Лаффитт, Жак

Жак Лаффитт фр. Jacques Laffitte<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
10-й премьер-министр Франции
2 ноября 1830 – 13 марта 1831
Монарх:	Луи-Филипп I
Предшественник:	Виктор де Брольи
Преемник:	Казимир Пьер Перье
Рождение:	24 октября 1767(1767-10-24)
Смерть:	26 мая 1844(1844-05-26) (76 лет)

Жак Лаффи́тт (фр. Jacques Laffitte; 24 октября 1767, Байонна — 26 мая 1844, Париж) — французский банкир, политик, и государственный деятель, который, с 2 ноября 1830 года по 13 марта 1831 года будучи премьер-министром, возглавлял кабинет министров Июльской монархии.

Жак Лаффитт был один из десяти детей плотника. Служил приказчиком у банкира Перрего в городе Париже, в 1800 году он стал партнёром, потом сделался наследником его предприятия. С 1809 до 1831 — член правления Банка Франции, в 1814—1820 годах — его управляющий. Президент Торгово-промышленной палаты в 1810—1811.

С 1814 года до самой смерти, с небольшими перерывами, Лаффитт был членом палаты депутатов.

Во время Реставрации Бурбонов он принадлежал к оппозиции и был одним из тех немногих либеральных политических деятелей, которые с самого начала стремились к призванию на Французский трон Луи-Филиппа Первого.

В 1824 году Лаффит разошёлся со своими единомышленниками, поддерживая предпринятую Виллелем, весьма непопулярную, конверсию государственного долга. Свою точку зрения на этот предмет он защищал в книге: «Reflexions sur la réduction de la rente et sur l'état du crédit».

Своим противодействием министерству по другим вопросам он восстановил свою пошатнувшуюся популярность, и в 1830 году был одним из самых видных вождей той партии, которая воспользовалась результатами июльской революции. С 29 июля его отель сделался центром собраний, на которых, под его председательством, обсуждались вопросы дня. Лаффитт был председателем собрания депутатов, и 30 июля, в Бурбонском дворце, когда герцог Орлеанский, по его предложению, был назначен наместником королевства. Он же написал скрывавшемуся герцогу письмо, побудившее последнего начать действовать. Вместе с тем Лаффитом он был выбран (29 июля) членом муниципальной комиссии, являвшейся в те дни временным правительством.

В министерстве, организованном Луи-Филиппом 1 августа 1830 года, Лаффитт сперва был министром без портфеля, но 3 ноября ему было поручено составить кабинет, в котором он взял себе министерство финансов. В должности главы кабинета он не обнаружил особенных способностей ибо колебался между разнородными течениями, поддерживал предложения, которым не мог сочувствовать; так, он провел закон о печати, своей нерешительностью (залог для газет был только понижен, но не отменен), возбудивший против себя министра внутренних дел Дюпона. Предложенный министерством Лаффитта избирательный закон показался недостаточно либеральным даже палате депутатов, в которой господствовала умеренная партия. Главным делом министерства Лаффитта было проведение процесса министров Карла Х.

Постепенно Лаффитт терял своих сторонников из левой среды и жертвовал ими в угоду королю и правой партии (Дюпон, Одиллон Варро, Бод). Положение его кабмина делалось все более шатким, но он все ещё держался за власть. В феврале 1831 года король скрыл от него депешу посланника в Вене, Мэзона, боясь, что она может содействовать войне с Австрией. Но и после этого оскорбления Лаффит оставался министром и только 13 марта уступил место консервативному министерству Казимира Пьера Перье.

Огорчённый и раздражённый Жак Лаффитт перешёл в жёсткую оппозицию правительству, но роль его с тех пор не была особенно заметной.

В 1843 году Лаффитт был выбран президентом палаты.

Ещё в 1828 году, вследствие общего финансового кризиса, кредит банкирского дома Лаффитта пошатнулся. Революция подорвала его ещё больше, сверх того Лаффитт во время революции сделал громадные долги. Его банк, несмотря на денежную помощь со стороны короля, в январе 1831 году должен был прекратить платежи. Продав все свои имения и свой исторический отель в Париже за 50 миллионов франков, он успел покрыть свои долги и в 1837 году основал кредитный банк, который имел успех, но тоже был закрыт в 1848 году.

Примечания

• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
• Частично использованы материалы англоязычного и франкоязычного разделов Википедии.

Отрывок, характеризующий Лаффитт, Жак

Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.