Рамакришнан, Венкатраман

Венкатраман Рамакришнан
там. வெங்கடராமன் ராமகிருஷ்ணன்
Место рождения:	Чидамбарам, Тамилнад, Индия
Научная сфера:	биохимия, вычислительная биология
Место работы:	MRC, LMB Кембриджский университет
Известен как:	основоположник биокристаллографии
Награды и премии:	Нобелевская премия по химии (2009)

Венкатраман Рамакришнан (там. வெங்கடராமன் ராமகிருஷ்ணன்; англ. Venkatraman Ramakrishnan; род. в 1952 году, Чидамбарам, Тамилнад, Индия) — британский учёный-биохимик, лауреат Нобелевской премии по химии за 2009 год совместно с Томасом Стейцем и Адой Йонат с формулировкой «за исследования структуры и функций рибосомы». С 2015 года является президентом Королевского общества.

Биография

Родился в городе Чидамбарам, штат Тамилнад, Индия в семье учёных-биохимиков. В возрасте трёх лет переехал с семьёй в Вадодара, штат Гуджарат, где его родители работали в местном университете. Образование получил в средней школе при монастыре Иисуса и Марии и затем в том же университете, получив степень бакалавра в 1971 году, хотя ранее безуспешно пытался поступить в Индийский институт технологии и Христианский медицинский колледж.

В 1971—1976 годах продолжал обучение в США, получил степень доктора философии по физике в Университете Огайо, а затем ещё два года изучал биологию в Калифорнийском университете в Сан-Диего.

С рибосомами начал работать в качестве постдока Питера Мура в Йельском университете. По завершении стажировки не смог найти работу в штате примерно 50 американских университетов, куда подавал заявления, и поступил в штат Брукхейвенской национальной лаборатории, где продолжал изучать рибосомы в 1983—1995 годах. В 1995 году получил место профессора биохимии в Университете Юты, а с 1999 году работает в Лаборатории молекулярной биологии в Кембриджском университете, где ранее побывал с рабочим визитом в 1991—1992 годах.

Ссылки

• [nobelprize.org/nobel_prizes/chemistry/laureates/2009/ Информация с сайта Нобелевского комитета]  (англ.)
• П. Петров. [elementy.ru/news/431166 Нобелевская премия по химии — 2009] // «Элементы», 14.10.2009

Отрывок, характеризующий Рамакришнан, Венкатраман

Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.