Декларация независимости Азербайджана

Декларация независимости Азербайджана
Оригинальная рукопись Декларации независимости, хранящаяся в Государственном архиве Азербайджанской Республики
Создан	28 мая 1918
Место хранения	Государственный архив Азербайджанской Республики, Баку
Автор	Национальный Совет Азербайджана
Заверители	Гасан-бек Агаев, Фатали Хан Хойский, Насиб бек Усуббеков, Джамо бек Гаджинский, Шафи бек Рустамбеков, Нариман бек Нариманбеков, Джавад Мелик-Еганов, Мустафа Махмудов
Цель создания	провозгласить независимость Азербайджана
Электронная версия в Викитеке

Декларация независимости (азерб. İstiqlal Bəyannaməsi), или Акт о независимости Азербайджана — документ, составленный и подписанный Национальным Советом Азербайджана 28 мая 1918 года в Тифлисе и провозгласивший независимость Азербайджанской Демократической Республики.

Азербайджанская Демократическая Республика просуществовала всего 23 месяца и пала в апреле 1920 года в результате советизации страны. Образованная на её месте Азербайджанская ССР вскоре вошла в состав Советского Союза. Уже после распада СССР, 18 октября 1991 года Верховный Совет Азербайджанской Республики, опираясь на Декларацию независимости 1918 года, принял Конституционный акт «О Государственной независимости Азербайджанской Республики».

Оригинальная рукопись Декларации независимости, составленная на азербайджанском (арабица) языке, хранится в Государственном архиве Азербайджанской Республики, оригинальные копии на азербайджанском и французском языках — в Музее истории Азербайджана Национальной академии наук Азербайджана в Баку. День принятия Декларации — 28 мая — празднуется в Азербайджане как национальный праздник или День Республики и является нерабочим днём.

Предпосылки

К началу 1918 года политическая обстановка в Закавказье оставалась очень сложной. После провала мирных переговоров России с Германией в Брест-Литовске, германо-турецкие войска 6 декабря 1917 года перешли в наступ­ление на Кавказе. В начале января 1918 года турецкие войска заняли Ардаганскую, Карскую и Батумскую области. Продвижение турецких войск вынудило Закавказский комиссариат направить 6 февраля 1918 года командующему Кавказским фронтом Вахиб-паше телеграмму о его готовности к мирным переговорам с Османской Турцией.

Создание Закавказского сейма

Закавказский комиссариат не пользовался никаким влиянием и не имел достаточно сильной власти в регионе, в связи с чем вынужден был объявить самороспуск. 22 января 1918 года на совещании депутатов от Закавказья, избранных во Всероссийское Учредительное Собрание, было принято решение о создании Закавказского сейма и передаче местной власти этой организации. 25 февраля 1918 года открылся Закавказский сейм. В партийном отношении сейм был представлен членами трёх основных политических фракций: грузинские социал-демократы (меньшевики) в составе 32 депутатов, мусульманская (азербайджанская) партия «Мусават» (Равенство) и примыкающая к ним демократическая группа беспартийных в составе 30 депутатов и армянская партия «Дашнакцутюн», в составе 27 депутатов. Кроме них в Закавказском сейме были представлены партия социал-революционеров (эсеры), национал-демократы, пар­тии Народной свободы (армянская), мусульманского социа­листического блока (7 депутатов), фракция Мусульманство в России (Иттихад) — 3 депутата, и партия меньшевиков-гумметистов (4 депутата).

Закавказский сейм сформировал Закавказское правител­ьство во главе с Евгением Гегечкори. Всю свою деятельность с первых дней существования сейм уделил вопросу о положении на Кавказском фронте и объявлении независимости Закавказья. Лидер мусульманской фракции Закавказского сейма Мамед Эмин Расулзаде по этому поводу писал, что:

Вся энергия мусульман в сейме была направлена как к мирно­му разрешению вопроса о фронте, так и незамедлительном осуществлении независимости Кавказа. Существование не­зависимого Кавказа было в интересах не только кавказских мусульман, но и других мусульманских стран, находящих­ся под вечной угрозой России.

Трабзонская мирная конференция

В принятой сеймом программе переговоров с Турцией утверждалось, что мир с Турцией должен быть постоянным, а межгосударственные границы 1914 года дол­жны быть восстановлены. Для переговоров с Турцией была подобрана делегация, во главе которой стоял грузин Акакий Чхенкели. Азербайджанская часть делегации состояла из двух мусава­тистов — Мамед Гасана Гаджинского и Халил-бека Хасмамедова, и по одному из представителей от всех других партий: И. Гейдаров (социалистический блок), Мир Якуб Мехтиев (Иттихад), Алекпер Шейхульисламов (меньшевик-гумметист). Группа прибы­ла в Трабзон, где 12 марта должны были начаться переговоры.

В то время, когда Закавказский сейм готовился к мирным перего­ворам с Турцией, в Бресте был подписан сепаратный дого­вор между Россией и Германией, согласно которому Ардаган, Карская и Батумская области отходили к Турции. Закавказский сейм не признал решение Брестского договора и направил телеграмму в Петроград на имя Совнаркома, извещая, что «он не признает Брестский мир, так как Закавказье никогда не признавало большевистской власти и Совета народных комиссаров».

Турция, основываясь на решениях Брестского договора, предъявила Закавказскому сейму ультиматум о немедле­нном выводе войск из Карса, Батума и Ардагана. В этих условиях 14 марта 1918 года в Трабзоне открылась мирная конференция между Турцией и Закавказьем. Турция на конференции заявила, что делегация Закавказский сейм не может быть тем юридическим лицом, с которым можно было бы вести переговоры, потому что Закавказье не объявило о своей независимости. Представители партии «Мусават», входящие в состав делегации, в переговорах заняли протурецкую ориентацию и потребовали принять турецкий ультиматум. В противном случае они заявили о выходе из состава Закавказья и объявлении независимости Азербайджана. Несмотря на просьбу представителей партии «Мусават» о полном присоединении мусульманской части Закавказья к Турции, глава турецкой делегации Рауф-бей и командующий Кавказским фронтом Вахиб-паша ответили, что «…большая политика Турции требует, чтобы Азербайджан не отделялся от остальных народностей Закавказья, а сохранил бы общую с ними государственную форму, сохраняя за собой известную самостоятельность в виде конфедерации».

Во время Трабзонских переговоров при неуклонном продвижении турецких войск продолжались военные действия. К тому времени как Чхенкели наконец принял Брест-Ли­товский договор в качестве основы для дальнейших переговоров (10 апреля), большая часть территорий, за исключением Батуми, который требовали турки, уже перешли к ним в руки. Несмотря на это, реакция Закавказья на представление Вахиб-пашой ультиматума об эвакуации города была непредсказуемой. На тайном совещании лидеры региона решили отвер­гнуть ультиматум. Решение это было также поддержано представителем партии «Мусават» Шафи-беком Рустамбековым, настаивавшем на необходимости для Закавказья и Азербайджана сохранения Батуми.

В апреле, в атмосфере антитурецкого настроя, выступивший на заседании сейма А.Церетели, выразил уверенность в том, что Закавказская армия сможет успешно противостоять туркам. Однако Рустамбеков выступал против военных действий, предлагая мирно разрешить конфликт. Немусульманское большинство проголосовало за объявление войны Турции. Однако среди членов мусульманской фракции не было единства в отношении Турции. По мнению грузинских меньшевиков представители партии «Мусават» с радостью ожидали прихода турецких войск. В адрес мусульманской фракции звучали обвинения в их якобы откровенно протурецкой ориентации. Вскоре Турция начала военные действия, и 14 апреля 1918 года заняла Ардаган, Карс и Батуми.

Обострение ситуации в регионе

В это время политическая обстановка в Закавказье резко обострилась в связи с мартовскими событиями в Баку, в ходе которых было убито от 3 до 12 тысяч мирного мусульманского населения. Активную роль в антимусульманских погромах сыграли вооружённые отряды армянской партии «Дашнакцутюн», входящие в состав вооруженных сил Бакинского Совета. В связи с бакинскими событиями мусульманская фракция Закавказского сейма потребовала от сейма послать войска в Баку для защиты мусульманского населения. 3 апреля 1918 года на заседании сейма, посвященном событиям в Баку, Фата­ли-хан Хойский заявил, что «…если не будут приняты ме­ры к защите мусульманского населения, то 13 министры-мусульмане выйдут из состава правительства». 7 апреля 1918 года на заседании Закавказского сейма в связи с заяв­лением министров-мусульман о выходе из состава прави­тельства, Фатали-хан Хойский заявил, что «…мусульман­ская фракция при создавшихся условиях и, в частности, в связи с Бакинскими событиями считает, что министры-му­сульмане не могут добиться от правительства защиты му­сульманского населения Баку и это усиливает мотивы принятого решения».

22 апреля 1918 года под давлением мусульманской фракции было созвано расширенное заседание Закавказского сейма и утверждена резолюция о провозглашении независимой Закавказ­ской Демократической Федеративной Республики. На этом заседании в связи с кризисом возглавляемого Гегечкори Закавказского правительства, возникшим 20 апреля во время обсуждения вопроса в связи с бакинскими событиями, оно подало в отставку. В этот же день Закавказский сейм утвердил новый сос­тав Закавказского правительства во главе с Чхенкели, который послал командующему Кавказским фронтом Вахиб-паше телеграмму, в которой говорилось, что «…Закавказье уже провозглашено независимой федеративной республи­кой, о чём сообщено державам, следовательно, выполнено и то условие, о котором говорилось в декларации оттоманской делегации от 18 марта 1918 г.»

Тем временем в связи с мартовскими событиями в ряде городов прокатилась волна протеста против бакинских большевиков. Так, 15 апреля 1918 года из Елисаветполя была получена телеграмма от членов Закавказского сейма Халил-бека Хасмамедова и Мамеда Юсуфа Джафарова, в которой сообщалось, что «…среди мусульман ведется агитация против правительства не принимающего репрессивных мер против большевиков Баку». В Елисаветпольской губернии начались массовые митинги протеста. Протестующие требовали вооруженного вмешательства и ареста членов Бакинского Совнаркома. 17 апреля 1918 года Фатали-ханом Хойским был сделан доклад правительству Закавказья, в котором говорилось:

Бакинские события осуждаются по всем местам Елиса­ветпольской губернии и во всех резолюциях есть пункты, предусматривающие пропуск турецких войск в Баку и если правительству не удастся ликвидировать Бакинский вопрос, то прид`тся таковое требование выслушать от мусульман Елисаветпольской губернии. И может наступить момент, когда народная масса начнет действовать сама, чем создаст трагическое положение, так как Бакинский вопрос — это вопрос жизни и смерти Республики.

В начале апреля 1918 года отряды Закавказского сейма численностью более 2 тысяч человек под началом князя Магалова двинулись на Баку. Одновременно с ними, из Дагестана на Баку повели наступление отряды горцев Нажмуддина Гоцинского. Отряды князя Магалова достигли Аджикабула, а отряды Гоцинского дошли до станции Хырдалан (в 10 км от Баку). 10 апреля 1918 года отряды Гоцинского были разбиты вой­сками Баксовета, а 20 апреля они вынудили отряды князя Магалова отступить в Кюрдамир. 20 апреля 1918 года заместитель председателя Закавказского сейма С. О. Тигранян вместе с членом сейма И. Гейдаровым по поручению сейма выехали в Баку для переговоров с Бакинским Советом. По прибытии в Баку, И. Гейдаров был арестован большевиками, в связи с чем член сейма Джамо-бек Гаджинский сделал запрос о принятии срочных мер к освобождению Гейдарова. Тигранян же, вернувшись из Баку 3 мая 1918 года, потребовал «прекращения военных действий, направленных против Баку, и принятия мер к ликвидации беспорядков мирным путём». В итоге, мусульманская фракция Закавказского сейма не смогла добиться решительных действий в связи с бакински­ми событиями и решила обратиться за помощью к Турции.

С объявлением независимости Закавказского региона и быстрым продвижением турецких войск правительство Закавказской республики, возглавляемое Чхенкели, обратилось к Турции с возобновлением Трабзонских мирных переговоров. Мусульманская же фракция Закавказского сейма была вы­нуждена ориентировать азербайджанцев на турецкую по­мощь. После объявления независимости, ничего не изменилось ни во внутренней, ни во внешней политике края. Представи­тели политических партий в Закавказском сейме не находили общего языка, у них не было общей программы, и каждая фракция стремилась проводить свою политическую линию.

Батумская конференция и её последствия

11 мая 1918 года в Батуми начались переговоры между делегацией Закавказья и Турцией. Закавказскую делегацию возглавлял председатель правительства и министр инос­транных дел Акакий Чхенкели. С азербайджанской стороны в переговорах принимали участие Мамед Эмин Расулзаде и Мамед Гасан Гаджинский. Турецкую делегацию возглавлял министр юстиции Халил-паша, командующий Кавказским фронтом Вахиб-паша и военный министр Энвер-паша. В качестве наблюдателей на Батумской конференции присутствовали и германские представители во главе с ге­нералом Отто фон Лоссовым. На Батумской конференции делегация Закавказского сейма полнос­тью признала протекторат Турции над Карской, Ардаганской и Батумской областями, подтвердив тем самым решения Брест-Литовского договора. Кроме этого Турция требовала в виде возмещения за пролитую кровь в Батуме и Карсе Ахалцикский, Ахалкалакский, Александропольский, Сурмалинский и Нахичеванский уезды. Правительство Грузия заключило с Германией в Поти 6 договоров, по которым Германия получила монопольное право на эксплуатацию ресурсов Грузии, а порт Поти и железная дорога поступали под контроль германского командования. Таким образом, немецкий отряд, численностью в 3 тысячи солдат под командованием генерала Кресса фон Крессенштейна, высадился в порту Поти с намерением занять Грузию. Турецкие же войска 17 мая 1918 года взяли Александрополь и вышли на Джульфинское направление. В результате, на Батумской конференции грузины, азербай­джанцы и армяне начали самостоятельно вести переговоры с Турцией. Помимо этого, грузинская фракция сейма в ходе се­паратных переговоров с представителями Германии и под давлением генерала Кресса фон Крессенштейна решила выйти из состава Закавказской федератив­ной республики и объявить свою независимостью. В связи с этим, 25 мая 1918 года было созвано заседание мусульманской фракции Закавказского сейма, на котором Худадат-бек Мелик-Асланов сделал официальное сообщение в виду изменившейся политической ситуации в Закавказье. Он заявил:

грузинским сектором Закавказского сейма ведутся тай­ные переговоры с членами грузинской мирной делегации в Батуме и готовится отделение и провозглашение независимости Грузии.

На вечернем заседании от 25 мая 1918 года, проходившем под председательством Фатали-хан Хойского, неожиданно появились председатель Закавказского сейма Чхеидзе и члены сейма Церетели и Гегечкори. Церетели от имени гру­зинской фракции сделал заявление, отметив, что «…вокруг лозунга „независимости“ объединить закавказские народности не удалось и факт распаде­ния Закавказья уже налицо. На завтрашнем заседании сейма мы констатируем факт распадения Закавказской республики». В ответной речи Фатали-хан Хойский заявил:

…если такова воля грузинского народа, то мы не имеем никакого права мешать этому, а азербайджанским тюркам, конечно, ничего не остается, как в зависимости от этого нового события сделать соответствующие решения.

После ухода грузинской делегации, мусульманская фракция Закавказского сейма приняла резолюцию, в которой говорилось, что «…если Грузия объявит свою независимость, то с нашей стороны должно последовать объявление независимости Азербайджана».

26 мая 1918 года состоялось последнее заседание Закавказского сейма. Грузинская фракция всю вину в распаде единства Закавказской республики возложила на мусуль­манскую фракцию, которая, по их мнению, занимала пpoтурецкую ориентацию и тем самым «подвела к тому, что грузины не могут больше сотрудничать с мусульманами». Член же сейма Шафи-бек Рустамбеков высту­пил в адрес грузинской фракции с резкой критикой, заявив:

…Полагая, что в настоящий сложный и ответственный мо­мент совместного политического существования Закавказья нет веских и объективных оснований к обособлению, дово­ды, выдвинутые здесь представителями грузинского народа, по нашему мнению, представляются мало убедительными. В то же время, если грузины считают совместную работу народов Закавказья невозможным и стремятся к обособлен­ному политическому существованию, мы полагаем, что при таких условиях отпадает основание к дальнейшему существованию Сейма.

Поэтому мусульманская фракция не возражала против предложения о самороспуске сейма со всеми вытекающими отсюда последствиями. После долгих взаимных обвинений, Закавказский сейм вынес резолюцию, констатирующую факт распадения Закавказской республики. В решении сейма говорилось: «Ввиду того, что по вопросу о войне и мире обнаружились коренные расхождения между народами, создавшими Закавказскую независимую республику, и потому стало невозможно выступление одной авторитетной власти, говорящей от имени Закавказья, Сейм констатирует факт распадения Закавказья и слагает свои полномочия».

Принятие Декларации независимости

После роспуска сейма, 27 мая 1918 года члены мусульманской фракции уже бывшего Закавказского сейма созвали чрезвычайное заседание для обсуждения создавшегося политического положения. После продолжительных дебатов было решено создать Временный национальный совет Азербайджана. В председатели партия «Мусават» выдвинула кандидатуру Мамед Эмина Расулзаде. Кандидатура подтверждлась всеми партиями, за исключением партии мусульманства в России «Иттихад». Закрытой баллотировкой большинством голосов (22) в председатели Национального Совета был избран Мамед Эмин Расулзаде, председатель центрального комитета партии «Мусават», ставший одним из инициаторов провозглашения независимой Азербайджанской Демократической Республики. Закрытой баллотировкой были избраны товарищи председателя: 1-й — Гасан-бек Агаев и 2-й — Мир Гидаят Сеидов, секретарями: 1-й — Мустафа Махмудов и 2-й — Рахим-бек Векилов. Председателем исполнительного комитета был избран беспартийный Фатали-хан Хойский.

28 мая во дворце бывшего наместника Российского императора на Кавказе в Тифлисе, в предоставленной мусульманской группе Закавказского сейма голубом салоне 26 членов Азербайджанского Национального Совета собрались на заседание под председательством доктора Гасан бека Агаева.

Состав Национального Совета Азербайджана

При принятии Декларации независимости, представленной в сейме, а потом в Национальном Совете, самой многочисленной была фракция «Мусават» и примкнувшая к ней группа беспартийных (30 человек); блок мусульманских социалистов (7 человек); партия «Иттихад» (3 человека); социал-демократическая (меньшевики) партия «Гуммет» (4 человека), (впоследствии, эти списки видоизменились). Состав Национального Совета Азербайджана, присутствовавший при принятии Декларации независимости республики, был следующим:

			Гасан-бек Агаев (Мусават) Председатель	Мустафа Махмудов (Мусават) Секретарь
Фатали Хан Хойский (беспартийный)	Халил-бек Хасмамедов (Мусават)	Насиб-бек Усуббеков (Мусават)	Мир Гидаят Сеидов (Мусават)	Нариман-бек Нариманбеков (Мусават)	Эйбат Гули Мамедбеков (Иттихад)	Мехти-бек Гаджинский (Мусават)	Али Аскер-бек Махмудбеков
Аслан-бек Кардашев (Мусават)	Султан Меджид Гани-заде (Иттихад)	Акпер Ага Шейхульисламов (Гуммет)	Мехти-бек Гаджибабабеков (Мусават)	Мамед Юсуф Джафаров (беспартийный)	Худадат-бек Мелик-Асланов (Блок мусульманских социалистов)	Рагим-бек Векилов (Мусават)	Гамид-бек Шахтахтинский (Иттихад)
Фиридун-бек Кочарлинский (Мусават)	Джамо-бек Гаджинский (Блок мусульманских социалистов)	Шафи-бек Рустамбеков (Мусават)	Хосров-бек Султанов (Иттихад)	Джафар Ахундов (Гуммет)	Магомед Магеррамов (Блок мусульманских социалистов)	Джавад Мелик-Еганов (Мусават)	Гаджи Молла Ахунд-заде (Мусават)

Ход заседания

В ходе заседания ожидалось сообщение доктора Гасан бека Агаева о Елизаветполе в связи с последними событиями, чтение телеграммы и письма Расулзаде из Батума и обсуждение положения Азербайджана в связи с роспуском сейма и объявлением независимости Грузии.

По первому вопросу только что возвратившийся из Елизаветполя доктор Гасан бек Агаев дал подробные сведения о положении Елизаветполя и губернии, о прибытии туда 2-3 турецких офицеров. Агаев категорически заявил, что приезд этих офицеров в Елизаветполь ничего общего не имеет с будущим устройством политической жизни Азербайджана и что «турки на Кавказе-Азербайджане никаких агрессивных действий не преследуют, наоборот, турки заинтересованы сохранением самостоятельности Азербайджана и Закавказской республики».

Затем Насиб-беком Усуббековым были оглашены телеграммы и письмо Мамед Эмина Расулзаде из Батуми. Сообщенные по этим документам сведения были приняты Советом к сведению.

По третьему вопросу член Совета Халил-бек Хасмамедов, сделал обязательный доклад, доказывающий необходимость и неотложность объявления Азербайджана независимой республикой. В этом же духе высказались ряд ораторов: Усуббеков, Шейхульисламов, Сеидов и другие. Член Совета Фатали-хан Хойский предложил до выяснения некоторых вопросов на местах воздержаться от объявления независимости Азербайджана, а образовать Азербайджанское полноправное правительство для ведения мирных переговоров с державами. По этому вопросу высказались ещё ряд ораторов. После деятельного и всестороннего обсуждения этого вопроса секретарь Мустафа Махмудов прочитал имена участвующих в голосовании: 24 голосами при двух воздержавшихся Совет высказывается за немедленное объявление Азербайджана независимой демократической республикой в пределах Восточного и Южного Закавказья, после чего была оглашена Декларация о независимости Азербайджана. Декларация читалась и слушалась Советом стоя. Декларацию подписали Гасан-бек Агаев, Фатали Хан Хойский, Насиб бек Усуббеков, Джамо бек Гаджинский, Шафи бек Рустамбеков, Нариман бек Нариманбеков, Джавад Мелик-Еганов и Мустафа Махмудов. Из 26 членов Национального Совета за принятие Декларации не проголосовали только Джафар Ахундов и один из руководителей партии «Иттихад» Султан Меджид Гани-заде. Затем Советом было поручено члену Совета Фатали-хану Хойскому образовать правительства Азербайджанской Демократической Республики.

После часового перерыва заседание Совета для заслушания доклада Фатали-хана Хойского об образовании правительства возобновилось. Фатали-хан Хойский объявил состав Временного правительства: председатель Совета Министров и министр внутренних дел Фатали-хан Хойский — беспартийный, министр финансов и министр народного просвещения Насиб-бек Усуббеков — Мусават, министр иностранных дел Мамед-Гасан Гаджинский — Мусават, министр путей сообщения и ми­нистр почты и телеграфа Худадат-бек Мелик-Асланов — мусул­ьманский социалистический блок, министр юстиции Халил-бек Хасмамедов — Мусават, министр земледелия и министр труда Акпер Шейхульисламов — Гуммет, воен­ный министр Хосров Паша-бек Султанов — Иттихад, ми­нистр торговли и промышленности Мамед-Юсиф Джафаров — беспартийный, министр государственного контроля — Джамо Гаджинский — мусульманский социалистический блок.

Текст Декларации независимости

Оригинальный текст		Русский перевод
ایستیقلال بیان‌نامه‌سی عقدنامه		Декларация независимости
بؤیوک روسیا اینقیلابی‌نین جریانیندا دؤولت ووجودونون آیری-آیری حیصصه‌لره آیریلماسی ایله زاقافقازیانین روس اوردولاری طرفین‌دن ترکینه مؤوجیب بیر وضعیتی-سیاسیه حاصیل اولدو. کندی قوایی-مخصوصه‌لرینه ترک اولونان زاقافقازیا میللت‌لری موقددرات‌لاری‌نین ایداره‌سینی بالذات کندی ال‌لرینه آلا‌راق زاقافقازیا قوشما خالق جومهورییتی‌نی تاسیس ائتدی‌لر. وقایع- سیاسیه‌نین اینکیشاف ائتمه‌سی اوزرینه گورجو میللوتی زاقافقازیا قوشما خالق جومهورییتی جوزین‌دن چیخیب‌دا موستقیل گورجو خالق جومهورییتی تاسیس‌ینی صلاح گؤردو. روسیا ایله عوثمانلی ایمپئراتورلوغو آراسیندا ظوهور ائدن موحاريبه‌نین تصوییه‌سی اوزون‌دن حاصیل اولان وضعیت حازظرئیی-سیاسیه و مملکت داخیلینده بولونان میثیل‌سیز آنارخیا جنوب-شرقی زاقافقازیا‌دان عبارت بولونان آزربایجانا دخی بولوندوغو داخیلی و خاریجی موشکولات‌دان چیخماق اوچون خوصوصی بیر دؤولت تشکیلاتی قورماق لوزومونو تلقین ائدیور. بونا بینان آرای-عومومیه ایله اینتیخاب اولونان آزربایجان شورایی-میللیه‌یی ایسلامیه‌سی بوتون جماعته اعلان ائدیور کی:		В ходе великой российской революции в России установился политический строй, который повлек за собой распад отдельных частей государственного организма и оставление русскими войсками Закавказья. Предоставленные собственным своим силам, народы Закавказья взяли в свои руки дело устроения своих судеб и создали Закавказскую Демократическую Федеративную республику. Однако, в дальнейшем ходе политических событий, грузинский народ счел за благо выделиться из состава Закавказской Демократической Федеративной республики и образовать независимую Грузинскую Демократическую Республику. Нынешнее политическое положение Азербайджана, связанное с ликвидацией войны, возникшей между Россией и Оттоманской Империей, а также небывалая анархия внутри страны повелительно диктуют Азербайджану, состоящему из Восточного и Южного Закавказья, необходимость создания собственной государственной организации, дабы вывести народы Азербайджана из того тяжелого внутреннего и внешнего положения, в котором они оказались. На основании этого Мусульманский Национальный Совет Азербайджана, избранный всенародным голосованием, ныне всенародно объявляет:
١. بو گون‌دن اعتبارن آزربایجان خالقی حاکمیت حققینه مالیک اولدوغو کیبی، جنوبی و شرقی زاقافقازیا‌دان عبارت آزربایجان دخی کامیل-ال-حقوق موستقیل بیر دؤولت‌دیر.		1. Отныне народы Азербайджана являются носителями суверенных прав и Азербайджан, состоящий из Восточного и Южного Закавказья, — полноправным, независимым государством.
٢. موستقیل آزربایجان دؤولتی‌نین شيکلی-ایداره‌سی خالق جومهورییتی اولا‌راق تقررور ائدیور		2. Формой политического устройства независимого Азербайджана устанавливается Демократическая Республика.
٣. آزربایجان خالق جومهورییتی بوتون میللت‌لر و بیلخاصه، همجیوار اولدوغو میللت و دؤولت‌لرله موناسیبتی-حسنه تاسیسی‌نه عزم ائدیور		3. Азербайджанская Демократическая Республика стремится установить добрососедские отношения со всеми членами международного общества, а в особенности с определенными народами и государствами.
٤. آزربایجان خالق جومهورییتی میللت، مذهب، صینیف، سیلک و جینس فرقی گؤزلمه‌دن قلمروووندا یاشایان بوتون وطنداش‌لاری‌نا حقوقی-سیاسیه و وتنیه تامین ائیلر.		4. Азербайджанская Демократическая Республика гарантирует в своих пределах гражданские и политические права всем гражданам без различения национальностей, вероисповедания, социального положения и пола.
٥. آزربایجان خالق جومهورییتی اراضی‌سی داخیلینده یاشایان بیلجومله میللت‌لره سربستانه اینکیشاف‌لاری اوچون گئنیش میدان بوراخیر		5. Азербайджанская Демократическая Республика всем народностям, населяющим её территорию, предоставит широкий простор для свободного развития.
٦. مجلیسی-موسسیسان توپلانینجایا قدر آزربایجان ایداره‌سی‌نین باشیندا آرای-عومومیه ایله اینتیخاب اولونموش شورایی-میللییه‌یه قارشی مسئول حوکومتیمووققت‌ی دورور".		6. До созыва Учредительного Собрания во главе управления всем Азербайджаном стоит Национальный Совет, избранный народным голосованием, и Временное Правительство, ответственное перед Национальным Собранием.
حسن بی آغایئو، فتحعلی‌خان خویسکی، نصیب به‌ی یوسیف‌به‌ی‌لی، جامو به‌ی هاجینسکی، شفی به‌ی روستم‌به‌ی‌لی، نریمان به‌ی نریمان‌به‌ی‌وو، جاواد ملیک-یئقانوو، موصطافا ماحمودوو		Гасан-бек Агаев, Фатали Хан Хойский, Насиб бек Усуббеков, Джамо бек Гаджинский, Шафи бек Рустамбеков, Нариман бек Нариманбеков, Джавад Мелик-Еганов, Мустафа Махмудов

История оригинала Декларации независимости

Оригинальная рукопись Декларации независимости на азербайджанском языке с подписями членов Национального Совета Азербайджана хранится в Государственном архиве Азербайджанской Республики.

Для окончательной реализации Декларации независимости Азербайджана нужно было добиваться юридического признания Азербайджанской Республики со стороны мировых государств. В этой связи, в 1919 году с целью получение признания и поддержки со стороны держав победительниц в Первой мировой войне делегация Азербайджанской Демократической Республики отправилась в Париж для участия в Парижской мирной конференции. Члены делегации взяли с собой и варианты Декларации, написанные на азербайджанском и французском языках. В итоге, 15 января 1920 года представители Азербайджана, Алимардан-бек Топчибашев и Магомед Маггерамов были приняты первым секретарём министерства иностранных дел Франции Жюлем Камбоном, который представил Топчибашеву официальное решение Парижской мирной конференции о признании де-факто Азербайджана со стороны членов Верховного Совета и союзнических стран. А 19 января на заседании Верховного Совета парижской мирной конференции с участием глав правительств был зачитан меморандум, первый пункт которого признавал независимость Азербайджана.

Однако, после того, как 28 апреля 1920 года Азербайджан был занят Красной армией (см. статью «Бакинская операция (1920)») и правительство Азербайджанской Демократической Республики было свергнуто, члены делегации были вынуждены остаться во Франции, а копии Декларации независимости, которые они взяли с собой, были вскоре утеряны. Между тем, в своей статье «Среди кавказцев» от 1926 года, посвящённой празднованию в Париже 8-й годовщины провозглашения независимости Азербайджанской, Грузинской и других республик, Топчибашев писал, что «помещение Азербайджанской делегации было изящно убрано национальными азербайджанскими флагами, шалями, фотографиями из жизни национального Азербайджана. Особенно красиво был убран акт провозглашения независимости 28 мая 1918 г.»

13 мая 2014 года по поручению Президента Азербайджана Ильхама Алиева один из оригинальных экземпляров Декларации независимости на азербайджанском и французском языках, который доставила в Париж делегация АДР, был передан в дар Национальному музею истории Азербайджана. Документ был представлен музею заместителем руководителя Администрацией Президента Азербайджанской Республики помощником Президента Али Асадовым. По словам сотрудника музея Сабухи Ахмедова, документ был обнаружен в Лондоне.

Оригинальные копии декларации на азербайджанском (слева) и французском (справа)

Наследие

Историческое значение

C принятием Декларации независимости Азербайджанская Республика стала первой тюркской страной, строящей государственность на светской основе, в то время как тюркоязычные страны строили свою государственность на религиозной основе. Мамед Эмин Расулзаде писал об этом в изданной 28 мая 1933 года в Берлине газете «Истиглал» (тур. İstiklal): «Провозглашая свою декларацию от 28 мая 1918 года, Национальный совет подтвердил существование азербайджанской нации. Теперь слово Азербайджан означало не просто географический, этнографический и лингвистический термин, а приобрело политическую сущность». По мнению Расулзаде, «народ превращается в нацию лишь в тот момент, когда демонстрирует свою решимость создать государство и настаивает на этом… Азербайджанское общество продемонстрировало свою волю стать нацией в современном смысле этого слова 28 мая — с провозглашением независимости и принятием соответствующей декларации». Кроме того, в ответ на утверждение, что эта декларация была осуществлена в пользу интересов беков, помещиков и буржуазии приводят цитату из статьи Расулзаде, опубликованной 31 мая 1919 года в берлинской газете «Истиглал»: «Азербайджанский народ, неописуемо благожелательно встретивший праздник 28 мая, показал всему миру, что не отступится от своей независимости и скажет все клеветниками, что независимость завоёвана не для ханов, беков и господ, а является священным идеалом тюркской нации, азербайджанского народа».

30 августа 1991 года Верховный Совет Азербайджанской ССР принял Декларацию «О восстановлении Государственной независимости Азербайджанской Республики». 18 октября 1991 года на заседании Верховного Совета Азербайджанской ССР был принят Конституционный акт «О Государственной независимости Азербайджанской Республики». При этом за основу была взята Декларация независимости 1918 года.

В документе говорится, что «Верховный Совет Азербайджанской Республики, основываясь на Декларации о независимости, принятой Национальным Советом Азербайджана 28 мая 1918 года, на преемственности демократических принципов и традиций Азербайджанской Республики и руководствуясь Декларацией Верховного Совета Азербайджанской Республики от 30 августа 1991 года „О восстановлении государственной независимости Азербайджанской Республики“, принимает настоящий Конституционный Акт и учреждает основы государственного, политического и экономического устройства независимой Азербайджанской Республики».

Этим документом Азербайджанская Республика была объявлена преемницей Азербайджанской Демократической Республики 1918—1920 гг., а день его принятия, 18 октября, празднуется в Азербайдждане как День независимости.

Азербайджанский историк Севиндж Юсифзаде отмечает, что в Декларации независимости Азербайджана были заложены основы внешнеполитического курса, поскольку в документе говорилось, что Азербайджанская Демократическая Республика должна установить дружественные отношения со всеми государствами.

Праздник

28 мая 1919 года была отпразднована годовщина провозглашения независимости Азербайджана. Так, по словам Мамед Эмина Расулзаде, опубликованным 31 мая 1919 года в берлинской газете «Истиглал» азербайджанский народ «неописуемо благожелательно» встретил праздник 28 мая…". Однако, в этот же день коммунистами под лозунгом «Независимый Советский Азербайджан» была проведена демонстрация рабочих, противопоставленная празднику годовщины независимости Азербайджана.

Вскоре, после падения Азербайджанской Демократической Республики день провозглашения независимости Азербайджана праздновался уже за пределами Азербайджана, азербайджанскими эмигрантами. В этом плане интересна статья Алимардан-бека Топчибашева «Среди кавказцев», где он описывает празднования в 1926 году в Париже 8-й годовщины провозглашения независимости Азербайджанской Республики.

Начиная с 1990 года 28 мая вновь празднуется в Азербайджане как День Республики.

Композиция «Декларация Независимости»

В процессе изучения материалов Фонда документальных источников Национального музея истории Азербайджана было обнаружено художественное произведение, представляет собой лист бумаги размерами 65×50 см с композицией, состоящей из фотокопии документа и выполненными акварелью орнаментами и пейзажами. Фотокопия, которая расположена в центре всей композиции, представляет собой копию подписанной 28 мая 1918 года Декларации независимости Азербайджана.

Фотокопия находится в тонкой белой рамке и окантована по периметру повторяющимися орнаментами, представляющими собой собой стилизованное изображение коврового элемента в виде ромбов, треугольников, декоративно изрезанных геометрических фигур различных цветов. Правый край композиции представляет собой вертикальную полосу с двумя изображениями: в верхней части — изображение ковра на напоминающем скалы фоне. Этот ковёр не относится к какой-либо школе азербайджанского ковра, поскольку сочетание различных элементов азербайджанских ковров в нём носит произвольный характер.

Ниже ковра помещено изображение храма огнепоклонников Атешгях XVII века в селении Сураханы близ Баку. В нижнем же краю композиции в виде широкой горизонтальной полосы помещено изображение Бакинской бухты: слева показан город с нефтяными вышками, с правой же стороны — расположено изображение Каспийского моря с кораблями, на заднем же плане виден остров Бёюк-Зиря.

После тщательной очистки экспоната в правом нижнем углу обнаружился автограф, принадлежащий азербайджанскому художнику первой половины ХХ века Азиму Азимзаде.

Памятник

25 мая 2007 года в Баку на улице Истиглалият состоялось открытие памятника «Декларация независимости». На постаменте памятника на азербайджанском языке арабским и латинским алфавитами выгравирован текст принятой 28 мая 1918 года в Тифлисе Декларации независимости Азербайджана.

Памятник расположен между зданием Института рукописей Национальной академии наук Азербайджана, где в 1918—1920 гг. располагался парламент Азербайджанской Демократической Республики, и зданием Азербайджанского Государственного Экономического Университета. На церемонии открытия памятника присутствовал и президент Азербайджанской Республики Ильхам Алиев.

Литература

• Азербайджанская Демократическая Республика (1918—1920) / Под ред. Н. Агамалиевой. — Б.: Элм, 1998. — 316 с. — ISBN 5-8066-0897-2.
• Агамалиева Н., Худиев Р. Азербайджанская Республика. Страницы политической истории 1918-1920 гг. / Под ред. Е. А. Токаржевского. — Б.: Сабах, 1994. — 112 с. — ISBN 5-86106-037-1.
• Протоколы заседаний мусульманских фракций Закавказского сейма и Азербайджанского национального совета 1918 г. / Под ред. А. А. Пашаева. — Б.: Adiloğlu, 2006. — 216 с.

Отрывок, характеризующий Декларация независимости Азербайджана

Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.