Салтыков, Василий Фёдорович (1675)

Василий Фёдорович Салтыков
Дата рождения	1675(1675)
Дата смерти	1751(1751)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Звание	генерал-аншеф, генерал-адъютант
Награды и премии

Василий Фёдорович Салтыков (1675—1751) — русский государственный деятель, генерал-аншеф, петербургский генерал-полицмейстер.

Биография

Самый старший (в генеалогическом смысле) представитель Салтыковых первой половины XVIII века, внук боярина Петра Салтыкова. Отца Василия Фёдоровича, стольника Фёдора Петровича Салтыкова, убили во время стрелецкого бунта 1682 года.

Служил в л.-гв. Преображенском полку. Долгое время оставался в чине стольника, предпочитая это древнерусское звание чинам табели о рангах.

Императрица Анна Иоанновна (по матери Салтыкова), взойдя на престол, попыталась опереться на своих родственников. Она уговорила Салтыкова вернуться на службу, наградила орденом Св. Александра­ Невского и сразу же назначила его столичным генерал-полицмейстером (29.08.1732), в генерал-лейтенанты­ произведён­ 22.09.1732. После отъезда Миниха в армию (1734) пост генерал-губернатора оказался фактически упразднён, и вся административная власть в Петербурге сосредоточилась в Главной полицмейстерской канцелярии. Салтыков сделан также генерал-адъютантом (30 января 1734)

В правление Салтыкова столица разделена на 5 полицейских частей: Адмиралтейскую, Васильевскую, Выборгскую, Московскую и Петербургскую. В 1737 году учреждена «Комиссия о Санкт-Петербургском строении» (1737—1746), которая разработала новый план города и 12 «перспектив» к нему. Впервые официально утверждены наименования городских улиц, каналов, площадей, мостов. Завершилось строительство 4-го Зимнего дворца, Главного Адмиралтейства (1738), Пантелеймоновской церкви, Сампсониевского собора, открыт Сенной рынок (1736), Гостиный двор перенесён на Невский проспект, построены торговые склады на Васильевском острове, организованы команды трубочистов (1737); по его докладу учреждено 17 новых богаделен (1733), издан указ о рытье колодцев во всех дворах (1736), каждому гвардейскому полку повелено иметь противопожарное оборудование. В Адмиралтейской части был завершён так называемый «нептунов трезубец» — три магистрали, идущие от Адмиралтейства, — Невская, Средняя и Вознесенская «першпективы». Полиция эффективно боролась с преступностью, отлавливала нищих, контролировала цены на рынке.

В 1736 — 1737 годах в городе произошло два крупных пожара: причиной первого стало пьянство работников, ухаживавших за присланными из Персии слонами, второй устроили неизвестные поджигатели. Найти злоумышленников не удалось, однако, благодаря усилению мер противопожарной безопасности, подобные катастрофы уже не повторялись. Ещё одним результатом этих событий стало ужесточение полицейского контроля за всеми приезжающими и отъезжающими из города. Любителям путешествовать приходилось хлопотать о специальном «сенатском» паспорте, который выдавался Главной полицмейстерской канцелярией и должен был скрепляться подписями всех без исключения членов Сената.

В 1740 году Василия Фёдоровича сняли с должности, обвинив во взятках и невыплате жалования подчинённым. Видимо, обозлившись, он принял участие в заговоре, закончившемся свержением Анны Леопольдовны и возведением на престол дочери Петра I Елизаветы Петровны. Новая государыня произвела Салтыкова в генерал-аншефы — 20 ноября 1741 и поручила довезти Анну Леопольдовну, её мужа Антона Ульриха Брауншвейгского и их сына, малолетнего Иоанна VI, до Риги и оттуда выслать за границу. Однако на полпути Василия Фёдоровича догнал курьер с приказом передать арестованных другим конвоирам, для последующей доставки их в Холмогоры. Исполнив приказ, Салтыков вернулся в столицу, где получил в качестве награды орден св. Андрея Первозванного — высший орден Российской империи.

В 1742 году по «преклонному возрасту» он удалился от государственных дел, 15 декабря 1744 года вновь назначен генерал-адъютантом­ императриц­ы и скончался в 1751 году.

Семья

Первым браком был женат на княжне Анне Борисовне Долгорукой, вторым — на княжне Марии Алексеевне Голицыной (01.01.1701—14.10.1752), статс-даме императрицы Елизаветы Петровны, внучке боярина Б. А. Голицына. От первого брака имел дочь, от второго — 6 детей:

• Аграфена Васильевна (1709—1762), замужем за князем Алексеем Дмитриевичем Голицыным (1697—1768).
• Алексей Васильевич (172.— ?)
• Пётр Васильевич (1724—после 1796), камергер, по словам императрицы Екатерины II, Салтыков был дурак в полном смысле слова, и имел самую глупую физиономию, какую она только видела, «большие неподвижные глаза, вздёрнутый нос и всегда полуоткрытый рот; при этом он был сплетник первого сорта». В течение нескольких лет считался женихом принцессы Курлядской, но поссорившись с ней, в 1753 году женился на княжне Марии Фёдоровне Солнцевой-Засекиной. Их внук С. В. Салтыков.
• Сергей Васильевич (1726—1765), первый по времени фаворит Екатерины II.
• Мария Васильевна (1728—1792), фрейлина Елизаветы Петровны, статс-дама; замужем за сенатором Адамом Васильевичем Олсуфьевым (1721—1784).
• Анна Васильевна (1729—1799), с 1741 года фрейлина Елизаветы Петровны, с ноября 1747 года жена князя Матвея Алексеевича Гагарина (1725—1793).
• Александр Васильевич (ум. 1803)
• Екатерина Васильевна (1732—1774), фрейлина, замужем за Петром Ивановичем Измайловым (1724—1807).

• Golitsyna by Bardou .jpg

  Аграфена Васильевна,
  дочь
• S.V. Saltykov.jpg

  Сергей Васильевич,
  сын
• Maria Vas Olsufjeva.jpg

  Мария Васильевна,
  дочь

Ссылки

• [www.gov.spb.ru/gov/governor/gallery/xviii_1/saltikov Официальный портал администрации Санкт-Петербурга]

Отрывок, характеризующий Салтыков, Василий Фёдорович (1675)

Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.