Гэнши-ди

Лю Сюань
-й Император эпохи Хань
Дата смерти:	25(0025)
Время царствования:	23—25
Предшественник:	Ван Ман
Преемник:	Гуан У-ди Лю Пэнцзы
Варианты имени
Традиционное написание:	劉玄
Упрощённое написание:	刘玄
Пиньинь:	Liú Xuán
Посмертное имя:	Хуайян Ушунь-ван (淮阳武順王)
Девиз правления:	Гэнши (更始, 23—25)
Семья
Отец:	Лю Цзычжан
Мать:	госпожа Хэ

Гэнши-ди (кит. трад. 更始帝, пиньинь: Gēngshǐ Dì), личное имя Лю Сюань (кит. трад. 劉玄, пиньинь: Liú Xuán), взрослое имя Лю Шэнгун (кит. трад. 劉聖公, ?-25) — император восстановленной китайской династии Хань. Император Восточной династии Хань Гуан У-ди дал ему посмертный титул Хуайянский князь (кит. трад. 淮陽王, упр. 淮阳王, пиньинь: Huáiyángwàng).

Лю Сюань принадлежал к шестому поколению потомков императора Цзин-ди. Когда Ван Ман узурпировал трон и объявил о замене династии Хань на династию Синь, то по всей стране вскоре начались восстания. Лю Сюань примкнул к пинлиньской группировке войск горы Люйлинь.

В 22 году поднял восстание ещё один представитель шестого поколения потомков Цзин-ди — Лю Янь. Он уговорил лидеров войск горы Люйлинь помочь ему, и они осадили Ваньчэн — административный центр округа Наньян.

Стало раздаваться всё больше и больше голосов в пользу того, чтобы возродить династию Хань с кем-либо из членов фамилии Лю на троне. Лидеры сяцзянской группировки войск горы Люйлинь, а также солдаты, находившиеся под прямым командованием Лю Яня, хотели видеть императором его, но лидеры синьшиской и пинлиньской группировки опасались его сильной личности, и хотели иметь более слабого и управляемого человека на троне, поэтому они решили возвести на трон Лю Сюаня. В начале 23 года он занял престол под тронным именем «Гэнши-ди».

Ван Ман решил покончить с повстанцами раз и навсегда, и весной 23 года двинул на них войско численностью 430 тысяч человек под командованием своего двоюродного брата Ван И и главного министра Ван Сюня. Ханьские силы в это время были разделены: Лю Янь осаждал Ваньчэн, а его брат Лю Сю пошёл на встречу синьским войскам к городу Куньян. В последующем сражении превосходящие синьские силы потерпели сокрушительное поражение, что стало концом режима Ван Мана: по всей стране люди начали восставать и признавать императором Гэнши-ди, а не Ван Мана.

Однако Лю Сюань продолжал опасаться Лю Яня, и был в курсе, что многие недовольны тем, что императором стал Лю Сюань, а не Лю Янь. Когда один из сторонников Лю Яня — Лю Цзи — стал критиковать императора, то Лю Сюань приказал арестовать его и казнить. Лю Янь попытался вмешаться, и тогда Лю Сюань, подзуживаемый переметнувшимся на его сторону Ли И и Чжу Вэем, воспользовался этой возможностью чтобы казнить и Лю Яня. Однако, чтобы загладить чувство вины за этот поступок, он дал Лю Сю титул «Усиньский хоу» (武信侯).

После этого две ханьские армии предприняли генеральное наступление против синьских войск: армия под руководством Шэньту Цзяня двинулась на Лоян, а армия Ли Суна — на Чанъань. С приближением ханьских войск население Чанъаня восстало; Ван Ман был убит в бою, а его тело было разорвано на куски победителями.

После смерти Ван Мана Гэнши-ди перенёс столицу в Лоян. Были изданы указы, обещавшие, что те из синьских чиновников, кто признает новую власть, будут оставлены на своих постах. Однако вскоре многие в стране увидели, что бывшие повстанцы, получившие теперь высокие государственные посты, на самом деле являются некомпетентными людьми. Это дало почву для новых восстаний — уже против восстановленной династии Хань.

Уже зимой 23 года гадальщик из Ханьданя по имени Ван Лан заявил, что на самом деле он Лю Цзыюй — сын императора Чэн-ди; регионы к северу от Хуанхэ признали его императором. Туда был послан с войсками Лю Сю, который сумел привести территорию к покорности, в 24 году осадил Ханьдань и убил Ван Лана. За это Лю Сю получил титул «князя Сяо», однако подозревая, что император избавится от него так же, как и от Лю Яня, заявил, что регион ещё не усмирён полностью, и начал под этим предлогом концентрировать у себя войска.

Также в 24 году император перенёс столицу в Чанъань. Он доверил дела управления Чжао Мэну, чья дочь вошла в императорский гарем, а сам стал много пить. Другие чиновники также стали усиливать свою власть, что вносило хаос в систему управления страной. Тем временем группировка «краснобровых», находившаяся в Пуяне, решила разграбить Чанъань, и двинулась на запад, сметая пытающиеся её остановить лояльные императору армии. Лю Сю, обладавший единственной реально сильной армией, не вмешивался.

В 25 году группировка во главе с Фан Ваном и Гун Линем решила восстать против императора, и похитила Жуцзы Ина — свергнутого Ван Маном предыдущего императора династии Хань. Однако Лю Сюань послал против них Ли Суна, который разгромил восставших и убил Жуцзы Ина. Летом 25 года Лю Сю пошёл на окончательный разрыв с Ли Сюанем, и провозгласил себя императором под именем «Гуан У-ди». Опасаясь оказаться в ловушке, часть генералов Лю Сюаня решила восстать, но заговор был раскрыт и большинство его участников казнены; тем не менее Чжан Ану удалось взять под контроль большую часть Чанъаня, и Гэнши-ди пришлось бежать из столицы (тем более, что приближались ещё и «краснобровые»). «Краснобровые» решили, что им тоже нужен свой император, и провозгласили таковым 15-летнего Лю Пэнцзы, также принадлежавшего к отдалённой ветви фамилии Лю (правда, никакой реальной власти он не получил, и продолжил быть пастухом при армии).

Генералы, оставшиеся лояльными Гэнши-ди, смогли вытеснить Чжан Ана из столицы, но ситуация была уже безнадёжной. Чжан Ан сдался «Краснобровым», и вместе с ними быстро вновь взял Чанъань; Гэнши-ди бежал всего лишь с несколькими приближёнными. Когда вести о падении Чанъаня достигли Лояна, то тот перешёл на сторону Гуан У-ди, который сделал его своей столицей. Гуан У-ди даровал Лю Сюань титул «Хуайянского князя» и объявил, что тот, кто посмеет обидеть его, будет наказан, а тот, кто доставит его в Восточную Хань, будет вознаграждён.

Зимой 25 года Гэнши-ди понял, что ситуация безнадёжна, и отправил остававшегося с ним Лю Гуна к «Краснобровым» обсудить условия капитуляции. Была достигнута договорённость, что Лю Сюань станет Чаншаским князем. Генерал Се Лу прибыл в лагерь генерала Янь Бэня, в котором укрывался Лю Сюань, и проэкскортировал Лю Сюаня до Чанъаня, где тот передал императорскую печать (забранную у Ван Мана) Лю Пэнцзы. Генералы «Краснобровых» хотели, в нарушение достигнутых договорённостей, убить Лю Сюаня, но в итоге согласились сделать его Чаншаским князем, однако оставили при лагере Се Лу.

Генералы «Краснобровых» оказались ещё менее компетентными управляющими, чем чиновники Лу Сюаня, и столичные жители начали подумывать о возвращении на трон Гэнши-ди. Чжан Ан и его союзники, опасаясь этого, приказали Се Лу тайно убить Лю Сюаня. Лю Гун сумел спрятать тело императора в безопасном месте, и позднее, когда Чанъань перешёл под контроль Восточной Хань, оно было захоронено с княжескими почестями.

Отрывок, характеризующий Гэнши-ди

Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.