Аллилуева, Светлана Иосифовна

Светлана Питерс
Светлана Иосифовна Аллилуева
Светлана Сталина на руках отца (1935 год)
Имя при рождении:	Светлана Иосифовна Сталина
Род деятельности:	мемуаристка
Место рождения:	Ленинград, СССР
Гражданство:	СССР СССР → США США → Великобритания Великобритания
Место смерти:	Ричленд-Сентер, Висконсин, США
Отец:	Иосиф Виссарионович Сталин
Мать:	Надежда Сергеевна Аллилуева
Супруг:	1) Григорий Иосифович Морозов 2) Юрий Андреевич Жданов 3) Иван (Джонрид) Александрович Сванидзе 4) (гражданский брак) Браджеш Сингх (Brajesh Singh) 5) Уильям Уэсли Питерс
Дети:	сын: Иосиф Аллилуев дочери: Екатерина Жданова и Ольга Эванс (Питерс)

Светла́на Ио́сифовна Аллилу́ева (урождённая Ста́лина, в эмиграции — Ла́на Пи́терс (англ. Lana Peters); 28 февраля 1926 года, Ленинград, СССР — 22 ноября 2011 года, Ричленд, Висконсин, США) — советский филолог-переводчик, кандидат филологических наук; мемуаристка.

Получила широкую известность как дочь И. В. Сталина, о жизни которого оставила ряд работ в жанре мемуаров. В 1966 году эмигрировала из СССР в США.

Биография

Родилась в семье Иосифа Сталина и Надежды Аллилуевой. Её мать покончила жизнь самоубийством 9 ноября 1932 года.

В детстве большее влияние на Светлану оказала её няня Александра Андреев­на, прежде, в частности, работавшая в семье Н. Н. Евреинова.

Окончила с отличием 25 образцовую школу г. Москвы, где училась в 1932—1943 годах. После школы собралась поступать в Литературный институт, но её выбор не понравился отцу.

Поступила на филологический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова, где училась год. Заболела, после вернулась на первый курс, но уже исторического факультета. Выбрала специализацию на кафедре новой и новейшей истории, занималась Германией. Окончила исторический факультет МГУ (1949) и аспирантуру Академии общественных наук при ЦК КПСС. В 1954 году защитила кандидатскую диссертацию «Развитие передовых тради­ций русского реализма в советском романе». Кандидат филологических наук. Работала переводчиком с английского языка и литературным редактором, выполнила перевод нескольких книг, в том числе произведений английского философа-марксиста Джона Льюиса.

В 1944 году вышла замуж за Григория Морозова, одноклассника её брата Василия. Впоследствии брак был расторгнут. Сын Иосиф Аллилуев (1945—2008) стал кардиологом, доктором медицинских наук.

В 1949 году вышла замуж за Юрия Жданова. Юрий усыновил Иосифа, первого сына Светланы. В 1950 году у них родилась дочь Екатерина.

После смерти Сталина в его спальне охраной была обнаружена сберкнижка, на которой скопилось 900 рублей, — она была передана Светлане.

Работала в Институте мировой литературы с 1956 по 1967 год, в секторе по изучению советской литературы.

В мае 1962 года крестилась в Москве и крестила детей у протоиерея Николая Голубцова.

Эмиграция

20 декабря 1966 года приехала в Индию, сопровождая прах своего гражданского мужа Браджеша Сингха. 6 марта попросила советского посла Бенедиктова позволить ей остаться в Индии, но он настаивал на том, чтобы она вернулась в Москву 8 марта, и заявил, что ей больше не разрешат выехать из СССР. В тот же день она явилась в посольство США в Дели с паспортом и багажом и попросила политического убежища. Разрешение на выезд из СССР ей дал член Политбюро ЦК КПСС А. Н. Косыгин.

…моё невозвращение в 1967 году было основано не на политических, а на человеческих мотивах. Напомню здесь, что, уезжая тогда в Индию, чтобы отвезти туда прах близкого друга — индийца, я не собиралась стать дефектором, я надеялась тогда через месяц вернуться домой. Однако в те годы я отдала свою дань слепой идеализации так называемого «свободного мира», того мира, с которым моё поколение было совершенно незнакомо. С. Аллилуева

Переезд на Запад и последующая публикация «Двадцати писем к другу» (1967), где Аллилуева вспоминала о своём отце и кремлёвской жизни, вызвали мировую сенсацию (по некоторым утверждениям, эта книга принесла ей порядка 2,5 миллиона долларов). На некоторое время она остановилась в Швейцарии, затем жила в США.

Как вспоминал двоюродный брат Светланы Аллилуевой Владимир Фёдорович Аллилуев, свою первую книгу «Двадцать писем к другу» она писала, будучи ещё в СССР. Одна из копий рукописи была похищена и передана советскому журналисту Виктору Луи, который тайно переправил книгу на Запад и выдержки из неё опубликовал в немецком журнале «Штерн», умышленно исказив целый ряд фактов; книга «Только один год» писалась «под диктовку опытных „специалистов“». Оказавшись на Западе, Светлана, как она сама рассказывала, сразу же попала под жёсткий контроль. Приводят её слова: "Спасибо ЦРУ — они меня вывезли, не бросили и напечатали мои «Двадцать писем к другу».

В 1970 году вышла замуж за американского архитектора Уильяма Питерса (1912—1991), родила дочь (Ольга Питерс, позже переименованная в Крис Эванс (Chrese Evans)), в 1972 году развелась, но сохранила за собой имя Лана Питерс. Денежные дела С. Аллилуевой за рубежом сложились удачно. Журнальный вариант её воспоминаний «Двадцать писем другу» был продан гамбургскому еженедельнику «Шпигель» за 480 тысяч марок, что в переводе на доллары составило 122 тысячи (в СССР, по словам её племянницы Надежды, Сталин оставил ей всего 30 тысяч рублей). Покинув родину, Аллилуева жила на деньги, заработанные писательским трудом, и на пожертвования, полученные от граждан и организаций.

В 1982 году Аллилуева переехала из США в Великобританию, в Кембридж, где отдала дочь Ольгу, родившуюся в США , в квакерскую школу-интернат. Сама же начала путешествовать по миру.

Возвращение в Советский Союз

Оказавшись в полном одиночестве, в конце ноября 1984 года неожиданно для окружающих (как пишет сама С. Аллилуева в книге «Книга для внучек» по просьбе сына Иосифа) появилась в Москве с дочерью. С энтузиазмом была встречена советскими властями, ей незамедлительно восстановили советское гражданство. Но скоро наступило разочарование. Аллилуева не смогла найти общий язык ни с сыном, ни с дочерью, которых она бросила в 1967 году. Её отношения с советским правительством ухудшались. Она уехала в Грузинскую ССР, где жила в трёхкомнатной квартире улучшенного типа, ей было установлено денежное содержание, специальное обеспечение и право вызова автомобиля (в гараже Совмина Грузинской ССР постоянно дежурила чёрная «Волга» для её обслуживания). В Грузии Аллилуева встретила своё 60-летие, которое было отмечено в помещении музея Сталина в Гори. Её дочь ходила в школу, занималась конным спортом. Преподаватели на дому обучали Ольгу русскому и грузинскому языкам. Но и в Грузии Аллилуева имела много столкновений с властями и с бывшими друзьями.

Второй отъезд на Запад

Прожив неполных два года в СССР, Аллилуева направила письмо в ЦК КПСС с просьбой разрешить ей выезд за границу. После личного вмешательства Генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачёва в ноябре 1986 года ей было разрешено вернуться в США. Уехав, Аллилуева отказалась от гражданства СССР.

В США Аллилуева поселилась в штате Висконсин. В сентябре 1992 года корреспонденты нашли её в доме для престарелых в Великобритании. Затем она некоторое время жила в монастыре св. Иоанна в Швейцарии. В декабре 1992 года её видели в Лондоне в районе Кенсингтон-Челси. Аллилуева оформляла бумаги на право о помощи, чтобы, уйдя из дома престарелых, оплачивать комнату. Её дочь Ольга ведёт самостоятельную жизнь в Портленде (штат Орегон).

В 2005 году дала интервью телеканалу «Россия» для фильма «Светлана Аллилуева и её мужчины».

В 2008 году Аллилуева, столь долго отказывавшаяся от общения с журналистами, снялась в 45-минутном документальном фильме «Светлана о Светлане». Во время интервью она отказалась говорить по-русски, мотивируя это тем, что она не является русской (её отец — грузин, а мать — дочь немки и цыгана).

Последнее время Светлана Аллилуева жила в доме престарелых в окрестностях города Мэдисон (штат Висконсин) под именем Лана Питерс.

Скончалась 22 ноября 2011 года в доме престарелых города Ричланд (штат Висконсин, США) от рака толстой кишки. О смерти Аллилуевой было объявлено 28 ноября в газете «Нью-Йорк Таймс». В то же время представитель муниципалитета сообщил журналистам, что в похоронном доме Ричланда нет свидетельств о её смерти и месте захоронения. Владелец местного похоронного дома сообщил журналистам, что несколько месяцев назад дочь Ланы Питерс приезжала в Ричланд оформить документы на случай смерти матери, и по её просьбе тело Светланы Аллилуевой было кремировано и отправлено в Портленд, штат Орегон. Дата и место похорон неизвестны.

В ноябре 2012 года стало известно, что ФБР рассекретило досье Светланы Аллилуевой; из документов следует, что американские спецслужбы следили за жизнью дочери Сталина в США.

Личная жизнь

Имела много романов, четыре гражданских брака и одно сожительство. Когда ей исполнилось четырнадцать лет, она влюбилась в сына Ла­врентия Берии Серго Берия.

Браки

• В первом браке — супруга советского учёного-юриста Григория Иосифовича Морозова, одноклассника её брата Василия. Развелись в 1949 году.
  • Сын Иосиф Григорьевич Аллилуев (22 мая 1945 — 2 ноября 2008), российский кардиолог.
• Во втором браке, с 1949 года — супруга члена-корреспондента АН СССР Юрия Андреевича Жданова, невестка Секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Жданова. Юрий усыновил Иосифа, первого сына Светланы.
  • Дочь Екатерина Юрьевна Жданова (5 мая 1950) — вулканолог, проживает на Камчатке.
• Третий муж — Иван Александрович Сванидзе. Брак продлился с 1957 по 1959 год.
• Четвёртый (гражданский) брак с гражданином Индии Браджеш Сингхом. Супруг скончался в 1966 году. Заключению брака лично препятствовал Алексей Николаевич Косыгин, Председатель Совета Министров СССР. Не помогла и встреча Светланы с ним, проходившая в Кремле, 4 мая 1965 года в рабочем кабинете её отца. Несмотря на то, что Сингх был уже смертельно болен, Косыгин заявил ей, что заключить брак с иностранцем ей не позволят.
• Пятый брак — в 1970 году вышла замуж за американского архитектора Уильяма Питерса (1912—1991), в 1973 году развелась, но сохранила за собой имя Лана Питерс.
  • Дочь Ольга Питерс (21 мая 1971), сменила имя на Крис Эванс (Chrese Evans), бездетна.

Романы

В начале 1940-х годов Светлана имела роман с писателем Алексеем Каплером, который был старше её почти в два раза. Это привело к тому, что в 1943 году Каплер был арестован, обвинён в связях с иностранцами и шпионаже в пользу Англии и выслан на пять лет в Воркуту, где работал фотографом; в 1948 году, освободившись, Каплер, вопреки запрету, приехал в Москву, за что вновь был арестован и отправлен в исправительно-трудовой лагерь. Был освобождён и реабилитирован в 1954 году.

Имела также романы с Андреем Синявским (будущим диссидентом), поэтом Давидом Самойловым.

Сочинения

С. Аллилуева написала четыре книги воспоминаний, вышедших за рубежом:

• [lib.ru/MEMUARY/ALLILUEWA/letters.txt Двадцать писем к другу] (Нью-Йорк, Harper & Row, 1967)
• Только один год (Нью-Йорк, Harper & Row, 1969), ISBN 0-06-010102-4
• Книга для внучек: Путешествие на родину (Нью-Йорк, Liberty Publishing House, 1991)

Российское издание: М.: Издательство «Новости», — 1992. 168 с. ISBN 5-7020-0520-1

• Далёкая музыка (издана в 1984 г. в Индии и в 1992 г. в Москве)
• Перевела с английского языка книгу Э. Ротштейна «Мюнхенский сговор» (1959), написала несколько небольших работ, в том числе о писателе Б. Л. Пастернаке, и «Книгу для внучек» (Октябрь, 1991, N 6).
• Аллилуева С. Дочь Сталина. Последнее интервью. — М.: Алгоритм, 2013. — 304 с. — ISBN 978-5-4438-0346-3

Киновоплощения

• Надежда Михалкова — Сын отца народов — 2013

Ссылки

[ru.rodovid.org/wk/Запись:126742 Светлана Иосифовна Аллилуева] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

• [safety.spbstu.ru/book/hrono/hrono/biograf/bio_a/allil_svet.html Биография Светланы Аллилуевой в Исторической энциклопедии Хронос.]
• Владимир Козловский. [www.bbc.co.uk/russian/international/2011/11/111129_allilueva_us_kozlovsky.shtml Американская одиссея Светланы Аллилуевой] (рус.). Русская служба Би-би-си (29 ноября 2011). Проверено 29 ноября 2011. [www.webcitation.org/67lTjUN1e Архивировано из первоисточника 19 мая 2012].
• [www.bulvar.com.ua/arch/2011/52/4efa3047ed839/view_print/ Последняя воля Светланы Аллилуевой]
• [www.ozon.ru/context/detail/id/19983043/ Историко-биографическое исследование и письма опубликованы в работе Чигирина И. И. «Светлана»]

Отрывок, характеризующий Аллилуева, Светлана Иосифовна

«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.