокоен, очень разумен и наделён высочайшими качествами, он был в миллионы раз красивее Купидона. В «Чайтанья-бхагавате», книге авторства Вриндаваны Дасы, повествующей о жизни Нитьянанды говорится:

По приказу Гаура-Кришны (Чайтаньи), Нитьянанда явился как Луна из моря лона Падмавати, жены Хадая Оджи. И, словно восходящая луна, он рассеял тьму, покрывающую землю Радхи, своим благоприятным явлением.

Детские годы

В той же книге описывается, что в детстве Нитай проявил большой талант в воспевании вайшнавских бхаджанов. Одним из его основных занятий было разыгрывание с дружками сцен из божественных лил Кришны, Рамы, Ваманы и других аватар Вишну. Однажды они играли в собрание девов, которые хотели просить Вишну об избавлении Земли от бремени зла. Нитьянанда, вместе с мальчиком, игравшим роль Земли, и с другими детьми пошёл на берег Ганги. Там он обратился к Кширодакашаи-Вишну, который возлежит в космическом Молочном Океане. В это время один из детей, игравший роль Вишну, невидимый для других детей, произнёс торжественно и громогласно: «Я обязательно низойду на Землю, явившись в Голоке Матхуре, и облегчу её бремя».

Однажды Нитай и его друзья собрались в деревне, чтобы отпраздновать «свадьбу» Васудевы и Деваки. В другой раз они, для своих игр, превратили какое-то помещение в тюрьму Камсы, и Нитай разыграл божественное явление Кришны в ночной тьме. Нитьянанда построил пастуший посёлок, принёс туда Кришну и обманул Камсу, заменив Кришну в тюрьме Йогамайей.

Его друзья никогда с ним не расставались, они, не возвращаясь по домам, день и ночь играли вместе с Нитьянандой. Видя его детские игры, все говорили: «Мы никогда не видели такой удивительной игры. Как это возможно, чтобы этот ребёнок выучил всё, что делал Кришна».

В другой раз Нитьянанда повёл детей в пальмовую рощу, где они играли, убивая демона Дхенукасуру и вкушая финики.

Нитьянанда часто уходил на пастбища и играл там с детьми. Домой Нитьянанда и дети возвращались к обеду, трубя в буйволиные рожки.

Построив копию Матхуры, он скитался по ней вместе с мальчиками. Одни мальчики стали делать гирлянды, а другие — эти гирлянды носить. Таким образом, игры маленького Нитая смешили и радовали жителей Экачакры.

Нитьянанда имитировал в своих играх духовные лилы всех аватар Бога. Однажды Нитьянанда играл Ваману, а другой ребёнок — Бали Махараджа. Нитьянанда обманул его, и тот дал ему три мира в качестве подаяния, а ещё один ребёнок, одетый стариком, играл роль Шукрачарьи и запретил давать такой подарок. Потом Нитьянанда в роли Ваманы, приняв дары Бали, поставил свою стопу на голову того ребёнка.

Однажды Нитай играл, что сооружает мост из деревьев и камней через океан, а все дети играли роль солдат-обезьян. Он рубил растения на веранде и бросал их в воду, как будто бы это были гигантские деревья, а дети кричали: «Джая Рама! Джая Рагхунатха! Победа Раме! Победа Господу династии Рагху!»

Нитьянанда лично играл роль Лакшмана, с луком в руке он прошёл свой путь к дворцу Сугривы, весь в гневе, и сказал: «Ты, мерзкая обезьяна! Мой Господь Рама терпит бедствие из-за того, что ты вытворяешь. Мой господин опечален и ждёт на горе Мальяван. А ты, противная обезьяна, забавляешься тут с женщинами! Если хочешь жить, дуй к Раме чем быстрей, тем лучше, и помоги ему».

Некоторые из детей бродили как пять обезьян и, играя роль Лакшмана, Нитьянанда спрашивал: «Кто вы, обезьяны, скитающиеся по лесу? Ответьте мне! Я слуга Рагхунатхи!»

Они отвечали: «Мы скитаемся здесь из-за страха перед Бали. Приведи нас к Раме! Мы посыплем пылью с твоих стоп свои головы». Сердечно их обняв, он вёл их к своему хозяину и склонялся перед стопами Рамы, падая, как палка. В роли Лакшмана Нитьянанда однажды был избит Индраджитом. На другой день он сыграл «убийство» Индраджита. Заставив одного мальчика играть роль Вибхишаны, он привёл Вибихшану к Раме и утвердил его на посту царя Ланки.

Другой ребёнок кричал: «Посмотрите! Вот я иду как Равана. Остерегайтесь стрел из моего лука. Пусть Лакшман защитит вас, если сможет». С этими словами мальчик, игравший роль Раваны, швырял цветком лотоса в Нитьянанду, который падал без чувств на землю, словно побеждённый.

Упав в обморок, Нитьянанда не поднимался. Хотя мальчики по-всякому пытались его поднять, Нитьянанда не выказывал никаких признаков жизни. Дети хватались за голову, плача навзрыд. Слыша их плач, отец и мать Нитьянанды поспешили к месту происшествия. Увидев, что их дитя лежит без признаков жизни, оба без чувств упали на землю.

Все жители деревни собрались и изумлённо уставились на происходящее. Кто-то из толпы сказал: «Мальчик просто играет свою роль. Как только Хануман принесёт лекарство и даст его мальчику, он придёт в себя».

Так Нитьянанда разыгрывал различные развлечения Кришны, явленные им в Двапара-югу. В таких играх, Нитьянанда провёл двенадцать лет.

Описывается, что в тот день, когда Чайтанья родился в Навадвипе, Нитьянанда стал кричать от радости. Вся вселенная была пронизана его криком и весь мир изумился. Некоторые предположили, что беспокойство было следствием какой-то божественной силы.

Нитьянанда покидает дом

Однажды, когда Нитьянанде было 12 лет, к ним в дом зашёл странствующий монах-санньяси по имени Лакшмипати Тиртха. Отец Нитьянанды, Хадай Пандит, предложил санньяси любую вещь, которую тот пожелает. На что Лакшмипати Тиртха ответил, что ему нужен помощник и спутник в паломничестве по святым местам, и что Нитьянанда был самым подходящим кандидатом. Так как Хадай Пандит уже дал своё слово, он не мог теперь отказать странствующему монаху в его просьбе. Согласно другому мнению, этим санньяси был Мадхавендра Пури. Когда Нитьянанда и Лакшмипати Тиртха покинули дом, Хадай Пандит и его супруга поняли, что их сын уже никогда не вернется к ним. В великой скорби они проливали реки слёз, а затем Хадай Пандит вспомнил историю Махараджи Дашаратхи, отца Господа Рамачандры, который в свою очередь дал такое же обещание Вишвамитре Муни. Дашаратха так сильно страдал в разлуке со своим сыном, Рамой, что оставил тело, когда Рама был сослан в ссылку. Так Хадай Пандит понял, что всё свершившееся было предопределено волей Господа.

Паломничество по святым местам

После этого Нитьянанда совершил паломничество по святым местам в Северной и Южной Индии, что заняло у него около восьми лет.

Сначала Нитьянанда посетил святое место, известное как Вакрешвара. Отсюда он продолжил в одиночку свой путь до рощи Вайдьянатхи. Посетив Гаю, он отправился в Варанаси, который считается обителью Шивы и где Ганга поворачивает на север. Нитьянанда преисполнился радости, когда увидел Гангу. В Варанаси он искупался в Ганге и с жаждой пил её воду. Он совершил утреннее омовение в Праяге в месяце Магха и оттуда отправился в Матхуру. Приняв омовение в водах Ямуны у Вишрама-гхата, Нитьянанда обошёл в вокруг холма Говардхана и прошёл через все двенадцать лесов Вриндавана.

Он посетил дом Нанды Махараджа в Гокуле и, усевшись в этом святом месте, плакал навзрыд, переполняемый чувствами. Выразив своё почтение Мадана-Гопалу, он отправился в Хастинапуру, дом Пандавов. Увидев место, где жили эти великие преданные Кришны, Нитьянанда не смог сдержать потока слёз. Он склонил свою голову, видя перед собой славу Баларамы в Хастинапуре, и закричал в сильном исступлении: «Пусть Баларама с плугом в руках освободит нас всех». Местные жители не могли ничего понять.

Потом Нитьянанда пошёл в Двараку, где принял омовение в океане. Он посетил Сиддхапуру, обитель Капилы, и в святом месте, известном, как Матсья-тиртха, раздал огромное количество варёного риса во время большого праздника. Нитьянанда посетил Шива-канчи и Вишну-канчи и смеялся при виде ссоры между последователями Вишну и последователями Шивы.

Он отправился на Курукшетру, Прити-дакшу, Биндху-саровару, Прабхасу и Сударшану-тиртху, а после посещения святой тиртхи Трита-купы пошёл в Нишалу и оттуда — к Брахма-тиртхе, а потом в Чакра-тиртху. Нитьянанда посетил Пратишроту, что находится рядом с рекой Сарасвати на Западе. Оттуда Нитьянанда путешествовал до Наймишараньи. После этого Нитьянанда продолжил свой путь к городу Айодхье и при виде святого места, где родился Рама, заплакал навзрыд. Во всех лесах, где Рама останавливался на несколько дней, Нитьянанда катался по земле, страдая от разлуки.

Он отправился на берег реки Сараю и омылся в её водах, а оттуда продолжил свой путь к Каушаки, и затем — к убежищу риши Пауластьи.

Совершив омовения о всех святых тиртхах рек Гомати, Гандхаки и Сомы, он взобрался на вершину горы Махендры, и, выразив там своё почтение Парашураме, продолжил свой путь в Харидвар. Затем он посетил Пампу, Бхима-рати и Сапта-годавари, после омовения в тиртхах Бенвы и Бхипаши.

После этого Нитьянанда пошёл к горе Шри, где живут Шива и Парвати в обликах брахмана и его жены. Оба они узнали своё любимое Божество, Нитьянанду, который путешествовал таким образом по святым местам, выдавая себя за бродягу. Оба они обрадовались, увидев своего гостя, и сама богиня Парвати своими собственными руками с радостью подала прасад Нитьянанде. Когда Шива и Парвати сердечно подносили еду Нитьянанде, он улыбнулся и почтительно склонился перед ними.

Говорится, что сокровенные беседы, которые они вели между собой, мог понять только сам Кришна. Покинув их обитель, Нитьянанда направился к Дравиде. Посетив Вьенкаттанатху, Камакошти-пури и Канч, он оказался у священной реки Кавери и оттуда пошёл к святому месту Шрирангаму, где остановился на некоторое время. Оттуда он направился в Хари-кшетру и посетил затем гору Ришабху. Потом он продолжил своё путешествие к Южной Матуре, Критамале, Тамрапарни, а затем отправился на север к Ямуне, где посетил обитель риши Агастьи на горе Малае.

Люди там были исполнены великой радости при виде Нитьянанды, который принимал их гостеприимство, и оттуда отправился в Бадарикашрам. Нитьянанда остался на некоторое время в обители Нара-Нараяны риши и провёл время в одиночестве. Оттуда он продолжил свой путь в обитель Вьясы, который узнал в Нитьянанде могучего Балараму. Перестав быть невидимым, Вьяса пригласил гостя, и Нитьянанда в почтении склонился перед ним. Затем Нитьянанда продолжил своё путешествие и отправился в обитель буддистов, где обнаружил их сидящими вместе. Он задал им вопрос, на который они не ответили. Разгневавшись на буддистов, Нитьянанда начал пинать их ногами. Буддисты со смехом убежали, и Нитьянанда продолжил своё паломничество.

Затем Нитьянанда появился в городе Каньякумари, и, посетив храм Дурги, отправился в Кералу, в город Ананты Тируванантапурам и оттуда — к пруду пяти танцующих апсар. После этого Нитьянанда посетил храм Шивы в Гокарне. Он шёл от двери к двери через Кералу и Тригартху продолжая свой путь к Нирбиндхье, Пайошни и Тапти.

Он посетил Реву, город Махисмати, и Малатиртху, а затем направился на запад, идя по пути Супаракхи. Описывается, что его тело выглядело слабым, потому что он был постоянно погружен в мысли о Кришне. Временами Нитьянанда смеялся, временами плакал. Такой путь проделал Нитьянанда, посещая святые тиртхи.

Встреча с Мадхавендрой Пури

Затем совершенно случайно он встретил Мадхавендру Пури. Чайтанья Махапрабху часто говорил, что Мадхавендра Пури — изначальный учитель чистой преданности. Описывается, что тело Мадхавендры Пури переполняла божественная любовь к Кришне. Мадхавендру Пури сопровождали все его ученики, также исполненные Кришна-премы. Как только Нитьянанда увидел Мадхавендру Пури, он потерял сознание и упал недвижимо, сражённый божественной любовью. Как только Мадхавендра Пури увидел Нитьянанду, он тоже потерял внешнее сознание и позабыл об окружающем мире. При виде этого, Ишвара Пури и все остальные ученики Мадхавендры Пури зарыдали. Придя в сознание, Нитьянанда и Мадхавендра Пури, проливая слезы экстаза обняли друг друга. Они начали кататься по земле в экстазе божественной любви, и в ликовании выкрикивали слова радости. Описывается, что, не было конца проявлению их духовного экстаза, слёзы любви текли, словно реки, из их глаз, и волосы у них стояли дыбом. Мокрая от их слёз, Земля почувствовала, что она благословлена. Нитьянанда сказал: «Сегодня я полностью завершил все паломничества, которые когда-либо совершал, потому что сегодня мои глаза узрели святые стопы Мадхавендры Пури. Моя жизнь прославилась тем, что я стал свидетелем такой божественной любви, как у него».

Держа Нитьянанду в своих объятьях, Мадхавендра Пури, задыхаясь от божественной любви, не мог сказать в ответ ни слова. И, преисполненный радости, не хотел выпускать Нитьянанду из своих объятий.

Ишвара Пури, Брахмананда Пури и все другие ученики Мадхавендры Пури почувствовали, что их неумолимо влечёт к Нитьянанде. Хотя они и встречали множество отрёкшихся святых, они не видели в них такой любви к Кришне.

В течение многих дней Нитьянанда путешествовал в обществе Мадхавендры Пури, обсуждая с ним лилы Кришны. Говорится, что Мадхавендра Пури был настолько поглощён Кришной, что падал в обморок при виде тёмной тучи, которая напоминала ему цвет тела объекта его любви. День и ночь, опьяненный любовью к Кришне, он смеялся и плакал, проповедовал и бредил, или кричал от горя, как пьяница. Подобно Мадхавендре Пури, Нитьянанда, опьянённый нектаром сладости Кришны, шатался и спотыкался. Упав на землю, он громко хохотал. Видя удивительное расположение духа Мадхавендры Пури и Нитьянанды, ученики постоянно повторяли имя Хари. Опьянённые божественной любовью, ни один из них не знал, был ли сейчас день или ночь, время потеряло для них всякое значение. Мадхавендра Пури говорил:

Хотя я путешествовал по множеству святых тиртх, я нигде не смог найти такой божественной любви к Господу, как у тебя. Обретя общество такого друга, как Нитьянанда, я осознал милость Кришны. Кришна такой добрый! Где бы ни обрёл человек общество Нитьянанды, это место — больше, чем Вайкунтха и все святые тиртхи вместе взятые. Если человек просто слышит о преданности такой души, как Нитьянанда, он обязательно достигнет Кришны. И у кого хоть на йоту есть отвращение к Нитьянанде, того никогда не полюбит Кришна, даже если это преданный Кришны.

Таким образом Мадхавендра Пури постоянно прославлял Нитьянанду и служил ему с любовью и вниманием. Сам Нитьянанда считал Мадхавендру Пури своим гуру и вёл себя соответствующе. Таким образом, проведя некоторое время в обществе Мадхавендры Пури, Нитьянанда отправился в путешествие к мосту Рамы, известному как Сетубандха, на самом юге Индии, а Мадхавендра Пури направился к реке Сараю. Полностью погруженные в Кришну, оба они совершенно ничего не помнили о своих физических телах. Полностью забыв о себе, они проводили дни, мучаясь от разлуки друг с другом.

Нитьянанда получает даршан Джаганнатха в Пури

Таким образом скитался Нитьянанда, переживая экстаз божественной любви, и через некоторое время он прибыл в Сетубандху, к мосту Рамы. Совершив омовение в гхате возле Дана-тиртхи, он отправился к Рамешвару, а оттуда пошел в Виджаянагар. Посетив Маяпури, Аванти и Годавари, Нитьянанда появился возле сиденья Джиюр-Нрисимхадева. Он посетил Тирумалу и священный храм Курманатхи. Наконец он отправился на даршан к Джаганнатхе в Пури.

Как только Нитьянанда вошёл в Пури, он упал в обморок при виде чакры на храме Джаганнатхи. Получив даршан Джаганнатхи и увидев его форму, Нитьянанда потерял сознание в экстазе, и, придя в себя, снова тут же упал в обморок. Это повторилось несколько раз. Нитьянанда весь дрожал, потел, слёзы радости лились на землю и он выкрикивал громким голосом слова экстаза. Проведя некоторое время в Пури, Нитьянанда продолжил своё путешествие и посетил Гангасагар — место, где Ганга впадает в океан.

Возвращение во Вриндаван

Посетив таким образом святые тиртхи, Нитьянанда вернулся в Матхуру. Он поселился во Вриндаване и жил там, день и ночь погружённый в мысли о Кришне. Он ничего не ел и лишь время от времени пил немного молока, если кто-то его приносил. Нитьянанда думал про себя: «Чайтанья живёт в Навадвипе, но его божественная слава остается скрытой. Как только он решит проявить свою божественность, я тут же отправлюсь в Навадвипу и исполню свою роль в служении ему».

Таким образом, приняв решение, Нитьянанда не шёл в Навадвипу и не покидал Матхуры. Он постоянно резвился в водах Ямуны и играл с детьми в пыли Вриндавана.

Джагай и Мадхай

История с Джагаем и Мадхаем является одним из самых известных эпизодов из жизни Нитьянанды и Чайтаньи. Существует несколько версий этой истории, которые различаются в некоторых деталях, но в общем она заключается в следующем:

Однажды, в то время когда Нитьянанда воспевал имена Кришны на улице, на него напали двое братьев-разбойников Джагай и Мадхай. Мадхай бросил в Нитьянанду глиняный горшок, который поранил ему голову. Как только Чайтанья услышал о случившемся, он немедля прибежал на место происшествия и уже хотел покончить с двумя бандитами с помощью своего божественного оружия Сударшана чакры, но Нитьянанда упросил Чайтанью пощадить их. Тронутые смирением и состраданием, проявленным Нитьянандой, бандиты раскаялись в содеянном и стали учениками Чайтаньи, навсегда отказавшись от своей разбойничьей деятельности.

Уход

Год ухода Нитьянанды точно не известен — согласно одной из версий — 1541 год.

Основные имена Нитьянанды

Из писаний Сарвабхаумы Бхаттачарьи:

• Нитьянанда — Воплощение вечного блаженства
• Авадхутенду — Луна святых сумасшедших
• Кришнапремапрада — Дающий экстатическую любовь к Кришне
• Прабху — Господин и учитель преданных
• Падмаватисута — Любимый сын Падмавати
• Шачинанданапурваджа — Старший брат сына Шачи
• Бхавонматта — Сходящий с ума от переполняющего экстаза
• Джагатрата — Спаситель вселенной
• Рактагауракалевара — Тот, чья кожа золотистого цвета с красным оттенком

См. также

• Чайтанья Махапрабху
• Панча-таттва
• Майяпур

Литература

На русском

• Ватман, С. В. (2005), [books.google.com/books?id=wgpDAAAACAAJ Бенгальский вайшнавизм], СПб.: Издательский дом СПбГУ, ISBN 5288035792, <books.google.com/books?id=wgpDAAAACAAJ> 

На английском

• Dasgupta, Surendranath (1973), [books.google.com/books?id=je08AAAAIAAJ&printsec=frontcover A History of Indian Philosophy: Indian Pluralism], Cambridge: Cambridge University Press, ISBN 0521047811, <books.google.com/books?id=je08AAAAIAAJ&printsec=frontcover> 
• Shrivatsa Goswami (1983), [books.google.com/books?id=rcgFRgAACAAJ "Interview With Shrivatsa Goswami"], in Steven J. Gelberg, Hare Krishna, Hare Krishna: Five Distinguished Scholars on the Krishna Movement in the West, Harvey Cox, Larry D. Shinn, Thomas J. Hopkins, A.L. Basham, Shrivatsa Goswami, New York: Grove Press, сс. 196-258, ISBN 0394624548, <books.google.com/books?id=rcgFRgAACAAJ> 

Ссылки

• [vyasa.ru/books/?id=696 Жизнеописание Чайтаньи и Нитьянанды]

Отрывок, характеризующий Нитьянанда

– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.