Арены Лютеции

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Достопримечательность
Арены Лютеции

Арены Лютеции (фр. Arènes de Lutèce) — во Франции древнейшая сохранившаяся постройка на территории Парижа, галло-романский амфитеатр I века, находится в 5-м городском округе на улице Монж (rue Monge)[1].





История

Арена была сооружена в I веке и использовалась до III века. Во время представлений (театральные постановки, но также и кровавые бои) здесь размещались до 17 000 зрителей. С распространением христианства римские театры и цирки потеряли былое значение и, когда в III—IV веках в Европу вторглись гунны, Арены Лютеции совсем перестали использовать, а камни, из которых они были построены, пошли на сооружение городской стены и прочих укрепительных сооружений.

Долгое время руины находились под землёй, пока в 1869 на этом месте не началось строительство омнибусного парка. В июле 1883 Виктор Гюго в открытом письме городскому совету попросил взять Арены под защиту. Совет сразу же объявил античный амфитеатр историческим памятником.

В 1916 году было прекращено строительство омнибуспарка, и амфитеатр отреставрировали, насколько это оказалось возможным. Сейчас там можно увидеть даже клетки львов.

Ныне то, что сохранилось от галло-романского амфитеатра, является частью сквера, где гуляют местные жители и каждый день проходят тысячи туристов. По воскресным утрам на арене устраиваются матчи любительского футбола.

Доступ

Доступ к древнеримскому амфитеатру в 5-м округе возможен через дом номер 49 на улице Монж (фр. rue Monge), либо через улицу Дез-Арэн (Аренную, фр. rue des Arènes) и сквер Капитан (фр. square Capitan). Амфитеатр открыт с 8:30 до 17:00 в зимнее время и до 21:00 в летнее; вход свободный.

См. также

Напишите отзыв о статье "Арены Лютеции"

Примечания

  1. «На вост. стороне П. откопаны в 1870 г. остатки арен (Arenes de la rue Monge), занимавших площадь в 20000 кв. м.»: Париж // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки


Отрывок, характеризующий Арены Лютеции

– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.