Украинцы в Германии

Украинцы в Германии — часть украинского этноса, проживающая на территории Германии численностью 122 355 человек (на 2012 год), что составляет менее 0,2 % населения страны. Проживающие ныне в Германии украинцы преимущественно эмигранты, прибывшие в страну в 1990-е — 2010-е годы и их потомки. Украинцы живут во всех землях Германии, нигде не образуя большинства. Наибольшее число украинцев в южных землях (Бавария, Баден-Вюртемберг), а также в земле Северный Рейн-Вестфалия. Украинское меньшинство Германии очень молодое по возрасту — в нем абсолютно преобладают лица до 30 лет, причем женщин заметно больше, чем мужчин. Единая общественная организация, которая пользовалась бы авторитетом у большинства украинцев Германии, отсутствует, образование на родном языке почти не распространено.

История

Украинцы в Германии до 1914 года

Немногочисленные украинцы появились в немецких землях еще в XVI—XIX веках. Это были студенты, обучавшиеся в немецких университетах. Однако до конца XIX века единственными случаями массового прибытия в Германию украинцев были походы русской армии, в составе которой было много украинцев во время Семилетней и Наполеоновских войн. В конце XIX — начале XX веков в связи с индустриализацией в Германию хлынул поток трудовых мигрантов из украинских земель, причем почти все они были из Австро-Венгрии. По подсчетам российского торгового агента К. Лейтеса только за 1909—1913 годы из Австро-Венгрии в Германскую империю прибыли 188 504 украинца для работы в сельском хозяйстве и 145 476 украинцев для работы в промышленности. Основной поток украинских трудовых мигрантов шел в Германию из Галиции и Закарпатья.

Украинцы в Германии в 1914—1945 годах

В годы Первой мировой войны украинцы Германии стали важным фактором борьбы против России. В этот период численность украинцев в Германии резко возросла за счет военнопленных российской армии, которые оказались в немецких лагерях. Общая численность военнопленных украинцев на территории Германии составила по разным оценкам от 150 тыс. до 300 тыс. человек. Весной 1915 года военнопленных украинской национальности немцы стали помещать в специальные «просветительные» лагеря с улучшенными условиями содержания, где вели с ними агитационную работу. Пропаганда среди военнопленных велась силами украинской эмиграции, в частности представителями Союза освобождения Украины (особенно после того, как этой организации австрийские власти запретили вести пропаганду в лагерях военнопленных на территории Австро-Венгрии). В лагерях для военнопленных в Германии функционировали библиотеки, музыкальные коллективы, курсы украинского языка, истории и литературы, издавались лагерные журналы. После признание Германией независимости УНР в Берлине появилось украинское посольство, по инициативе которого стали выходить «Известия украинского пресс-бюро». Осенью 1919 года в Берлине открылся Украинский экономический конгресс. Все это способствовало сильному интересу немецких националистических кругов к украинской тематике. В 1918 году в Берлине П. Рорбах, сотрудник МИДа Германии, создал Немецко-украинское общество, которое в 1918—1926 годах издавало ежемесячник «Украина» на немецком языке. Само общество просуществовало до 1945 года, его членами были как немцы, так и украинцы. Одновременно в Германии возникла еще одна дипломатическая миссия — представительство ЗУНР. В лагерях для военнопленных украинцев были созданы их общественные организации — например, в лагере Штаргард действовали Общество пленных украинцев (Громада полоненіх українців у таборі Штаргарді) и Просвита. После капитуляции Германии в 1919 году в городе Вецлар прошел съезд украинских военнопленных. Но репатриация украинских военнопленных затянулась. В 1920 году в Германии по данным Украинского Красного креста было более 40 тыс. военнопленных украинцев. Весной 1921 года 4 оставшихся украинских лагеря (в Целле, Кведлинбурге, Лихтенхорсте и Касселе) были переданы украинскому отделу при российском бюро в Берлине и впоследствии репатриацию пленных украинской национальности завершили советские представители. Рапалльский договор 1922 года между советской и немецкой сторонами означал признание официальным Берлином только советского правительства в качестве официального преемника Российской империи. Украинское посольство в Берлине прекратило свою работу в марте 1923 года.

В 1920-е — 1930-е годы в Германии сформировалась весьма неоднородная украинская диаспора за счет как оставшихся в стране бывших военнопленных, так и эмигрантов. Наиболее значительный поток шел из Польши. Только в одном 1928 году в Германию из Польши прибыли 20,1 тыс. украинцев. Для работы с эмиграцией в Германии возникли различные общественные структуры. Например, с 1927 года в Берлине действовал Украинский комитет по работе с беженцами, занимавшийся преимущественно дезертирами из польской армии, бежавшими в Германию. Украинские общественные организации в Германии в 1920-е годы были самого разного профиля — культурные, студенческие и другие. Они функционировали в разных городах Веймарской республики, но центром украинской эмиграции в межвоенной Германии был Берлин, где в 1920-е годы работали такие деятели украинской культуры как Леся Украинка, Микола Хвылевой и другие. Украинские политики пытались объединить эти общественные структуры. Например, в 1922 году под руководством бывшего министра иностранных Украинской державы Д. И. Дорошенко был создан Союз объединенных общественных и благотворительных организаций в Германии. Проживающие в Германии украинцы придерживались различных политических взглядов, но власти Веймарской республики не спешили им помогать. Лишь бывшему гетману П. П. Скоропадскому немецкие власти назначили пенсию в 10 тыс. марок в год и в 1926—1927 годах выделили 45 тыс. марок на покрытие его долгов. Немецкие власти выделили также 64 тыс. марок на создание в 1926 году Украинского научного института и обещали ежегодно давать украинским студентам стипендии на сумму в 10 тыс. марок. Деятельность этой организации изначально носила политический характер, на что указывает тот факт, что ее возглавил гетмановец Д. И. Дорошенко, а руководившая Институтом Куратория состояла в значительной части из немцев. Институт просуществовал до 1945 года в значительной мере на государственные средства, а с 1931 года перешел в ведение Министерства образования Германии.

Важно отметить, что украинская колония в Веймарской республике была крайне малочисленна, поэтому все украинские общественные организации 1920-х — начала 1930-х годов в Германии были невелики. Гетмановец Д. И. Дорошенко писал 26 июля 1926 года, что в случае создания образовательного учреждения: «мы бы обанкротились уже на второй месяц… если бы задумали создать школу с лекциями и т. д. Потому что у нас не будет аудитории. Очень простая причина — пятьдесят украинцев — студентов на весь Берлин (и то всяких техников, агрономов и т. д.)».

1945—1951 годы

Численность украинцев в Германии достигла пика к 1945 году. Оценить количество лиц украинской национальности в первые послевоенные годы можно только приблизительно, но очевидно что оно составляло несколько сот тысяч человек и быстро сокращалось в 1946—1951 годах за счет репатриации и выезда в третьи страны. Эмигрантский исследователь В. И. Маруняк пришел к выводу, что в 1946 году в трех западных зонах оккупации Германии насчитывалось 177 630 украинцев, а в 1951 году их там осталось только 21 937. Кроме перемещенных лиц, много украинцев было среди военнослужащих советских войск на территории будущей ГДР. Основная масса перемещенных лиц украинской национальности в первые послевоенные годы была размещена в американской оккупационной зоне (в основном, в Баварии и Гессене). В западных зонах оккупации возникли целых украинские лагеря, в которых работали церкви, школы, детские сады, различные культурные учреждения, издавались газеты. Некоторые лагеря обладали внутренним самоуправлением. Например, лагерем в Аугсбурге руководил Совет лагеря (Таборова Рада), избиравший коменданта и утверждавший бюджет лагеря, также там действовал лагерный суд. В послевоенной Баварии было быстро восстановлено украинское высшее образование, в значительной мере силами украинской профессуры, бежавшей из Чехословакии. Центром украинской послевоенной культурной жизни стала Бавария. Так, в Регенсбург из Подебрад переместился Украинский хозяйственно-технический институт (Український Технично-Господарский Інститут). Уже осенью 1945 года в Мюнхене начал работу Украинский свободный университет, где уже в 1947 году учились 347 студентов. В Аугсбурге были открыты курсы этого вуза и создана Украинская свободная академия наук (Українська вільна академія наук). В Мюнхене также возникли Украинская экономическая высшая школа (Українська Економічна Висока Школа в Мюнхені) и Православная богословско-педагогическая Академия УАПЦ (Українська Православна Богословсько-Педагогічна Академія в Мюнхені). В Хиршберге в том же году была создана для униатов Греко-католическая богословская семинария (Греко-католицька богословська семінарія). Кроме того, действовали «народные университеты» — 11 в американской зоне и 2 в английской. Были украинские СМИ — «Библиотека украиноведения», «Настоящее и прошлое» («Сьогочасне і минуле») и другие. К 1948 году в Германии было 16 украинских издательств. В послевоенный период была создана целая сеть украинских школ, прежде всего в американской оккупационной зоне. Всего в Германии в 1947 году украинскими были 72 детских сада, 87 начальных школ, 35 гимназий, 8 средних школ, 39 торговых школ, 5 вузов. Эти учреждения были небольшими по численности обучающихся — например, в 5 вузах было только 1266 студентов. В первое послевоенное десятилетие украиноязычная культура в Западной Германии (прежде всего, в Баварии) была представлена очень широко. В сентябре 1945 года в городе Фюрт возник союз украинских писателей — Містецький українский рух, просуществовавший до 1948 года (в его составе были И. П. Багряный, У. А. Самчук, И. В. Майстренко и другие литераторы). Власти США благосклонно относились к украинской антисоветской эмиграции, скорее всего потому, что рассчитывали использовать ее против СССР в условиях начавшейся «холодной войны». В 1948 году военные власти США признали Центральное представительство Украинской эмиграции в Германии в качестве официального органа украинцев. Вскоре после Второй мировой войны опять обострилась проблема объединения антисоветских украинских сил в западных зонах. Политически украинские эмигранты принадлежали к самым разным течениями. 14 июля 1946 года был создан Координационный украинский комитет (Координаційний український комітет), в который вошли в частности: Национально-демократическое объединение (Українське національно-демократичне об’єднання), Социалистическая радикальная партия (Українська соціялістично-радикальна партія), Партия социалистов-революционеров (Українська партія соціялістів революціонерів), Социал-демократическая рабочая партия (Українська соціял-демократична робітнича партія), Национально-государственный союз (Український національно-державний союз), Союз гетманцев-государственников (Союз гетманців-державніків). Однако развернуть широкую политическую деятельность в созданной ФРГ комитету не удалось, так как к 1951 году значительная часть украинцев выехала (в том числе в Канаду и США), а многие украинские культурные организации были вынуждены либо прекратить свою деятельность в Германии, либо перебраться в третьи страны.

1950-е — 1980-е годы

В 1950-е — 1980-е годы в Германии существовали две украинские общины — в ГДР и ФРГ. Первая, представленная преимущественно советскими гражданами (прежде всего военнослужащими ГСВГ) была наибольшей по численности. Вторая, малочисленная, состояла в основном из украинских эмигрантов, большая часть которых проживала в Баварии. Общая численность украинцев ФРГ по состоянию на 1970 год оценивалась примерно в 20 тыс. человек (из них около 44 % проживали в Баварии), еще примерно 440 украинцев жили в Западном Берлине. Несмотря на малочисленность украинского населения, именно в ФРГ разместилась воссозданная в 1947 году Украинская народная рада. В 1950 году в Мюнхене был основан Институт по изучению истории и культуры СССР, к работе в котором были привлечены украинские эмигранты. Институт активно работал — в 1954 году он издал первый «Український збірник». Установление отношений между ФРГ и СССР при В. Брандте в период Большой разрядки привело к резкому падению интереса властей Германии к украинской диаспоре. В 1972 году был закрыт Институт по изучению истории и культуры СССР, а в 1978 году распущена Украинская народная рада. С конца 1950-х годов часть украинской эмиграции начала устанавливать отношения с советской властью. Со своей стороны власти СССР с середины 1950-х годов развернули работу по связям с соотечественниками за рубежом. В 1955 году в СССР была объявлена амнистия лицам, сотрудничавшим в годы Великой отечественной войны с врагом, а также создан Комитет за возвращение на Родину, который должен был содействовать репатриации в том числе амнистированных. В Украинской ССР 1 октября 1960 года возникло Общество культурных связей с украинцами за границей «Україна». Оно издавало газету «Вісті з України» (с приложением на английском языке «News from Ukraine») и имело целый ряд отделений в областях Украины. Общество, а также советское посольство в ФРГ с 1960-х годов проводили различные культурные мероприятия для украинцев Западной Германии — фотовыставки, давали путевки детям эмигрантов в советские пионерские лагеря. С конца 1970-х годов советскую Украину стали посещать небольшие делегации соотечественников из ФРГ, а к 1978 году в Западной Германии было 5 патриотических просоветских смешанных по этническому составу организаций, имевших свои библиотеки и кинозалы: «Батьківщина» во Франкфурте-на-Майне, «Мир» в Ганновере, «Дружба» в Манхайме, «Ромашка» в Дортмунде и Союз співвітчизников (Союз взаємодопомоги співвітчизников) в Мюнхене. Однако в 1960-е — 1980-е годы в рамках советской работы с соотечественниками основное внимание и силы были брошены не на ФРГ, а на США и Канаду, где существовали намного большие по численности украинские диаспоры. Например, в 1985 году в США и Канаду по заданию Общества культурных связей с украинцами за границей «Україна» делегации направлялись 8 раз, а в ФРГ ни разу. В 1950-е — 1980-е годы в ФРГ продолжал действовать Украинский свободный университет в Мюнхене, но он не пользовался особой популярностью — в 1970-х годах в нем учились около 50 человек.

Современность

Объединение Германии и распад СССР резко изменили положение украинской общины в Германии, хотя ее общая численность вряд ли изменилась. В Германию хлынул поток украинских мигрантов, но одновременно страну вместе с советскими войсками покинули многие украинцы-военнослужащие. В 1992—2000 годах ежегодно прибывали 27 тыс. — 34 тыс. украинцев из бывших советских республик. В 2000-е — 2010-е годы численность украинцев в Германии по годам была следующей:

• 2000 год — 89 282 чел.
• 2001 год — 103 477 чел.
• 2002 год — 116 003 чел.
• 2003 год — 125 998 чел.
• 2004 год — 128 110 чел.
• 2005 год — 130 674 чел.
• 2006 год — 128 950 чел.
• 2007 год — 126 960 чел.
• 2008 год — 126 233 чел.
• 2009 год — 125 617 чел.
• 2010 год — 124 293 чел.
• 2011 год — 123 300 чел.
• 2012 год — 123 341 чел.

Вышеприведенные цифры свидетельствуют, что украинская община Германии до 2005 года росла за счет иммиграции, а с 2006 года стала постепенно сокращаться.

Численность и расселение украинцев в Германии

В 2013 году в Германии проживали 122355 человек украинской национальности, из которых 63,4 % были женщинами. Такая половая диспропорция вероятно объясняется тем, что значительную часть украинской диаспоры составляют женщины, вступившие в брак с немецкими гражданами. Подавляющее большинство современных украинцев Германии составляют дети и подростки. По данным на 31 декабря 2013 года из 122 355 украинцев Германии только 79 человек были в возрасте 30 лет и старше. Украинцы живут во всех землях Германии, не образуя нигде большинства. Наибольшее число украинцев (на 2012 год) проживало в трех южных землях Западной Германии — Баварии, Северном Рейне-Вестфалии и Баден-Вюртемберге.

Таблица 1. Численность украинцев по землям Германии (на 31 декабря 2012 года)

	Федеральная земля	Численность украинцев (чел.)
1	Бавария	21431
2	Баден-Вюртемберг	13525
3	Берлин	8735
4	Бранденбург	3655
5	Бремен	1322
6	Гамбург	3858
7	Гессен	9591
8	Мекленбург-Передняя Померания	2273
9	Нижняя Саксония	9974
10	Рейнланд-Пфальц	5239
11	Саар	1448
12	Саксония	6234
13	Саксония-Анхальт	3002
14	Северный Рейн-Вестфалия	28174
15	Тюрингия	2035
16	Шлезвиг-Гольштейн	2845

Религия

Верующие украинцы Германии принадлежат к разным конфессиям, но большинство среди них православных, католиков и униатов.

Образование

В Германии по состоянию на начало 2000-х годов действовал ряд украинских школ в крупных городах, большинство из которых находились в Западной Германии (Бамберг, Новый Ульм, Тюбинген, Гейдельберг, Фрайбург, Франкфурт-на-Майне, Дюссельдорф, Ганновер и Гамбург). На территории бывшей ГДР украинские школы в начале 2000-х годов существовали только в Берлине и Дрездене. Почти все украинские школы находились в составе украинской педагогической организации «Родная школа» (Товариство «Рідна школа»). Почти все эти школы скорее являлись курсами выходного дня, которые функционировали при церквях. Попытки создания светских украинских школ наталкивались на нежелание значительной части украинских эмигрантов постсоветского периода учить своих детей украинскому языку и культуре. По этой причине была быстро закрыта созданная в 2011 году в Берлине при поддержке Министерства иностранных дел Украины школа выходного дня «Материнка» для детей от 2 до 10 лет.

Высшее образование на украинском языке представлено Украинским вольным университетом в Мюнхене. Это маленькое учебное заведение скорее всего давно бы закрылось из-за отсутствия средств, если бы не помощь со стороны властей Баварии и федерального правительства. В начале 2000-х годов 80 % финансирования университета составляли бюджетные дотации от властей Баварии, а еще 11 % от федерального центра. В Мюнхене есть еще один украинский вуз — Украинский институт политики просвещения (Український інститут освітньої політики). Украинистика представлена в Германии кафедрой украинистики Института славистики Университета Э.-М. Арндта (Грайфсвальд). За пределами Баварии никаких украинских высших учебных заведений нет.

Украинские студенты в вузах Германии

В 2006/2007 учебном году в вузах Германии обучались 8839 студентов из Украины, подавляющее большинство которых (78,6 %) не имели немецкого гражданства. Всего в немецких вузах в 2006/2007 учебном году было 246 369 студентов из других стран (в том числе 188 436 человек, имевших немецкое гражданство). Таким образом, студенты из Украины составляли лишь 3,6 % иностранных студентов ФРГ. Также далеко не все студенты из Украины являются этническими украинцами.

Общественные организации

В Германии существует целый ряд украинских общественных организаций, но они все небольшие и почти не пользуются авторитетом у местных украинцев. Одной из старейших организаций является Объединение украинок Германии (Об’єднання Українок Німеччини) (Мюнхен), существующее более 70 лет, проблемой которого является очень пожилой возраст его активисток. Объединение занимается благотворительностью, в том числе помогает прибывающим в Германию украинкам. Есть еще несколько организаций федерального уровня, основанные эмигрантами, прибывшими в Германию до распада СССР. На региональном уровне украинские общественные организации представлены в основном в землях бывшей Западной Германии (Бавария, Северный Рейн-Вестфалия, Гамбург) и в Берлине.

См. также

• ГСВГ
• Немецко-украинские отношения
• Остарбайтеры
• Переселенцы из стран бывшего СССР в Германии
• Украинская свободная академия наук

Отрывок, характеризующий Украинцы в Германии

– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»