Дон Кихот (балет)
Поделись знанием:
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.
Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.
Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.
Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
| Дон Кихот | |
| Don Quixote | |
 | |
| Композитор | |
|---|---|
| Источник сюжета | |
| Хореограф | |
| Сценография |
П. А. Исаков, И. Шангин, Ф. И. Шеньян (1869) |
| Последующие редакции | |
| Количество действий |
балет в 4 актах 8 картинах с прологом |
| Год создания | |
| Первая постановка |
14 декабря 1869 |
| Место первой постановки | |
«Дон Кихот» — балет по роману Мигеля Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» (исп: El ingenioso hidalgo don Quijote de la Mancha). Наиболее известна постановка балетмейстера Александра Горского на музыку композитора Людвига Минкуса. В дальнейшем свои редакции этого балета, значительно отличающиеся от первоначальной версии, создавали другие хореографы, в частности Алексей Ратманский и Борис Эйфман.
Кроме того, в период с 1740 по 1965 год балеты с названием «Дон Кихот», или схожим, создавались и другими композиторами и балетмейстерами (см. Дон Кихот (список балетов)).
Содержание
Балет на музыку Минкуса
Музыка Л. Минкуса была написана для постановки балета «Дон Кихот» в московском Большом театре балетмейстером Мариусом Петипа. Первое представление состоялось 14 декабря 1869 года в Большом театре.
В романе Сервантеса образ печального рыцаря Дон Кихота, готового на любые подвиги и благородные поступки, является основой сюжета. В балете Дон Кихот является второстепенным персонажем, а сюжет сосредотачивается на любовной истории Китри и Базиля, исполняющих свои вариации на городской площади. Опытный капельмейстер Людвиг Минкус был отличным знатоком балетного ремесла, его признавали балетным композитором. Его искрящаяся, как шампанское музыка радовала слух и заставляла пускаться в пляс. Петипа подхватил такое настроение, материалиазовав эту жизнерадостность во множестве испанских и цыганских (La gitane,Gitano) танцев, подлинные названия которых — шика, морена и зингара. В классическом балете это была их стилизация, танцы болеро и танец Эспады — это «испанистые», а не испанские танцы.
В 1871 году М.Петипа создает новую редакцию спектакля для сцены петербургского Большого театра. В 1887 году новую редакцию по спектаклю Петипа для московского Большого театра ставит А. Н. Богданов. Однако решающим в судьбе балета оказывается постановка московского Большого театра 1900 года — спектакль в своей редакции ставит балетмейстер Александр Горский, который уже в 1902 году переносит его в Мариинский театр. К имеющейся музыке Минкуса Горский добавляет отдельные номера на музыку Э. Направника и А.Симона. В дальнейшем «Дон Кихот» еще не раз «обогатится» новыми танцами и новой музыкой (B. Желобинского, В. П. Соловьёва-Седого), но музыка Минкуса, как и схема спектакля Петипа, останется прежней.
Сюжет
Трактирщик Лоренцо хочет выдать свою дочь Китри замуж за богатого дворянина Гамаша. Но Китри влюблена в цирюльника Базиля. Дон Кихот, начитавшись рыцарских романов, видит в своем воображении образ Дульсинеи, которой и представляется ему Китри (в третьей картине второго акта). Во время праздничного гулянья в кабачке Базиль разыгрывает сцену самоубийства, и Китри умоляет отца благословить их любовь. Лоренцо колеблется. Возмущённый Дон Кихот приказывает выполнить просьбу. Нехотя Лоренцо благословляет Китри и Базиля. Базиль быстро поднимается цел и невредим — его самоубийство было всего лишь шуткой. Друзья выталкивают Гамаша из кабачка. Всеобщее веселье и танцы продолжаются. На площади Барселоны все готово к празднику в честь Китри и Базиля. В торжественном марше собираются гости. Среди них благородный рыцарь Дон Кихот и его оруженосец Санчо Панса. Начинается праздник. Дон Кихот и Санчо прощаются со всеми и отправляются на поиски новых приключений.
Музыкальные номера и вариации
- Увертюра (Ouverture)
- Пролог (Prologue) Выход Дон Кихота
- Вступление (Allegro assai) Дон Кихот и Санчо Панса
- Акт I
- Картина Первая — Площадь рынка в Барселоне. На площади у кабачка Лоренцо веселится народ и, вместе с ним, задорная Китри и влюблённый в неё Базиль. Лоренцо (отцу Китри) неугоден бедный жених, куда более по сердцу ему богатый дворянин Гамаш, который хочет жениться на Китри.[1]
- Entrée: Выход Китри и Базиля. Moreno.
- Танец уличной танцовщицы. (Allegro).
- Толпа приветствует Уличную танцовщицу и тореадора Эспаду. Общее удивление вызывает появление рыцаря Дон Кихота. Путешественника приглашают к столу. Девушки потешаются над толстяком Санчо Панса. Дон Кихот поражён красотою Китри. Не она ли в образе прекрасной Дульсинеи являлась ему в грёзах?
- Сцена: Лоренцо, Китри и Базиль. Выход Гамаша. Сегидилья (исп. Seguidilla), Уличная танцовщица и тореадор Эспада (Moderato). Танец тореадоров
- Сцена: Дон Кихот и Санчо Панса, Танец подруг Китри.
- Сцена: Дон Кихот приглашает Китри на менуэт.
- Танец Китри и Базиля. Вариация Базиля. Вариация Китри. Кода: Базиль и Китри.
- Общая кода.(Coda)
- Акт II
- Картина Вторая — Таверна (Introduction).
- Выход Китри и Базиля (Entrée)
- Китри и Базиль сбежали от Лоренцо и Гамаша. Они забрели в цыганский табор…
- Цыганский танец (La gitane)
- Танец Эспады (danse d’Espada)
- Танец Мерседес (Danse espagnole de Mercedes)
- Вскоре в таборе появляется Дон Кихот. Ему чудятся опасности, и он вступает в бой с ветряной мельницей
- Танец марионеток. (Безумие Дон Кихота, его нападение на театр и мельницу). Кода
- Картина Третья — Сон Дон Кихота. Сцена в лесу (Le rêve de Don Quichotte) Уснувшего Дон Кихота преследуют видения: он — в царстве дриад, среди которых видит Китри в образе прекрасной Дульсинеи
- Вариации дриад, Амура
- Вариация Китри в образе Дульсинеи
- Вариация Повелительницы Дриад
- Кода
- Картина Четвёртая — Погоня Китри и Базиля настигают Лоренцо и Гамаш, но влюблённым удаётся скрыться. Дон Кихот направляет преследователей по ложному пути, но простодушный САнчо Панса «исправляет ошибку» своего господина. И погоня продолжается.
- Акт III
- Картина пятая — В кабачке В кабачке веселится и танцует народ. Среди них — Китри и Базиль. Лоренцо настигает влюбленных: мужем Китри должен стать Гамаш. Базиль разыгрывает сцену самоубийства, и Китри умоляет Дон Кихота уговорить отца выполнить предсмертное желание Базиля — благословить их любовь. Как только Лоренцо исполняет желание дочери, Базиль «оживает».
| |
| Четвёртый акт. Coda. | |
| | |
| Помощь по воспроизведению | |
- Акт IV
- Картина Шестая — Дворец герцога. Праздник Свадьба Китри и Базиля. Почётное место среди гостей принадлежит Дон Кихоту.
- Выход персонажей
- Pas de deux Китри и Базиля
- Entrée. Адажио Китри и Базиля
- Первая классическая вариация «Флора» («Вальс цветов»)
- Вариация Китри
- Вторая классическая вариация
- Вариация Базиля
- Кода
- Испанский танец (Фанданго)
- Общая кода
- Пожелав молодожёнам счастья, благородный рыцарь вновь отправляется в путь.
Внутри балета
Во все времена существования спектакля сцена розыгрыша «самоубийства» Базиля (сцена «в Кабачке» четвёртой картины второго акта) вызывала одну и ту же реакцию зрителя — смешки. Здесь проявлялось актёрское мастерство исполнителя и его чувство юмора. «Базиль быстро поднимается цел и невредим — его самоубийство было всего лишь шуткой».
Третий акт балета — праздничное действо. Самые яркие танцы в балете. Апофеозом акта и финалом спектакля стало Pas de deux и, конечно, обязательным его элементом — 32 фуэте. Pas de deux исполняется как отдельный концертный номер на балетных Гала и конкурсах. Сочетание музыки и хореографии, а также эволюция технических элементов в балете сделали его очень выигрышным для артистов. Как говорил историк и критик балета Б. А. Львов-Анохин:
«Художественная выразительность в балете не может быть достигнута без чистоты формы, никакой спортивный азарт её не заменит… Любое виртуозное движение перестаёт быть дешёвым трюком, если не теряет строгой классической формы… в этом путь к подлинной артистичности, когда танец перестаёт быть гимнастикой и превращается в интеллектуальное искусство».
Владимир Васильев впервые исполнил в вариации третьего акта новые элементы: пируэт с постепенным опусканием ноги с passe — retire в пятую позицию (штопор), усложнённые комбинации вращений — Grand pirouette c petite battement, двойной тур в воздухе, двойной saut de basque en dedans c rond de jambe.
Постановки спектакля
- 1869 год — Большой театр, премьера состоялась 14 декабря в Большом театре, в Москве. Балетмейстер Мариус Петипа
- Художники П. А. Исаков, И. Шангин, Ф. И. Шеньян. Дирижёр П. Н. Лузин
- Партии исполняли: Китри — А. И. Собещанская, Базиль — С. П. Соколов, Дон Кихот — В. Ваннер, Дульцинея — П. М. Карпакова, Санчо Панса — В. Ф. Гельцер, Гамаш — Д. И. Кузнецов
- 9 ноября 1871 года — Мариинский театр, новая редакция Петипа
- Балет в 5 актах 11 картинах. Художники П. А. Исаков, И. Шангин, Ф. И. Шеньян. [Дирижёр А. Д. Папков. Партии исполняли: Китри — Дульцинея — А. Ф. Вергина (позднее А. Н. Кеммерер, Е. П. Соколова, М. Н. Горшенкова), Базиль — Л. И. Иванов, Дон Кихот — Т. А. Стуколкин, Санчо Панса — А. Н. Пишо, Гамаш — Н. О. Гольц
Балет в 3 актах 7 картинах. Новая редакция балетмейстера А. Н. Богданова (по петербургской редакции М. И. Петипа). Дирижёр С. Я. Рябов
- Партии исполняли: Китри — Дульцинея — Л. Н. Гейтен, Базиль — Н. Ф. Манохин, Дон Кихот — В. Ваннер, Санчо Панса — В. А. Шашкин
Балет на музыку Л.Минкуса, Э. Направника, А.Симона и B. Желобинского
- 6 декабря 1900 года — Большой театр. Балетмейстер Александр Горский
Дирижёр — А. Ф. Арендс, Художники: Александр Головин, Н. А. Клодт (декорации), К. А. Коровин (костюмы)
- Поставлены танцы
- Испанский, на музыку А. Ю. Симона
- Фанданго, на музыку Э. Ф. Направника
- Партии исполняли: Китри — Дульцинея — Л. А. Рославлева, Базиль — В. Д. Тихомиров, Дон Кихот — А. Н. Ермолаев, Санчо Панса — Н. П. Домашёв, Эспада — М. М. Мордкин, Уличная танцовщица и Мерседес — С. В. Фёдорова, Повелительница дриад — М. И. Грачевская.
Редакция Балетмейстера Александра Горского. Дирижёр — Рикардо Дриго, художники: Константин Коровин, Александр Головин, Н. А. Клодт
- Партии исполняли: Китри — Дульцинея — Матильда Кшесинская, позднее: Анна Павлова, Вера Трефилова, Е. В. Гельцер, Е. А. Смирнова, Тамара Карсавина, Юлия Седова, К. П. Маклецова
- Базиль — Н.Легат, Дон Кихот — А. Д. Булгаков, Санчо Панса — Энрико Чеккетти, Эспада — М. М. Мордкин, Уличная танцовщица — Ольга Преображенская, Мерседес — М. М. Петипа, Повелительница дриад — Юлия Седова, Гамаш — П. А. Гердт, Эспада — А. Ф. Бекефи
- 19 ноября 1906 года — Большой театр. Редакция Александра Горского
- Художник Константин Коровин, дирижёр — А. Ф. Арендс
- Партии исполняли: Китри — Дульцинея — Е. В. Гельцер, Базиль — В. Д. Тихомиров, Дон Кихот — В. А. Чудинов, Санчо Панса — В. А. Рябцев, Эспада — М. М. Мордкин, Мерседес — С. В. Фёдорова
Балет в 4 актах 7 картинах с прологом, балетмейстер Фёдор Лопухов (по А. А. Горскому).Дирижёр — А. В. Гаук. Художники: Константин Коровин, Александр Головин
- Партии исполняли: Китри — Дульцинея — Ольга Спесивцева, Базиль — М. А. Дудко, Дон Кихот — Н. А. Солянников, Санчо Панса — Л. С. Леонтьев, Уличная танцовщица — В. К. Иванова, Гамаш — Монахов, Эспада — А. В. Лопухов
- 10 февраля 1940 год — Большой театр . Балетмейстер — Ростислав Захаров восстановил спектакль Александра Горского (новые танцы на музыку В. П. Соловьёва-Седого)
- Цыганский танец поставил балетмейстер Касьян Голейзовский на музыку Bалерия Желобинского.
- Дирижёр — Юрий Файер, художник: В. Ф. Рындин
- Партии исполняли: Китри — Дульцинея — Суламифь Мессерер, Базиль — Асаф Мессерер, Дон Кихот — В. В. Смольцов, Санчо Панса — В. А. Рябцев
История добавления танцев
| 14 декабря 1869 года | Дон Кихот | Людвиг Минкус | Мариус Петипа | Мариус Петипа | Большой театр |
| 6 декабря 1900 года | Испанский Фанданго |
А. Ю. Симон Э. Ф. Направник |
Александр Горский | Мариус Петипа | Большой театр |
| 10 февраля 1940 года | Цыганский танец | Bалерий Желобинский | Касьян Голейзовский | Александр Горский | Большой театр |
| 1942 год | Цыганский танец (вставной номер) | Bалерий Желобинский | Касьян Голейзовский | Филиал Большого театра | |
| 1942 год | Танцы: Номер Эспады (I картина 1 акта), "Таверна"(II к.1 а.), Болеро - IV акт Танец подруг Китри - IV акт Финальный, общий танец - IV акт |
Людвиг Минкус | Касьян Голейзовский | Филиал Большого театра |
Балет в 4 актах 7 картинах с прологом, балетмейстер Фёдор Лопухов (по А. А. Горскому)
- Сценарий М. И. Петипа в обработке Ю. И. Слонимского, балетмейстер В. И. Пономарёв (по А. А. Горскому).
на сцене Филиала Большого театра.
- Балетмейстеры М. М. Габович и В. В. Смольцов (по А. А. Горскому), с танцами Касьяна Голейзовского на музыку Желобинского[2]
- Танцы: Касьян Голейзовский
- Дирижёр — С. С. Сахаров, художники: Л. А. Фёдоров, В. Максимов
- Партии исполняли: Китри — Дульцинея — Ольга Лепешинская, Базиль — В. Д. Голубин (позднее А. Н. Ермолаев), Дон Кихот — В. В. Смольцов, Санчо Панса — В. А. Рябцев
Новые танцы в постановке Н. А. Анисимовой
- Дирижёр — П. Э. Фельдт, художник: Т. Г. Бруни
- Партии исполняли: Китри — Дульцинея — Наталья Дудинская, позднее: Татьяна Вечеслова, Фея Балабина, Базиль — К. М. Сергеев, Эспада — С. Г. Корень
Постановки балета на Западе
На Западе постановка балета «Дон Кихот» была осуществлена антрепризой Анны Павловой в 1924 году в сокращённом варианте, в редакции от 1902 года Горского. В начале 1940-х годов балет был поставлен полностью вместе с Pas de Deux и вставными вариациями Русским балетом Монте-Карло (Ballet Russe de Monte Carlo). В 1966 году Рудольф Нуриев поставил свою версию спектакля для Венского государственного оперного театра. В 1973 году Нуриев экранизировал свою версию спектакля в Австралийском балете (англ. Australian Ballet). В 1980 году в American Ballet Theatre Михаил Барышников поставил свой вариант спектакля, который идёт в его версии во многих театрах мира, в том числе в Парижской опере.
Балет «Дон Кихот» считается одним из самых ярких и великих творений из классических балетов.
Спектакль поставлен многими театрами, по всему миру, в различных вариантах.
Постановки в театрах
- 1958 год — Финская национальная опера, Хельсинки
- 1962 год — Венская государственная опера, Вена
- 1966 год — Цюрихский оперный театр, Цюрих
- 1972 год — Австралийский балет, Сидней
- 1978 год — «American Ballet Theatre»[3] (ABT), Нью-Йорк
- 1994 год — Татарский академический государственный театр оперы и балета имени Мусы Джалиля.[4]
- 2010 год — Самарский академический театр оперы и балета.
Музыкальный театр имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко
Балет в 3-х действиях, пяти картинах с прологом. Либретто Мариуса Петипа в редакции Алексея Чичинадзе. Балетмейстер-постановщик Алексей Чичинадзе (с использованием хореографии Александра Горского), художник-постановщик Марина Соколова, дирижёр-постановщик Георгий Жемчужин
- Действующие лица
- Китри — Маргарита Дроздова, затем Галина Крапивина, Маргарита Лёвина, Светлана Смирнова, Галина Степаненко, Татьяна Чернобровкина, Наталья Ледовская, Наталья Крапивина, Наталья Сомова, Эрика Микиртичева.
- Базиль — Вадим Тедеев, затем Михаил Крапивин, Владимир Кириллов, Валерий Лантратов, Владимир Петрунин, Алексей Дубинин, Вадим Бондарь, Виктор Дик, Андрей Глазшнейдер, Георги Смилевски, Семён Чудин, Сергей Полунин.
- Эспада — Юрий Григорьев
Алексей Чичинадзе:
«Мне было интересно, сохранив самое ценное из хореографии выдающегося русского балетмейстера Александра Горского, переосмыслить и переработать ряд сцен балета. Мы искали более точную логику развития событий, отказываясь от длинных пантомимных сцен, заменяя их действенным танцем. В спектакле много новой хореографии, прежде всего в народных танцах».— Алексей Чичинадзе[5]
Михайловский театр
- Премьера 21 ноября 1996 года — Михайловский театр
- балет в трёх актах, пяти картинах с прологом[6]. Продолжительность спектакля: 3 часа
- Художник — постановщик Вячеслав Окунев[7] Музыка: Людвиг Минкус. Либретто: Мариус Петипа на сюжет романа Мигеля Сервантеса де Сааведры. Хореография: Александр Горский
- Китри — Оксана Бондарева, Базиль — Айдос Закан, Эспада — Николай Корыпаев, Уличная танцовщица — Виктория Кутепова
«Классический балет „Дон Кихот“ был впервые поставлен Мариусом Петипа в 1869 году, дошёл до нас в постановке Александра Горского и других более поздних интерпретаторов. Интересно, что этот блестящий балет отнюдь не инсценировка знаменитого романа Сервантеса, а самостоятельное хореографическое произведение по мотивам „Дон Кихота“».— Михайловский театр[8]
Ратманский в Амстердаме
Балетмейстер Алексей Ратманский. Художник — Жером Каплан. Китри — Анна Цыганкова. Базиль — Мэтью Голдинг
- Алексей Ратманский мечтал восстановить первую московскую постановку Мариуса Петипа 1869 года, исчезнувшую в 1900 году, когда балет заново переставил Александр Горский. За прошедший век «Дон Кихот» пережил десятки редакций и оказался так же далек от оригинала, как балет от романа Сервантеса.
«Погрузившись в историю, хореограф Ратманский выяснил, что записи оригинала Петипа не сохранились даже в главном хранилище русского балетного наследия — библиотеке Гарвардского университета. Уцелели лишь оригинальное либретто, музыкальная партитура с режиссёрскими комментариями, старинные программки и лихие статьи рецензентов. В результате Алексей Ратманский сочинил собственную версию, но „с огромным уважением к балетным традициям“, как он признается в буклете к спектаклю. Первое, что уважил хореограф — это пролог: Хореограф вернул ему статус полноценной части спектакля, в которой завязывается история странствий Дон Кихота. Начитавшись романов, безумный рыцарь видит Дульсинею, молящую о спасении. Это видение будет преследовать его весь спектакль, появляясь даже на небе в виде луны».— Мария Сидельникова[10]
Самобытность Алексея Ратманского и неординарность его мышления всегда оправдывали ожидания публики, как балетоманов с билетом на галёрку, так и любителей театрализованного балета, занимающих места в ложах театра. Определение «реставрация спектакля» никогда не было спутником талантливого хореографа с чувством вкуса.
«Заканчивается балет на лирической ноте: Хореограф отправляет влюблённого рыцаря в путь — в бесконечное путешествие за прекрасной дамой. Из всех находок Алексея Ратманского, пожалуй, самым эффектным моментом спектакля оказался фантасмагорический кошмар Дон Кихота. Прежде чем попасть в дивный мир дриад и амуров, бедный рыцарь подвергается нападению танцующих кактусов, отважно расправляется с ними под раскаты грома и сверкание молний и оказывается в лесной пещере дивной красоты, залитой волшебным зелёно-желтым светом».— «Коммерсантъ»
Дон Кихот Эйфмана
- «[www.eifmanballet.ru/ru/repertoire/don-quixote Дон Кихот, или Фантазии безумца]»
- Премьера — 1994 года. Жанр спектакля — трагикомедия. Балетмейстер — Борис Эйфман, либретто Бориса Эйфмана. Художник — постановщик — Вячеслав Окунев. Солисты: Вера Арбузова — Китри, Юрий Ананян — Базиль, Александр Рачинский — Дон Кихот, Алмаз Шамуралиев — Санчо Панса, Сергей Зимин — Больной, Агата Смородина — Медсестра.
- Действие балета Эйфмана начинается в сумасшедшем доме. Среди заключённых больницы — фантазёр, который, начитавшись романа Сервантеса, воображает себя Дон Кихотом.
«Конечно, спектакль и сегодня не утратил общественного звучания: в современном мире только чистый сердцем безумец может, не задумываясь о последствиях, вступаться за обиженных и за справедливость, как и во времена Сервантеса. Но, как я уже писала, есть и другой смысл балета Эйфмана, возможно, главный, который заключён в сцене с обручем (а затем и в аналогичной сцене с мячом). Перешагнув через обруч (опустив на пол мяч, который дала ему держать надзирательница), человек посмел перешагнуть черту, обозначенную для него неважно кем: правительством, общественными предрассудками, им самим, наконец. Оказалось, что перешагнуть черту просто, очень просто опустить мяч на пол, и человек получает в дар не только светлый мир, но СВОБОДУ МЫСЛИТЬ и ТВОРИТЬ. А что такое творчество, как не момент безумия нормального человека? По Эйфману, только безумцу открываются иные миры и иной смысл жизни. Поэтому-то среди обитателей больницы один Дон Кихот не сумасшедший, а Безумец, потому что он способен творить».
«Дон Кихот — это трагикомедия, построенная на контрастах Сцены в сумасшедшем доме дали мощный толчок неистощимой эйфмановской фантазии. Хореографический рисунок массовых сцен основан на клинически-точном воспроизведении нескоординированных движений психически больных людей. Эйфман балансирует на лезвии ножа: одно движение — и он может быть обвинен (а в Америке — запросто) в отсутствии политической корректности… В сценах в сумасшедшем доме нет издевки, но много юмора и — грусти».
Дон Кихот Василия Медведева[13]
Поставлен в 2016 году на сцене Литовского национального театра оперы и балета. Хореография Василия Медведева, Мариуса Петипа и Александра Горского. Дирижер - Мартынас Сташкус. Художники: костюмы - Елена Зайцева (Большой театр), сцена - Андрей Войтенко (Мариинский театр). Ассистент хореографа - Станислав Фечо. Солисты: Кристина Гуджюнайте, Олеся Шайтанова - Китри, Геннадий Жуковский, Ромас Цезарис - Базиль, Александр Молодов - Дон Кихот, Мартынас Ремейкис - Эспада, Ольга Коношенко - Мерседес, Андрей Жужжалкин - Санчо Панса.
Балеты на музыку других композиторов
Балеты по роману Мигеля Сервантеса «Дон Кихот Ламанчский» ставились и другими балетмейстерами и на другую музыку под разными названиями: «Don Quichotte», «Don Quixotte», «Свадьбы Гамаша», «Дон Кихот и Санчо Панса», «Дон Кихот Ламанческий», «Портрет Дон Кихота».
Напишите отзыв о статье "Дон Кихот (балет)"
Примечания
- ↑ Классический вариант постановки. Источник: Программа, краткое содержание.
- ↑ Балет «Дон Кихот» (1940 −1942): Художник В. Ф. Рындин, дирижёр Ю. Ф. Файер; Базиль — Асаф Мессерер, Дон Кихот — В. В. Смольцов, Санчо Панса — В. А. Рябцев.
- ↑ [www.abt.org/dnieper/ratmansky_russian.html В январе 2009 года Алексей Ратманский присоединился к ABT]
- ↑ [www.kazan-opera.ru/about/repertoire/28/107 «Дон Кихот», постановка Татарского театра оперы и балета]
- ↑ Владимир Котыхов "Дон Кихот" — Театр Станиславского. — Редакция журнала "Театральная Афиша".
- ↑ [reserve.sp.ru/opera/spectacl/r_quixot.htm Содержание спектакля]//- на сайте Михайловского театра
- ↑ [www.stanislavskymusic.ru/person.html?id=137 Вячеслав Окунев на сайте театра Станиславского]
- ↑ Михайловский театр "Дон Кихот". — 1996.
- ↑ [operetta-land.ru/production/history-balet-next/niderland/ Танцевальная жизнь Нидерландов]
- ↑ Мария Сидельникова "Дон Кихот" в экспортном исполнении Алексея Ратманского в Амстердаме. — Газета «Коммерсантъ», 18.02.2010. — Вып. № 29. — № 4329.
- ↑ Нина Аловерт Премьера балета "Дон Кихот, или фантазии безумца" Бориса Эйфмана в Нью-Йорке. — «Русский Базар», 5 - 11 апреля 2002. — Вып. № 15. — № 311.
- ↑ Белла Езерская "Театр Эйфмана в Нью-Йорке". — Нью-Йорк: «Чайка», 10 мая 2002. — Вып. № 9. — № 25.
- ↑ [www.opera.lt/repertuaras/baletai/don-kichotas DON KICHOTAS - Lietuvos nacionalinis operos ir baleto teatras]. www.opera.lt. Проверено 10 августа 2016.
- ↑ [www.balletmusic.ru/ballet_5.htm# Балеты]
- ↑ [www.ballet-enc.ru/html/d/don-kihot.html Дон Кихот в энциклопедии балета]
Ссылки
- [www.mikhailovsky.ru/repertoir/?sp=6# Официальный сайт Михайловский театр. «Дон Кихот» Премьера постановки: 21 ноября 1996]
- [www.bolshoi.ru/ru/season/ballet/repertoire/detail.php?act26=info&id26=198 «Дон Кихот» — Большой театр]
- [www.teatr.ru/th/perf-info.asp?perf=967 «Дон Кихот» — Московский академический музыкальный театр имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко]
- [www.eifmanballet.ru/ Официальный сайт Театра Бориса Эйфмана]
- [theatre.perm.ru/ru/theatre/repertoire/16/ «Дон Кихот» — Пермский академический театр оперы и балета имени Петра Ильича Чайковского]
- Терминология в балете
- Репертуар балета Мариинского театра
| ||||||
| ||||||
| ||||||
Отрывок, характеризующий Дон Кихот (балет)
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.
Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.
Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.
Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
