Успенская церковь на Васильевском острове

Православная церковь
Успенская церковь
Страна	Россия
Город	Санкт-Петербург, набережная Лейтенанта Шмидта, 27
Конфессия	Православие
Епархия	Санкт-Петербургская
Архитектурный стиль	Псевдорусский
Автор проекта	Косяков, Василий Антонович
Строительство	1895—1897 годы
Дата упразднения	1935—1991 годы
Статус	Объект культурного наследия РФ № 7810164008
Сайт	[www.rp-c.ru/index.php Официальный сайт]

Успе́нская це́рковь (храм Успе́ния Пресвято́й Богоро́дицы) — ставропигиальная православная церковь на Васильевском острове Санкт-Петербурга. Построена подворьем Киево-Печерской лавры. Ныне состоит при подворье Козельской Свято-Введенской Оптиной пустыни. Адрес: набережная Лейтенанта Шмидта, 27.

История подворья

Троицкое и Псковское подворья

В 1721 году на Васильевском острове, в соответствии с указом Петра I, началось строительство архиерейских подворий членов Святейшего Синода. Здание на углу набережной Невы и 15-й линии было приобретено у Нарышкиных Троице-Сергиевым монастырём. Однако к середине XVIII века монастырь перенёс своё подворье на набережную реки Фонтанки и оставил перестроенный дом с домовой церковью Рождества Христова на Васильевском острове. В 1756 году в «Санкт-Петербургских ведомостях» было опубликовано объявление о продаже первого здания. В течение десяти лет подворье удалось лишь сдать в аренду Академии наук, покупатель же не нашёлся. Такое положение привело к тому, что 10 (21) апреля 1721 года, Екатерина II издала указ о передаче здания Псковской епархии для устройства подворья.

Подворье Псковского архиерейского дома использовалось, в основном, для проживания архиереев-синодалов, приезжающих в Санкт-Петербург на заседания. Доход был небольшим, контролировать деятельность из Пскова было сложно. В результате, в 1854 году, по просьбе временно управляющего Псковской епархией архиепископа Рижского и Митавского Платона (Городецкого), Святейший Синод принял управление подворьем на себя. Взамен Псковский архиерейский дом с 1856 года начал получать ренту. Смена управления не изменила хозяйственную ситуацию на подворье. 11 (23) августа 1872 года было решено его продать.

Киевское подворье

Во избежание передачи комплекса с домовым храмом другому ведомству, митрополит Киевский и Галицкий Арсений (Москвин) предложил продать его для подворья Киево-Печерской лавре. 11 (23) июня 1875 года было получено Высочайшее разрешение на продажу земли без торгов за 86000 рублей.

К моменту покупки подворье представляло собой участок, застроенный двухэтажным, неоднократно переделывавшимся, главным зданием с полуподвалом. В нём находилась домовая церковь Рождества Христова. Во дворе — несколько небольших служебных зданий и склад строительного камня, арестованный полицией, поскольку хозяин не был установлен. При входе находилось общественное «ретирадное место», распротранявшее зловоние, и мусорная яма. Митрополит предполагал сделать полную перестройку подворья, но вскоре скончался, и, за отсутствием утвержденных проектов, работы не осуществились.

Поскольку подворье было бедным, его жилые и хозяйственные помещения сдавались в аренду мирским людям. Был начат косметический ремонт, пристраивались и перестраивались здания; в 1879 году по проекту П. И. Шестова возведён новый одноэтажный флигель по 15-й линии, который назвали «Запасный дом». Однако всё это было недостаточным для статуса подворья, в котором размещались монашествующие и продолжительный срок проживали киевские архиереи. Домовый Рождественский храм к тому времени уже не мог вместить всех молящихся, само помещение было пожароопасным. В 1883—1885 годах была осуществлена попытка капитальной перестройки главного здания по проекту Н. А. Мельникова, но она не добавила удобств. Помещения оставались полутёмными, ровность стен, полов и потолков была нарушена; а в митрополичьих покоях, во избежание обрушения потолка были установлены чугунные колонны в качестве подпорок. В 1893 году на углу «Запасного дома» была устроена часовня по проекту гражданского инженера А. М. Воробьева.

В 1894 году состоялся архитектурный конкурс на строительство здесь нового комплекса церковных зданий. В конкурсе участвовали проекты архитекторов А. М. Воробьева, В. А, Демяновского, В. А. Косякова, О. И. Тибо-Бриньоля и М. А. Щурупова. По его итогам был принят проект В. А. Косякова (при участии Б. К. Правдзика). Согласно проекту, главной архитектурной доминантой подворья и этой части невской набережной должен был стать новый храм, большинство зданий предполагалось выстроить заново. В 1894—1895 годах на месте снесённого здания на набережной был построен новый двухэтажный дом, в котором устроены квартира настоятеля и покои митрополита с балконом на главном фасаде. Из своих комнат митрополит мог непосредственно перейти в храм. Остальные служители подворья разместились в двухэтажном дворовом флигеле. Запасный дом был надстроен третьим этажом. Через три года был перепланированы сад и два двора; построены сарай с кладовыми и конюшня. В 1900 году была сооружена ограда. В подвальных помещениях, на окнах и дверях, были установлены полуавтоматические противопаводковые ставни.

Таким образом подворье представляло собой закрытый комплекс построек с отдельным входами для братии, митрополита и посетителей. Запасный дом сдавался внаём. Постоянно при подворье проживало, кроме настоятеля, около 15 монашествующих. Братия, в основном, трудилась на церковных послушаниях. 22 января (4 февраля) 1903 года на подворье скончался митрополит Киевский и Галицкий Феогност (Лебедев). В 1915 году в подвалах подворья была складирована богатая библиотека митрополита Владимира (Богоявленского), погибшая через девять лет во время наводнения.

С 1919 года началось постепенное «уплотнение» жилья, монашествующие были перемещены из келий в небольшие помещения. В пяти комнатах проходили занятия Петроградского богословского института. В начале 1920-х годов настоятель отец Трифиллий (Смага) активно противодействовал деятельности обновленческого Высшего церковного управления, ссылаясь на автономность подворья, относящегося к украинской части Церкви. Однако, под угрозой Василеостровского благочинного протоиерея Николая Платонова ликвидировать подворье, формально признал Высшее церковное управление и согласился поминать епископа Артемия (Ильинского). Такой поступок не был принят в Лавре, и отец Трифиллий, после объяснения духовному собору монастыря обстоятельств подчинения обновленцам, получил благословение держаться епископа Мануила (Лемешевского). В 1923 году братия подворья была принята в общение в Патриаршую церковь. В ночь с 2 на 3 февраля 1924 года отец Трифиллий был арестован вместе с епископом Мануилом.

После закрытия 29 сентября 1926 года Киево-Печерской лавры подворье продолжило своё существование самостоятельно. Впоследствии небольшая часть братии поддержала иосифлянское движение. В ночь на 23 августа 1930 года некоторые монашествующие и часть прихожан были арестованы по обвинению в «систематическом задерживании разменной серебряной монеты, подрывая этим денежное обращение в СССР». Они были осуждены по статьям 58-10 и 59-12 уголовного кодекса с последующей отправкой в лагеря. Последних членов братии арестовали и приговорили к ссылке в Казахстан к марту 1932 года. Фактически подворье перестало существовать.

Оптинское подворье

К концу 1980-х годов комплекс бывшего подворья был занят различными организациями и коммунальными квартирами. Запасный дом был надстроен четвёртым этажом, келейные флигели — двумя этажами и перепланированы. Монастырский садик утратил свою целостность и регулярность.

В 1988 году вновь была открыта Оптина пустынь. Осенью 1990 года наместник монастыря архимандрит Евлогий (Смирнов) обратился к властям Ленинграда рассмотреть возможность передачи одного из городских храмов (в том числе закрытых) для основания в нём монастырского подворья. Среди предложенных храмов был Успенский, на котором и остановил свой выбор наместник. С этого времени началась реставрация храма и восстановление помещений подворья путём выкупа и расселения коммунальных квартир. Освобождённые помещения вновь перепланированы для нужд подворья.

История храма

Строительство

Новый храм во имя Успения Пресвятой Богородицы и преподобных Антония и Феодосия, Печерских чудотворцев, был заложен 15 (27) августа 1895 года архимандритом Феогностом (Пашковым). Работы по строительству продолжались без перерыва с раннего утра до наступления темноты. Для ускорения процесса было решено использовать, вместо кирпича, бетон для устройства основных арок. В сентябре 1896 года внутри строящегося храма была возведена временная церковь, где постоянно проходили богослужения. 14 (26) сентября 1897 года на купола были подняты кресты. Главный придел в честь Успения Пресвятой Богородицы был освящён 18 (30) декабря 1897 года митрополитом Киевским и Галицким Иоанникием (Рудневым), а боковой, в честь печерских преподобных, — 19 (31) декабря. Летом 1898 года были позолочены купола и произведены отделочные работы. После освящения в храме был установлен временный иконостас из старой домовой церкви подворья. Отделочные работы и роспись были завершены к 1903 году.

1900—1935 годы

В храме литургия служилась ежедневно, а по воскресным и праздничным дням дважды в день: ранняя — в приделе преподобных Антония и Феодосия Печерских, а поздняя — в главном приделе Успения Пресвятой Богородицы. Популярным в народе было еженедельное пение акафиста Успению Божией Матери — традиция заведённая ещё с 1870-х годов. Периодически акафист служил сам киевский митрополит.

Весной 1922 года из алтаря храма были похищены потир, крест и оклад с напрестольного Евангелия. «Двадцатка» храма была обвинена в ненадлежащем хранении имущества. В 1930-е годы в храме служили певчими М. В. Гундяев и Р. В. Кучина — родители патриарха Московского и всея Руси Кирилла.

Первая попытка закрыть храм была предпринята в 1932 году. 4 февраля Василеостровский райсовет предложил передать храм заводу «Метприбор». Поскольку организация отказалась от предложенного здания, Ленсовет решил снести церковь, на что получил согласие Наркомпроса от 5 марта 1932 года. Прихожанам удалось отстоять храм, собрав более 3000 подписей в его защиту. Эта акция и спровоцировала арест последних монахов подворья.

После прекращения существования подворья приход получил ставропигиальный статус. Это положение косвенно спасало храм от решений закрыть его. Однако к лету 1932 года на Васильевском острове не осталось ни одного прихода Ленинградской епархии, а приток в Успенскую церковь епархиального духовенства из закрытых храмов вынудил пересмотреть её статус. В итоге, 13 июня храм был передан в ведение ленинградского митрополита.

В конце 1933 — начале 1934 года в приходе прошли очередные аресты (в рамках дела о «евлогиевцах»): под следствие попали четыре священника, служивших в храме. Через полгода, 25 августа решением Ленинградского облисполкома храм был закрыт, хотя службы продолжались до 23 января 1935 года.

Период закрытия

После закрытия храма, его здание было передано в ведение Ленинградского военного порта. В 1936 году церковь использовали как спортивный зал. В период блокады Ленинграда под куполом, выкрашенным в зелёный цвет, расположился наблюдательный пункт ПВО; в самом храме — склад РККФ, в подвале — бомбоубежище. В бывшем садике подворья находился зенитный расчёт.

В 1956 году, в соответствии с личным распоряжением А. И. Микояна здание храма было передано под устройство в нём первого в Ленинграде закрытого катка. Проект был разработан институтом «Ленгипроинжпроект». В результате работ была уничтожена метлахская плитка; уничтожена или закрашена живопись; в алтаре оборудованы машинное отделение и гардеробы; в центре размещено ледовое поле площадью 289 м², на хорах — буфеты и кладовые для инвентаря. Кроме того, здесь размещались склад спортивного инвентаря, мастерская по заточке коньков, раздевалки. Зал был украшен портретами В. И. Ленина, флагами и транспарантами. Торжественное открытие катка состоялось в 1961 году. На нём тренировались такие фигуристы Ленинградской школы, как Л. И. Белоусова и О. А. Протопопов. После окончания строительства Дворца спорта «Юбилейный» в 1967 году, крытый каток в бывшей церкви стали использовать для тренировок детей и проведения новогодних ёлок.

Однако состояние храма ухудшалось, зданию требовался ремонт, стены были повреждены грибком и разрушались. Чтобы решить финансовые проблемы, в здании катка были открыты сначала бани, а затем — цветочная плантация для продаж.

Восстановление храма

В июне 1991 года Ленгорисполком принял решение передать бывший Успенский храм ставропигиальному Свято-Введенскому монастырю Оптина пустынь. 28 августа 1991 года в бывшем хореографическом зале катка был установлен временный иконостас, начаты службы.

В течение пяти лет изучалось техническое состояние памятника, создавался проект восстановления; одновременно разбирались установленные после закрытия храма стены, вывозился мусор. Первое богослужение в южном приделе состоялось в октябре 1993 года. Ежедневно службы стали совершаться здесь лишь с февраля 1996 года. Тогда же началась реставрация центрального алтаря.

16 января 1998 года на куполе был водружён крест. К 2003 году восстановлен иконостас. К середине 2013 года церковь снаружи и внутри была полностью восстановлена, и 15 сентября патриархом Кириллом храм был освящён великим чином.

Архитектура, убранство

Успенский храм пятиглавый, бесстолпный, вместимостью до 2000 человек. Проект выдержан в псевдорусском стиле. Построен с применением как кирпича, так и бетона. Нижняя часть здания облицована серым гранитом, верхняя — радомским песчаником. 14 сортов облицовочного кирпича поставлялись рижским заводом М. В. Нестерова. Наружные мозаики были исполнены в мастерской В. А. Фролова. При строительстве храма, впервые в Санкт-Петербурге, гладкие части куполов были облицованы листами алюминия.

Храмовое пространство образовано системой перекрещивающихся арок. В связи с этим в церкви отсутствуют столбы. Стены церкви первоначально были расписаны московскими мастерами Снегирёвым, Н. И. Струнниковым и Яковлевым под руководством академика Ф. А. Соколова. Роспись была отреставрирована группами реставраторов под руководством Л. А. Любимова, Ю. В. Смолянского, Е. П. Большакова. Кроме того, в храме работала группа, сформированная выпускниками Санкт-Петербургского государственный академического института имени И. Е. Репина Я. А. Штеренбергом и Г. М. Журавлёвым, к концу работ составлявшая 80 человек.

На внутреннем пространстве купола изображён «Христос Пантократор» с херувимами и серафимами (закончен в 2007 году). Под барабаном — четыре композиции: «Рождество Иисуса Христа», «Крещение Господне», «Сошествие во ад» и «Вознесение Господне». На парусах находятся образа четырёх Евангелистов. Главной темой центрального алтаря является Успение Пресвятой Богородицы, северного — Архангелы и русские святые, южного — Спас Эммануил. На межалтарных стенах находятся изображения «Распятие на Кресте» и «Снятие со Креста», на хорах — святых Киево-Печерского патерика.

В алтаре установлен престол из каррарского мрамора. Фарфоровый позолоченный иконостас был изготовлен в мастерской заслуженного художника Российской Федерации Л. С. Солодкова.

До закрытия храма в нём находились иконы, написанные насельницами московского Новодевичьего монастыря и иконописцами под руководством московского художника Николая Михайловича Софонова. Храмовый список «Успения Божией Матери» после закрытия подворья был перенесён во Владимирский собор.

В Успенском храме находятся иконы:

• преподобных старцев Оптинских с частицами их мощей,
• святых Киево-Печерских с частицами их мощей,
• преподобного Амвросия Оптинского с частицей его мощей,
• святого великомученика Пантелеймона Целителя с частицей его мощей.
• Божией Матери «Скоропослушница», написанная в одном из Афонских монастырей;
• Божией Матери «Всецарица» и Божией Матери «Неупиваемая чаша».

На звоннице помещены шесть колоколов общим весом 1128 кг.

Деятельность Подворья

Учреждения на территории комплекса

При подворье Оптиной пустыни действуют институт, православная гимназия, воскресная школа, антисектантский центр, золотошвейная мастерская и библиотека. В 1994 году при Подворье была открыта Общедоступная школа для детей и Богословские курсы для взрослых. В 1999 году на их базе был открыт Институт религиоведения и церковных искусств с двумя отделениями: богословским и церковных искусств. Основным направлением богословского отделение является изучение богословский и исторических наук, а также христианской культурологии. При этом во время обучения предусматривается практика в областях апологетики, миссионерства и социальной работы. Отделение церковных искусств специализируется на трёх направлениях: церковной музыки, иконописи и реставрации. Подразделением Института является Воскресная школа, открытая в 1994 году. Православная общеобразовательная гимназия имени святого преподобного Амвросия Оптинского была основана в 2010 году.

Деятельность реабилитационного центра «Диалог» направлена на помощь лицам, пострадавшим от деятельности деструктивных религиозных организаций. Кроме того, Центр ведёт профилактическую работу по предотвращению вовлечения в псевдорелигиозные и раскольнические организации.

Скит подворья

В 1999 году Подворье Оптиной пустыни получило 40 гектаров земли у посёлка Сосновый Бор Выборгского района Ленинградской области для открытия подсобного хозяйства и строительства скита. За 15 лет был убран мусор и демонтированы руины трёх зданий; возведен скитский дом. На животноводческой ферме содержатся коровы, куры, страусы, еноты-полоскуны; существует пасека; в прудах разводятся японские карпы. На территории скита в 2006 году начато строительство храма во имя преподобного Амвросия Оптинского. Так же с 2010 года к скиту приписана каменная церковь святого благоверного князя Александра Невского, построенная в 1907 и отреставрированная в 2007 году.

Настоятели подворья

Настоятели подворья и храма
Даты	Настоятель
7 (19) июня 1886 — 5 (17) июня 1892	архимандрит Иаков
7 (19) июня 1892 — 5 июля 1922	архимандрит Феогност (Помиков) (1845—1925)
5 июля 1922 — 3 февраля 1924	архимандрит Трифиллий (Смага) (1877—1946)
1924—1927	архимандрит Иоасаф (Стаценко)
1928—1929	архимандрит Феодосий (Михайловский) (1897—после 1931)
1929 — 22 августа 1930	архимандрит Трифиллий (Смага) (1877—1946)
март 1931 — июнь 1932	епископ Николай (Муравьёв-Уральский) (1882—1961)
июль 1932 — 21 декабря 1933	протоиерей Николай Петрович Тихомиров (1873—1937)
1934—1935	протоиерей Николай Георгиевич Ладыгин (1882—после 1935)
1935—1991	период закрытия
1991—1996	иеромонах Иннокентий (Орлов) (род. 1964)
1996—2013	игумен Ростислав (в миру Ярослав Якубовский)
2013 — настоящее время	игумен Арсений (Мосалёв) (род. 1968)

На подворье служили иерей Константин Кобец и архимандрит Гурий (Егоров).

Литература

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7810164008

Загоровская Л. И. [www.rp-c.ru/book/files/all.pdf Успенское подворье: История и люди] / Под ред. А. Зимина. — СПб.: Успенское подворье… Оптина монастыря: Изд-во Зимина, 2010. — 184 с.

Ссылки

• [www.spb.optina.ru/ Официальный сайт Санкт-Петербургское подворье монастыря Оптина пустынь] (см. здесь [spb.optina.ru/daily.php расписание богослужений в храме] итп).

Отрывок, характеризующий Успенская церковь на Васильевском острове

– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.