Конец империи Хань

Конец империи Хань (кит. трад. 東漢末年, 189—220) — период китайской истории, примерно соответствующий времени правления последнего ханьского императора. В этот период структуры империи рухнули, и страна в результате затяжной многосторонней гражданской войны распалась на три враждующие государства; новый период истории Китай стал известен как Эпоха Троецарствия. В это время ханьский император Сянь-ди утратил всякую власть и был фактически заложником различных чиновников и генералов, а потом у Цао Цао.

В стране разразилась череда крестьянских восстаний (см. Восстание Жёлтых повязок), и усилилась власть губернаторов. После смерти императора Лин-ди силу приобрели евнухи, против которых выступили влиятельные сановники. Генералы Хэ Цзинь и Юань Шао устроили резню с кровопролитием против власти евнухов, малолетний император был похищен. Генерал Дун Чжо с войсками пришёл на помощь императору и занял столицу, посадив на трон младшего брата Сянь-ди. Дун Чжо не удалось сохранить власть, потив него поднялась коалиция, война длилась до 192 года, столица Лоян была разорена, и Дун Чжо был убит. Коалиция не могла договориться между собой и в стране наступило безвластие, после междоусобной войны чиновники и генералы стали управлять своими уделами. С 196 года постепенно усилился Цао Цао, который завладел императором, ему противостоял Юань Шао. К 200 году Цао Цао смог разгромить Юань Шао и постепенно прибрать к рукам север страны. На юге страны к 208 году силу приобрели Лю Бэй и Сунь Цюань, которые заключили союз против Цао Цао. После сложной многосторонней борьбы наметилось деление страны на три части.

Правителями трёх царств стали Цао Цао (Вэй), Лю Бэй (Шу) и Сунь Цюань (У). Этот период описан в популярном романе «Троецарствие». Период заканчивается формальным отречением ханьского императора от трона в 220-м году, и оформлением трёх империй.

Увеличение власти местных правителей

К концу правления императора Лин-ди многие придворные предвидели, что после его смерти наступит хаос. Один из придворных — Лю Янь — в 188 году убедил императора, что причиной не прекращающихся крестьянских восстаний является то, что у местных властей не хватает власти. По совету Лю Яня император издал указ, в соответствии с которым должность «инспектора» была заменена на «губернатора», а занимающие эту должность люди получили право сбора налогов и командования войсками на подвластной им территории. Лю Янь был назначен губернатором провинции Ичжоу (益州, занимала Сычуаньскую котловину), Лю Юй — провинции Ючжоу (幽州, север современной провинции Хэбэй, Пекин, Тяньцзинь и Ляонин), ряд других придворных также стали губернаторами. Рост влияния этих губернаторов сформировал базу, на основе которой впоследствии военачальники контролировали крупные регионы империи Хань.

Коллапс имперской власти

Доминирование вдовствующей императрицы Хэ и Хэ Цзиня

В 189 году умер император Лин-ди, и наследником стал его 13-летний сын Лю Бянь (сын императрицы Хэ), ставший императором Шао-ди. Императрица (уже вдовствующая) Хэ стала регентом при малолетнем императора, а её старший брат генерал Хэ Цзинь стал наиболее влиятельной фигурой при дворе. Хэ Цзинь и Юань Шао решили уничтожить группировку из десяти влиятельных евнухов, но вдовствующая императрица Хэ не одобрила их плана. Тогда Хэ Цзинь призвал военачальника Дун Чжо, контролирующего провинцию Лянчжоу (涼州, на территории современной Ганьсу) двинуться на столицу Лоян, чтобы вынудить вдовствующую императрицу Хэ всё-таки избавиться от евнухов. Узнав о заговоре Хэ Цзиня, евнухи убили его. В ответ Юань Шао во главе императорской гвардии устроил резню дворцовых евнухов. Уцелевшие евнухи похитили императора Шао-ди и его младшего брата 8-летнего Лю Се (росшего у бабушки — вдовствующей императрицы Дун) и бежали на север к Хуанхэ, однако в итоге были принуждены покончить жизнь самоубийством, бросившись в реку.

Прибывший Дун Чжо обнаружил императора с младшим братом. Император выглядел нервным и испуганным, в то время как его младший брат оставался спокойным и собранным, и приказал Дун Чжо отвести их обратно во дворец. Дун Чжо воспользовался возможностью для захвата власти и ввёл в столицу свою армию. Вскоре Дун Чжо сместил императора Шао-ди и заменил его младшим братом, ставшим императором Сянь-ди. Дун Чжо стал доминировать при императорском дворе и назвал себя чэнсяном — титулом, который не носил никто со времён Сяо Хэ. Также Дун Чжо даровал себе привилегию являться ко двору при оружии и не разуваясь.

Борьба против Дун Чжо

Весной 190 года ряд провинциальных губернаторов и военачальников сформировали коалицию против Дун Чжо, заявляя, что он узурпировал трон и держит императора фактически в заложниках. Лидером коалиции стал Юань Шао — правитель округа Бохай (территория современного Цанчжоу). Армия коалиции собралась в Хэнэе и собралась двинуться на Лоян. Однако коалиция была весьма зыбкой, и Юань Шао не мог нормально управлять собранными силами. Также члены коалиции опасались прямой конфронтации с Дун Чжо и его закалёнными в боях войсками из Лянчжоу. В результате Дун Чжо оказался предупреждён, и решил перенести столицу на запад в Чанъань, подальше от коалиции. Месяц спустя Дун Чжо вынудил императора и двор отправиться в Чанъань вместе со столичными жителями, а прежнюю столицу Лоян велел сжечь. Во время переезда Дун Чжо оставался в районе Лояна, готовый отбить нападение коалиционных сил. В 191 году, чтобы ещё больше делегитимизировать Дун Чжо, коалиция предложила занять трон Лю Юю, который был родственником императорской фамилии, но Лю Юй остался верен императору Сянь-ди и резко отказался. Пока коалиция строила планы, подчинённый Юань Шу — Сунь Цзянь — пошёл на рассчитанный риск и атаковал Дун Чжо возле Лояна. Одержав ряд побед над его войсками, Сунь Цзянь вынудил Дун Чжо отступить в Чанъань, и Лоян перешёл под контроль коалиции.

В последующие месяцы коалиция распалась, а её члены вернулись на свои базовые территории. Вскоре чиновники стали управлять подвластными им территориями как независимые правители. Наиболее известными в это время стали:

• Юань Шао, захвативший провинцию Цзичжоу (冀州, центр и юг современной провинции Хэбэй и север современной провинции Хэнань) у Хань Фу
• Лю Янь, контролирующий Ичжоу
• Лю Бяо, контролирующий Цзинчжоу (荊州, территория современных провинций Хубэй и Хунань)
• Юань Шу, контролирующий район к югу от реки Хуайхэ (север и центр современной провинции Аньхой)

Смерть Дун Чжо и продолжение сражений

После перемещения в Чанъань Дун Чжо стал ещё сильнее контролировать правительство, и жёстко подавлял любое противодействие. Ван Юнь, Хуан Вань, Шисунь Жуй и Ян Цзань составили заговор с целью устранения Дун Чжо, в который вовлекли приёмного сына Дун Чжо Люй Бу. В мае 192 года заговорщики под руководством Вань Юня и Люй Бу убили Дун Чжо и вырезали весь его клан.

Казалось, что после смерти Дун Чжо и окончания «царства террора» всё должно постепенно вернуться к норме. Однако Ван Юнь не смог наладить хороших отношений с Люй Бу, и категорически отказался амнистировать выживших сторонников Дун Чжо. Тогда бывшие подчинённые Дун Чжо Ли Цзюэ, Го Сы и Фань Чоу опасаясь, что их тоже убьют, возглавили войска Дун Чжо в Лянчжоу, повели их на Чанъань, взяли под контроль правительство, схватили Вань Юня и убили его и всю его семью. Люй Бу был разбит и изгнан.

Взяв под контроль Чанъань, Ли Цзюэ, Го Сы и Фань Чоу стали жить в своё удовольствие, нисколько не заботясь о состоянии страны. В свою очередь властители различных территорий в Китае воевали друг с другом, преследуя личные интересы. Одни из них при этом были настроены дружественно по отношению к силам Ли Цзюэ, другие — враждебно, но при этом все признавали Сянь-ди в качестве императора Китая.

В 193 году разразился вооружённый конфликт между Лю Юем и Гунсунь Цзанем. Они обвиняли друг друга в докладах на имя императора, затем Лю Юй, не выдержав, напал на Гунсунь Цзаня, но был разбит и убит.

В 195 году начались беспорядки в Чанъане, когда Ли Цзюэ и Го Сы вместе убили Фань Чоу, а затем начали воевать друг с другом; при этом Ли Цзюэ взял в заложники императора, а Го Сы — ряд придворных. Затем Ли Цзюэ и Го Сы помирились, и решили позволить императору Сянь-ди вернуться в старую столицу Лоян, но потом передумали, и бросились за ним в погоню. Пока Ли Цзюэ и Го Сы ловили императора, императорский двор впал в нищету и был неспособен содержать себя. Так как Лоян был опустошён пожаром во времена Дун Чжо, в городе отсутствовали минимальные условия для жизни, и придворные умирали с голоду. В это время Цзюй Шоу предложил Юань Шао приютить императора в своей провинции, и получить благодаря этому контроль над правительством. Однако Го Ту и Чунью Цюн выступили против идеи Цзюй Шоу, говоря, что если Юань Шао приютит у себя императора, то ему придётся обращаться к нему по ключевым вопросам и следовать дворцовому протоколу. Юань Шао заколебался и не мог решить, приглашать ему императора или нет.

Постепенное объединение страны Цао Цао

Цао Цао использует императора

Пока Юань Шао колебался, ситуацией воспользовался Цао Цао, пригласивший императора на свою территорию. В то время он контролировал провинцию Яньчжоу (兗州, запад современной провинции Шаньдун и восток современной провинции Хэнань). В 196 году Цао Цао повёл свои армии на Лоян. Он встретился с Дун Чэном и Ян Фэном, заверил их в своей лояльности и попросил позволить ему увидеться с императором. Хотя формально Цао Цао делил власть с прочими придворными, фактически он контролировал правительство, но при этом следил за тем, чтобы относиться ко всем с должным уважением, и потому почти не встречал оппозиции. Цао Цао отвёз императора к себе в Сюй и объявил это место новой столицей.

С этого времени Цао Цао, формально являясь подданным императора, фактически обладал полной властью. Несмотря на это он никогда не выказывал неуважения к императору и всегда следовал формальному имперскому протоколу. Цао Цао также издал от имени Сянь-ди указы, предписывающие прочих правителей территорий покориться императорской власти (фактически — власти Цао Цао). Лишь получив от Цао Цао такой указ Юань Шао понял, что он упустил свой шанс.

Рост власти Цао Цао

Даже после перемещения столицы в Сюй центральное правительство продолжало испытывать проблемы с деньгами и продовольствием. По совету Цзао Чжи Цао Цао ввёл новую политику, стимулирующую развитие сельскохозяйственного производства, при которой солдаты отправлялись на посевные работы, а урожай делился между ними и гражданским населением. Политика быстро принесла отличные результаты, регион Сюя превратился в высокопродуктивный сельскохозяйственный район, и проблемы нехватки продовольствия были решены.

В это время наиболее мощными правителями в Китае были:

• Юань Шао, контролирующий провинции Цзичжоу, Бинчжоу и Цинчжоу (современные Шаньси, Хэбэй и Шаньдун); часть территорий управлялась тремя его сыновьями (Юань Тань, Юань Си, Юань Шан) и племянником (Гао Гань)
• Юань Шу, контролирующий современную провинцию Аньхой и часть Цзянсу
• Гунсунь Цзань, контролирующий провинцию Ючжоу (современные Пекин, Тяньцзинь и Ляонин)
• Лю Бяо, контролирующий провинцию Цзинчжоу (современные Хубэй и Хунань)
• Лю Чжан, контролирующий провинцию Ичжоу (Сычуаньская котловина)
• Люй Бу, отбивший Сюйчжоу (север Цзянсу) у губернатора Лю Бэя

Помимо них было много более мелких, и Цао Цао постепенно заставлял их покориться ему. В 197 году Чжан Сю отдал Цао Цао Ваньчэн, но потом восстал, и чуть не убил самого Цао Цао в сражении, однако затем по совету Цзя Сюя в 200 году всё-таки окончательно встал на сторону Цао Цао. Кроме того, в 197 году Цао Цао вынудил покориться ему Ма Тэна и Хань Суя, контролировавших провинции Юнчжоу и Лянчжоу (современные провинции Шэньси и Ганьсу).

В том же году Юань Шу объявил себя в Шоучуне «сыном Неба», тем самым объявив о разрыве с династией Хань и дав другим правителям предлог для нападения. Сунь Цэ (сын Сунь Цзяня), ранее завоевавший часть Цзяндуна, разорвал альянс с Юань Шу и объявил себя независимым правителем. Люй Бу, также ранее бывший союзником Юань Шу, разорвал с ним связи и нанёс крупное поражение возле Шоучуня. Цао Цао также атаковал Юань Шу и разгромил его. Юань Шу попытался бежать на север, чтобы присоединиться к Юань Шао, но путь туда был преграждён, и на пути обратно в Шоучунь он заболел и умер в 199 году.

В 198 году Юань Шао попытался уговорить Цао Цао переместить столицу в Цзяньчэн, поближе своей территории, надеясь вывести императора из-под влияния Цао Цао, но Цао Цао отказался. Позднее в этом же году объединённые силы Цао Цао и Лю Бэя разгромили Люй Бу в битве при Сяпи. Люй Бу был схвачен и казнён по приказу Цао Цао, а провинция Сюйчжоу перешла под контроль Цао.

В 199 году Юань Шао разгромил Гунсунь Цзаня в битве при Ицзине, и тот совершил самоубийство, бросившись в огонь. Земли Гунсунь Цзаня, простиравшиеся до северных границ империи Хань, были аннексированы Юань Шао. После этого Юань Шао перенёс своё внимание на Цао Цао, ставшего заметной силой в центральном Китае. Юань Шао заключил союз с Лю Бяо и приготовился напасть на Цао Цао.

Битва при Гуаньду

Вопреки советам Цзюй Шоу и Тянь Фэна, утверждавшим, что войска нуждаются в отдыхе после боёв против Гунсунь Цзаня, Юань Шао решил, что численное превосходство поможет ему сокрушить Цао Цао. Пока Цао Цао готовился к битве, он обнаружил, что Дун Чэн, Лю Бэй и ряд других чиновников готовят против него заговор. В начале 200 года Лю Бэй воспользовался возможностью, чтобы отложиться от Цао Цао и захватить контроль над провинцией Сюйчжоу, убив Чэ Чжоу, поставленного Цао Цао в качестве её губернатора. Столичные заговорщики после раскрытия заговора были убиты вместе с семьями. Затем Цао Цао пошёл на риск, и атаковал Лю Бэя в Сюйчжоу, несмотря на угрозу удара со стороны Юань Шао. Риск оправдался: Лю Бэй был разбит и бежал на север, чтобы присоединиться к Юань Шао. Юань Шао не послушал совета Тянь Фэна, и упустил шанс ударить по Цао Цао.

Лишь после разгрома Лю Бэя Юань Шао стал реализовывать свой план по нападению на Цао Цао, но на этот раз Тянь Фэн воспротивился решению, заявляя, что момент упущен. Юань Шао, которому надоел Тянь Фэн, приказал заключить его под стражу и отправился с армией на юг. В серии сражений погибло два генерала армии Юань Шао, что сильно подорвало мораль войск.

В конце 200 года армии Юань Шао и Цао Цао сошлись возле Гуаньду южнее Хуанхэ. На стороне Юань Шао было численное преимущество и лучшее снабжение, но войска Цао Цао были лучше подготовлены. В результате битвы войска Юань Шао были полностью разгромлены, а ему самому еле удалось бежать за Хуанхэ. С этого момента Юань Шао, хотя и оставаясь одним из основных игроков, более не мог оспаривать растущего превосходства Цао Цао.

Падение Юаней

В 202 году Юань Шао умер от болезни. По традиционным правилам его наследником должен был бы стать его старший сын Юань Тань, но жена предпочитала третьего сына Юань Шана. На смертном одре Юань Шао не оставил чётких указаний по поводу того, кто должен стать его преемником; большинство подчинённых Юань Шао высказались за Юань Таня как за старшего сына, но Шэнь Пэй и Пан Цзи выступили в поддержку Юань Шана. Разъярённый Юань Тань начал собирать войска под предлогом нападения на Цао Цао. Услышав об этом, Цао Цао нанёс упреждающий удар. Юань Шан пришёл на помощь старшему брату, и столкновение окончилось вничью.

В 203 году Цао Цао одержал крупную победу над Юанями, которые отступили в свою столицу Е. Цао Цао собирался осадить Е, но советник Гао Цзя сказал, что если на Юаней давить — они объединятся против общего врага, однако если их оставить в покое — они передерутся между собой. Цао Цао послушался совета и отступил, и предсказание Гао Цзя вскоре сбылось: Юань Тань атаковал Юань Шана, но его войска в провинции Цинчжоу перешли на сторону Юань Шана. Юань Тань бежал в Пинъюань, где был осаждён Юань Шаном. Цао Цао вновь атаковал Е, и Юань Шан вернулся для защиты своей столицы, но был разбит Цао Цао. Юань Шан бежал в Чжуншань, а Е попал в руки Цао Цао. Гао Гань сдал Цао Цао провинцию Бинчжоу.

Пока Цао Цао осаждал Е, Юань Тань не пришёл на помощь брату, а наоборот, прибирал к рукам куски его территории, разбив Юань Шана в Чжуншане. Юань Шан бежал дальше на север в провинцию Ючжоу, находившуюся под контролем Юань Си. Цао Цао атаковал Юань Таня в Наньпи, захватил его и убил. Тем временем восстал Цзяо Чу — подчинённый Юань Си — и перешёл на сторону Цао Цао, вынудив Юань Шана и Юань Си бежать ещё дальше на север к племенам ухуаней, возглавляемых вождём Тадунем. В это время Гао Гань восстал против Цао Цао, но в 206 году был разбит, и при попытке бежать на юг к Лю Бэю — убит.

В 207 году армия Цао Цао отправилась на север и разгромила ухуаней в битве при горе Байланшань. Тадунь погиб в битве, а Юань Шан и Юань Си попытались найти убежище у Гунсунь Кана, контролировавшего территорию современной провинции Ляонин. Гунсунь Кан, опасаясь, что Юани могут составить заговор против него и отобрать его территорию, убил их и отослал их головы Цао Цао. В результате клан Юань был полностью уничтожен, а север Китая перешёл под контроль Цао Цао.

Южная кампания Цао Цао

Ситуация в Южном Китае

Несколько лет после объединения Северного Китая Цао Цао не предпринимал крупных действий, выжидая возможности расправиться с оставшимися тремя наиболее заметными правителями: Сунь Цюанем, Лю Бяо и Лю Чжаном. В это время Сунь Цюань развивал территории в Цзяндуне, унаследованные от старшего брата Сунь Цэ, убитого в 200 году, и усиливал свои войска. В 208 году Сунь Цюань победил в битве при Сякоу вассала Лю Бяо Хуан Цзу и убил его, захватив основную часть территории Хуана в Цзянся.

Пока Цао Цао расправлялся с Юанями, Лю Бэй бежал на юг к Лю Бяо и стал его вассалом. В 208 году Цао Цао начал южную кампанию, чтобы отвоевать у Ли Бяо провинцию Цзинчжоу. Тем временем Лю Бяо умирал, а между его сыновьями Лю Ци и Лю Цуном развернулась борьба за наследство. После разгрома Хуан Цзу Лю Бяо назначил Лю Ци правителем Цзянся, где раньше распоряжался Хуан Цзу. Лю Цун оставался в столице Цзинчжоу городе Сянъяне и стал губернатором Цзинчжоу после смерти отца. Боясь, что ему придётся воевать на два фронта (против Цао Цао на севере, и против Лю Ци на юго-востоке), Лю Цун предпочёл покориться Цао Цао, и большая часть провинции Цзинчжоу перешла под контроль Цао Цао. Лю Бэй не пожелал покориться Цао Цао и бежал на юг.

Сунь Цюань в Цзяндуне чувствовал угрозу от приближения армии Цао Цао, и отправил Лу Су обсудить с Лю Бэем и Лю Ци формирование альянса против Цао Цао. В конце 208 года с помощью Лу Су и Чжоу Юя Лю Бэй и Сунь Цюань заключили союз против Цао Цао.

Битва при Чиби

Чжоу Юй, которому Сунь Цюань передал командование над своим войском, действовал в координации с войском Лю Бэя. Подчинённый Чжоу Юя Хуан Гай сделал вид, что хочет перейти на сторону Цао Цао. Вместе с небольшой группой людей он отплыл к Цао Цао на судах; приблизившись к флоту Цао Цао Хуан Гай велел своим людям поджечь лодки, и эти брандеры обрушились на крупные суда Цао Цао. Пожар почти полностью уничтожил флот Цао Цао, а войска на суше были разбиты армиями Сунь Цюаня и Лю Бэя. Разгромленный Цао Цао был вынужден отступить на север.

Возникновение трёх царств

Завоевание Цзинчжоу Сунь Цюанем и Лю Бэем

Сразу после битвы при Чиби силы Сунь Цюаня под командованием Чжоу Юя предприняли наступление на Цао Цао, приведшее к битве при Цзянлине. С другой стороны Лю Бэй воспользовался предоставившейся возможностью для атаки округов Улин, Чанша, Линлин и Гуйян на юге провинции Цзинчжоу и взятию их под свой контроль. К началу 209 года Цао Цао потерял почти всю провинцию Цзинчжоу.

Так как Лю Бэй в результате своих завоеваний стал мощнее, Сунь Цюань решил укрепить союз с ним, выдав за Лю Бэя свою младшую сестру. Чжоу Юй, будучи подозрительно настроенным по отношению к Лю Бэю, рекомендовал Сунь Цюаню поместить Лю Бэя под домашний арест и взять под контроль войска Лю Бэя, однако Сунь Цюань отверг это предложение, полагая, что даже если план и удастся, войска взбунтуются. Сунь Цюань согласился с предложением Чжоу Юя разработать план атаки на контролирующих запад Китая Лю Чжана и Чжан Лу, но после смерти Чжоу Юя в 210 году идея была заброшена. Хоть Сунь Цюань и не желал двигать границы на запад, он вынудил ряд местных правителей на территориях современных Гуандуна, Гуанси и северного Вьетнама покориться ему и присоединил их земли. Так как Лю Бэй заявил, что ресурсов на юге Цзинчжоу недостаточно, чтобы содержать его армию, Сунь Цюань согласился передать ему «в аренду» северную часть Цзинчжоу.

Завоевание Ичжоу Лю Бэем

Цао Цао, восстановивший свою армию за несколько лет, прошедших после битвы при Чиби, в 211 году вновь предпринял крупное наступление, на этот раз против Чжан Лу в Ханьчжуне. Хань Суй и Ма Чао, контролирующие провинции Лянчжоу и Юнчжоу, решили, что Цао Цао может на самом деле идти на них, и предприняли ответные действия. Их объединённые войска были разбиты Цао Цао в битве в проходе Тунгуань, а их земли были в последующие годы аннексированы Цао Цао.

Управляющий Ичжоу Лю Чжан забеспокоился, что Чжан Лу и Цао Цао могут ударить на него, поэтому он отправил Фа Чжэна пригласить к себе Лю Бэя, чтобы тот помог защититься от Чжан Лу и Цао Цао. Фа Чжэн был недоволен правлением Лю Чжана, и предложил Лю Бэю использовать эту возможность чтобы захватить Ичжоу. Лю Бэй воспользовался предложением Фа Чжэна и ввёл армию в Ичжоу, горячо приветствуемый Лю Чжаном. Лю Чжан разместил Лю Бэя в Цзямэнском проходе на севере Ичжоу для обороны Ичжоу от Чжан Лу.

В 212 году начались боевые действия между Лю Чжаном и Лю Бэем. Чжугэ Лян привёл часть войск, оставленных Лю Бэем в Цзинчжоу, на помощь своему господину для войны против Лю Чжана, а Гуань Юй был оставлен на защите Цзинчжоу. В 215 году Лю Бэй разгромил основную часть сил Лю Чжана и осадил его столицу Чэнду. Лю Чжан капитулировал и передал Ичжоу под власть Лю Бэя. Провинция стала новой базой Лю Бэя, и он использовал окружающие её горные цепи для защиты от Цао Цао на севере.

В том же году начали ухудшаться отношения между Лю Бэем и Сунь Цюанем, так как Лю Бэй отказался вернуть северную часть Цзинчжоу, «арендованную» им за пять лет до этого. Сунь Цюань напал на Гуань Юя и быстро завоевал восточную часть Цзинчжоу. Однако после переговоров между Гуань Юем и Лу Су Лю Бэй согласился передать Сунь Цюаню округа Чанша, Цзянся и Гуйян. Лю Бэй и Сунь Цюань обновили союз, разделив провинцию Цзинчжоу по реке Сянцзян.

Ханьчжунская кампания

В 215 году Цао Цао атаковал Чжан Лу и разгромил его в битве в проходе Янпингуань. Чжан Лу сдался, и Ханьчжун перешёл под контроль Цао Цао. Несмотря на советы двинуться на юг и атаковать Лю Бэя в Ичжоу, Цао Цао отвёл войска, оставив для защиты Ханьчжуна небольшой отряд под командованием Сяхоу Юаня. В следующем году Цао Цао вынудил императора Сянь-ди даровать ему титул «Вэй-ван» (魏王), и его стиль жизни стал больше походить на императорский.

В 217 году Лю Бэй начал кампанию, нацеленную на то, чтобы отобрать Ханьчжун у Цао Цао. После того, как Сяхоу Юань в 219 году погиб в битве, Цао Цао забеспокоился и быстро прибыл с подкреплениями, чтобы отбить Лю Бэя. Ситуация стала патовой, и Цао Цао в итоге решил отвести войска, оставив Ханьчжун Лю Бэю. После этого Лю Бэй взял себе титул «Ханьчжун-ван» (漢中王).

Разрыв союза между Сунь Цюанем и Лю Бэем

Пока Лю Бэй атаковал Гуаньчжун, Гуань Юй двинулся из Цзинчжоу на север и атаковал принадлежащий Цао Цао город Фаньчэн, который защищал Цао Жэнь. Ситуация стала настолько серьёзной, что Цао Цао даже рассматривал вопрос о переносе столицы из Сюя.

В то же время Сунь Цюань становился всё более раздражённым Гуань Юем, поскольку тот трижды выказал ему свою враждебность. Когда Гуань Юй атаковал Фаньчэн, Сунь Цюань послал генерала Люй Мэна для атаки Цзинчжоу с востока, и быстро захватил всю провинцию. Мораль войск Гуань Юя резко упала, и началось массовое дезертирство, с ним осталось всего 300 человек. Гуань Юй был осаждён силами Сунь Цюаня в Майчэне, попытался прорваться, но попал в засаду и был пленён. Гуань Юй отказался покориться и по приказу Сунь Цюаня был казнён. Это стало концом союза между Лю Бэем и Сунь Цюанем. Сунь Цюань номинально покорился Цао Цао и получил от него титул «Наньчан-хоу» (南昌侯). Также Сунь Цюань предложил Цао Цао занять императорский трон, но тот отказался.

Отречение императора Сянь-ди

В марте 220 году умер Цао Цао, и его сын Цао Пэй взял себе отцовский титул «Вэй-ван» не дожидаясь формальной авторизации со стороны императора. Император Сянь-ди передал Цао Пэю императорскую печать и издал указ, объявляющий о своём отречении в пользу Цао Пэя. Цао Пэй формально трижды отклонил предложение трона, но в итоге согласился. Империя Хань официально завершила своё существование, и Цао Пэй учредил на её месте царство Вэй, перенеся столицу из Сюя в Лоян. Бывший император Сянь-ди получил титул «Шаньян-гун» (山陽公).

В 221 году Лю Бэй провозгласил себя в Чэнду императором, и основал царство Шу. Сунь Цюань продолжал оставаться номинальным подданным Цао Пэя до 222 года, когда он провозгласил себя правителем независимого государства У. В 229 году Сунь Цюань формально стал императором У.

Отрывок, характеризующий Конец империи Хань

– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.