Великая Восточноазиатская конференция

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Вели́кая Восточноазиа́тская конфере́нция (Конфере́нция Вели́кой Восто́чной А́зии, Токи́йская конфере́нция; яп. 大東亞會議, современными иероглифами — 大東亜会議) — саммит, проходивший в Токио с 5 по 6 ноября 1943 года. В конференции приняли участие представители семи государств-членов Великой Восточноазиатской сферы взаимного процветания во главе с Японской империей.

Главной задачей конференции, организатором которой выступила Япония, было подчёркивание роли Японии как «освободителя» Азии от западного колониализма и лидера среди стран Восточной Азии[1]. По сути, конференция была мероприятием государств, представители которых были приглашены в Токио, которые находились в зависимости от Японии или были оккупированы Вооруженными силами Японии, и лишь два из них — Маньчжоу-го и Таиланд — имели дипломатическое признание со стороны хотя бы нескольких государств за исключением стран «оси» и их союзников (в частности, Маньчжоу-го признали Сальвадор и Доминиканская Республика[2], а Таиланд, более того, входил в состав Лиги Наций).





Предпосылки

В период с момента вступления Японской империи во Вторую мировую войну в декабре 1941 года по май 1942 год силы Японской императорской армии подчинили себе значительную часть британских, французских и американских колоний на Азиатском континенте и в Тихом океане, а именно: небольшие части Французского Индокитая и Британской Индии, Малайю, Бирму, Филиппинский архипелаг, Голландскую Ост-Индию (Индонезийский архипелаг), часть Новой Гвинеи и ряд тихоокеанских островов, таких, как Соломоновы острова и острова Гилберта, Гуам и атолл Уэйк. Кроме того, с 1931 года Японией контролировалась территория Маньчжурии, на которой было образовано марионеточное государство Маньчжоу-го, а с 1937 года, после серии успешных военных действий в Китае в ходе Японо-китайской войны, также восток Внутренней Монголии (государство Мэнцзян) и ряд китайских территорий, граничащих с побережьем Восточно-Китайского и Южно-Китайского морей.

Большинство оккупированных японцами территорий, за исключением тех, где создавались марионеточные государства, сохраняло колониальный характер, практически ничем не отличавшийся от прежних форм управления. Изначально, пока японские армия и флот с успехом воевали против англо-американских сил в пределах Тихоокеанского театра военных действий, японское правительство не нуждалось в предоставлении этим государственным формированиям, полностью контролируемым Японией, большей самостоятельности. Однако в 1943 году, с ухудшением японских позиций на Тихом океане (битва за Мидуэй), чиновники МИД Японии и сторонники паназиатизма в политических и военных кругах империи посодействовали продвижению программы предоставления «независимости» различным частям Восточной Азии, оккупированным Японией. Авторы программы делали ставку на то, что угроза возвращения европейского колониализма вызовет рост недовольства коренных народов Азии и поспособствует более активному их участию в войне на стороне Японии. Японское военное руководство, понимая пропагандистскую ценность и значительную формальность такого шага, поддержало идею. С этой целью 31 мая 1943 года был официально одобрен документ «Об основных принципах политического руководства в Великой Восточной Азии». В нём говорилось, что для продолжения и завершения войны нужно «укрепить политическую сплочённость государств и наций Великой Восточной Азии вокруг империи» и обратить особое внимание на усиление их военного сотрудничества с Японией[3]. Так, в период с августа по октябрь 1943 года появились Государство Бирма, Филиппинская республика, Свободная Индия, Королевство Камбоджа, получившие мнимую независимость, но на деле же продолжавшие контролироваться Японией[4][5].

Страны-участницы

Состоявшиеся

Государство Бирма

Государство официально получило независимость 1 августа 1943 года, после чего японская военная администрация Бирмы передала свои полномочия бирманскому правительству и была распущена. Правительство возглавил адвокат и бывший политзаключённый доктор Ба Мо, который и представил Бирму на Токийской конференции.

Китайская республика

Коллаборационистский режим Ван Цзинвэя, официально, как и легитимный режим Чан Кайши, называвшийся «Китайской республикой», был провозглашён 30 марта 1940 года на оккупированных Японией в ходе Японо-китайской войны восточно-китайских территориях. В январе 1943 года японское правительство приняло решение о предоставлении Китайской республике ряда уступок (возвращение сеттльментов, отмена права экстерриториальности и т. д.), вследствие чего 9 января того же года правительство Ван Цзинвэя объявило войну Великобритании и США.

На конференции китайскую делегацию возглавлял сам Ван Цзинвэй.

Маньчжоу-го

Маньчжоу-го (также Маньчжурская империя) было учреждено в 1932 году на занятой японцами территории Маньчжурии. Это государство было наиболее активным восточноазиатским союзником Японской империи в военном отношении: Маньчжурская императорская армия, на 1943 год насчитывавшая около 200 000 человек, принимала участие в боях на Халхин-Голе и Хасане, в сражениях Японо-китайской войны.

На конференции в Токио Маньчжоу-го представлял премьер-министр государства генерал Чжан Цзинхуэй, известный своей прояпонской позицией.

Свободная Индия

21 октября 1943 года в Сингапуре было сформировано правительство т. н. «Свободной Индии» (более известна как «Азад Хинд»). Поскольку подавляющая часть Британской Индии, на управление территорией которой претендовало правительство, находилась вне зоны японской оккупации, оно позиционировало себя как правительство в изгнании. Однако, несмотря на это, власти «Свободной Индии» всё-таки контролировали часть индийских территорий, таких как Андаманские и Никобарские острова, а также часть современных индийских штатов Манипур и Нагаленд на востоке Индии. На первом же заседании правительство объявило войну Великобритании и США.

Индийским представителем в Токио был председатель правительства Свободной Индии Субхас Чандра Бос, по совместительству возглавлявший Индийский легион СС. Согласно официальному регламенту конференции, Бос присутствовал на ней в роли «наблюдателя». Это было во многом обусловлено как раз тем, что сингапурское правительство Индии находилось «в изгнании», что не позволяло его главе быть полноценным участником саммита[6].

Королевство Таиланд

Таиланд был единственной страной из участвовавших в конференции, образованной без посредничества Японии (история современного Таиланда берёт начало с XIII века), единственной, состоявшей в Лиге Наций и единственной, имевшей дипломатическое признание со стороны стран Антигитлеровской коалиции. Союз Таиланда с Японией и объявление им войны Великобритании и США были навязаны японскими вооружёнными силами, вторгшимися на тайскую территорию в декабре 1941 года и в противном случае угрожавшими оккупацией государства.

В качестве представителя Таиланда в Токио был изначально приглашён тайский премьер-министр маршал Плек Пибунсонграм, однако в итоге вместо него на конференцию прибыл дипломатический деятель принц Ван Вайтайакон. Этим решением маршал подчеркнул, что Таиланд не является зависимым от Японии государством. Кроме того, отъезд премьер-министра в неспокойное для страны время мог привести к его свержению, чего боялся Пибунсонграм[7][8].

Филиппинская республика

Формальная независимость Филиппин была провозглашена 14 октября 1943 года, но, невзирая на это, японский контингент продолжал присутствовать на островах вплоть до их освобождения американскими войсками. К власти пришло правительство во главе с националистом Хосе Пасьяно Лаурелем. Филиппинская республика стала единственной страной-участницей конференции, на момент её проведения не находившейся в состоянии войны с США и Великобританией. Войну этим государствам Филиппины объявили лишь в сентябре 1944 года.

Филиппины в Токио представлял сам президент Лаурель.

Несостоявшиеся

На конференцию были приглашены делегаты далеко не всех стран Великой Восточноазиатской сферы взаимного процветания, в рамках которой была организована конференция[9]. В частности, делегаты со стороны Вьетнама (который, впрочем, на тот момент де-юре не считался независимым государством) и Камбоджи не были приглашены из солидарности к вишистской Франции — номинально контроль над бывшим Французским Индокитаем принадлежал Японии и вишистскому правительству в равной степени[10].

Не присутствовали на конференции и представители коренных народов, проживавших на территориях японских генерал-губернаторств Корея и Тайвань, а именно корейцев и ханьских китайцев, несмотря на свою относительную многочисленность.

Наконец, на конференции не было представителей Индонезии. Вопрос о предоставлении независимости бывшим Британской Малайе и Голландской Ост-Индии был более сложен. 31 мая 1943 года Генеральный штаб Японской императорской армии в одностороннем порядке принял решение о присоединении этих территорий к Японской империи. Это действие значительно подорвало усилия японской пропаганды, направленные на представление Японии как освободительницы азиатских народов. Лидеры движения за независимость Индонезии Ахмед Сукарно и Мохаммад Хатта, также сотрудничавшие с японскими властями, были приглашены в Токио вскоре после окончания Конференции для проведения неофициальных заседаний[11].

Список представителей

Флаг государства Государство Портрет делегата Делегат
Государство Бирма
(бирм. ဗမာ)
Ба Мо
(18931977)
глава правительства
Китайская республика
(кит. 中華民國)
Ван Цзинвэй
(18831944)
глава правительства
Маньчжоу-го
(кит. 大滿洲帝國)
Чжан Цзинхуэй
(18711959)
премьер-министр
Свободная Индия
(хинди आर्ज़ी हुक़ूमत-ए-आज़ाद हिन्द;
урду عارضی حکومت‌ِ آزاد ہند)
Субхас Чандра Бос
(18971945)
глава правительства
Королевство Таиланд
(тайск. ราชอาณาจักรไทย)
Ван Вайтайакон
(18911976)
дипломат
Филиппинская республика
(тагальск. Republika ng Pilipinas)
Хосе Лаурель
(18911959)
президент
Японская империя
(яп. 大日本帝國)
Хидэки Тодзио
(18841948)
премьер-министр

Ход конференции

Условия проведения

Местом для проведения конференции было выбрано здание Имперского парламента Японии в Касумигасэки — одном из центральных районов Токио. Строительство этого огромного гранитного сооружения началось в конце 1920-х годов и завершилось лишь к 1936 году[12].

В течение дня 5 ноября делегации стран-участниц прибывали в Аэропорт Ханэда, где их встречали японские чиновники во главе с премьер-министром Хидэки Тодзио. Затем делегаты размещались в чёрных легковых автомобилях, которые доставляли их к зданию японского парламента[13].

По замыслу японских властей, занимавшихся организацией конференции, в первый день работы конференции планировалось заслушать выступления делегатов, которым предстояло изложить свои взгляды относительно необходимости будущего взаимодействия между странами Восточной Азии, а во второй — должно было состояться обсуждение и принятие «Совместной декларации Великой Восточной Азии» — документа, разработанного японскими властями[6].

Выступление Тодзио

После начала заседания свою речь произнёс премьер-министр Японии Хидэки Тодзио, изложивший официальную позицию Японской империи относительно обстановки в т. н. «Великой Восточной Азии». Тодзио подверг критике империалистический характер внешней политики США и Великобритании, при этом подчеркнув факт соперничества между двумя великими державами[14][15].

На протяжении прошлых веков Британская империя путём мошенничества и агрессии приобрела обширные территории по всему миру и поддерживала своё господство над другими нациями и народами в различных регионах, держа их в лишениях и стравливая друг с другом. С другой стороны — Соединённые Штаты, которые, воспользовавшись беспорядком и замешательством в Европе, установили своё превосходство над Американским континентом, протянув свои щупальца до Тихого океана и Восточной Азии после войны с Испанией. Затем, пользуясь своим возвышением после Первой мировой войны Соединённые Штаты стали стремиться к мировой гегемонии. Совсем недавно, с начала нынешней войны, Соединённые Штаты в ещё большей степени активизировали свою империалистическую деятельность, стремясь проникнуть в Северную Африку, Западную Африку, Атлантический океан, Австралию, Ближний Восток и даже в Индию, видимо, пытаясь узурпировать место Британской империи.

По мнению Тодзио, «рост престижа и могущества Японии рассматривался Америкой и Англией с возраставшей неприязнью», что и вынудило Японию к началу военных действий, дабы обезопасить себя от нападения со стороны этих государств[14].

Военные действия в Восточной Азии и Тихом океане японский премьер-министр охарактеризовал термином «Великая Восточноазиатская война». Эта война, в его представлении, была направлена «на уничтожение зла и восстановление правосудия» и поддержана народами Великой Восточной Азии, за что Тодзио публично поблагодарил делегатов, представлявших эти народы[16]. Особый акцент он сделал на фигуре приглашённого на конференцию председателя сингапурского правительства Индии в изгнании (Азад Хинд) Субхаса Чандры Боса — представителя и — формально — лидера одной из самых многочисленных азиатских наций, наряду с китайской[14].

Выступления делегатов

Помимо делегатов, в помещении, где проходила конференция, присутствовало несколько переводчиков. Представители государств говорили на разных языках: Ван Цзинвэй и Чжан Цзинхуэй — на китайском, Ба Мо, Хосе Лаурель и Субхас Чандра Бос — на английском. Тодзио обращался к присутствующим на японском языке[13].

Выступая с речью, Ба Мо — председатель бирманского правительства — выразил благодарность в адрес Японии, благодаря которой, по словам Ба Мо, его мечты о единении народов Восточной Азии стали реальностью. Он также подчеркнул необходимость этого единения, сказав: «Моя азиатская кровь всегда призывала меня к другим азиатам». Впоследствии бирманский лидер употребил словосочетание «азиатская кровь» ещё несколько раз и призвал всех присутствующих последовать её зову[17]. Войну против США и Великобритании он назвал «временем, когда надо думать не разумом, а кровью»[18]. Как и другие делегаты, Ба Мо часто говорил о «миллиарде азиатов», готовых сражаться за свою свободу под началом Японии[19]. Спустя несколько десятков лет, намного позже окончания Второй мировой войны, в своих мемуарах Ба Мо жёстко критиковал японскую политику военного периода, обвиняя японцев в жестокости и произволе по отношению к бирманцам[20].

Председатель марионеточного китайского правительства Ван Цзинвэй в своём обращении к присутствующим делал упор на необходимость мирного сосуществования и согласованности действий между Китаем и Японией[21].

Президент Филиппинской республики Хосе Пасьяно Лаурель дал высокую оценку действиям японских армии и флота и отметил, что японские победы «оправдали престиж всех азиатских стран»[22].

Резкому осуждению со стороны делегатов, в особенности главы индийского правительства в изгнании Субхаса Чандры Боса, подверглась деятельность Лиги Наций, которую Япония отчасти противопоставляла системе нового порядка в Восточной Азии. Делегаты подметили, что Лига на самом деле защищала интересы западного колониализма, при этом не считаясь с позицией коренных жителей колоний[23]. Во время своего выступления Субхас Чандра Бос заметил: «…в коридорах и вестибюлях Лиги Наций я провёл много дней, стучась в одну дверь за другой, в тщетной попытке получить слушание по вопросу индийской свободы» и резко раскритиковал безразличие этой организации по отношению к движению за индийскую независимость[23]. По итогам конференции выступления Боса и Ба Мо оказались самыми яркими[24].

По окончании выступлений внутри здания Парламента делегаты проследовали наружу, к фасаду сооружения, где была возведена конструкция, в центре которой располагался большой японский флаг, а по бокам — флаги всех стран-участниц конференции: по три слева и справа от японского. Перед флагами находились трибуна, за которой поочерёдно выступали главы делегаций, и несколько рядов сидений, предназначенных как для иностранных гостей, так и для японских чиновников и военных руководителей. Перед Парламентским зданием собралась огромная толпа, сопровождавшая речь каждого оратора овациями и аплодисментами[13].

Совместная декларация

В конце своего выступления Хидэки Тодзио озвучил т. н. «Совместную декларацию Великой Восточной Азии», в которой были отражены основные позиции и намерения государств Восточно-Азиатской сферы взаимного процветания[3].

Декларация, в оригинале составленная на японском языке, состояла из небольшой преамбулы и пяти положений, которым обязывалось следовать в дальнейшем каждое из государств Великой Восточной Азии.

Совместная декларация стран Великой Восточной Азии

6 ноября 1943, Токио
Великая Восточноазиатская конференция

Фундаментальным принципом установления мира во всём мире является то, что все страны получают то, что они заслуживают, зависят друг от друга и помогают друг другу для достижения взаимного процветания.

Великобритания и Соединенные Штаты, однако, угнетают другие страны и другие народы для своего благополучия, эксплуатируют и порабощают Великую Восточную Азию, в частности, и тем самым нарушают безопасность в регионе. Вот в чём причина Великой Восточноазиатской войны.

Страны Великой Восточной Азии должны сотрудничать, чтобы выиграть войну, освободиться от оков Англии и США, чтобы получить свои самостоятельные администрации и самостоятельную защиту, построить Великую Восточную Азию на основе принципов, упомянутых выше, и тем самым установить мир во всем мире…[25]

По окончании речи Тодзио декларация была официально единогласно принята и подписана представителями стран Великой Восточной Азии от имени правительств этих стран.

Итоги

На сегодняшний день факт того, что конференция несла демонстративный и пропагандистский характер, не подвергается оспариванию[26]. Это мероприятие широко освещалось японскими СМИ, придававшими ему огромное значение. Японские газеты характеризовали Великую Восточноазиатскую конференцию как мощный толчок к началу взаимодействия восточноазиатских народов[27]. Тем не менее за пределами Японии конференция не была воспринята с энтузиазмом. В особенности это касалось бирманских и филиппинских армий[28].

Однако стоит отметить, что Великая Восточноазиатская конференция стала первым и единственным шагом к реальному взаимодействию между лидерами прояпонских марионеточных государственных образований Восточной Азии. До сих пор эти лидеры никогда не собирались вместе, а многие из них вообще впервые виделись друг с другом[11].

Галерея

Накануне Токийской конференции в Японии была выпущена агитационная брошюра, посвящённая предстоящим событиям в Токио. На рисунках, напечатанных в брошюре, изображались сцены из прошлой, настоящей и будущей жизни государств «Великой Восточной Азии»[29].

Напишите отзыв о статье "Великая Восточноазиатская конференция"

Примечания

  1. Gordon Andrew. [books.google.com/books?id=FiEMgP36lScC&pg=PA211&dq=%22Greater+East+Asia+Conference%22&lr=&sig=9wO__aT8Si3LSAL1au2cNEJ6o6Y The Modern History of Japan: From Tokugawa Times to the Present]. — Oxford University Press, 2003. — P. 211. — ISBN 0195110609.
  2. [kontrrev.ho.ua/bibl/kitay01.html История Маньчжурии]
  3. 1 2 [archive.is/20121221114426/victory.mil.ru/war/1944/policy/02_07.html Внешняя политика государств Оси в 1943 г.]
  4. [www.istorya.ru/referat/7245/1.php «Внешняя политика Японии в 30-40 гг. XX века», с. 19]
  5. [www.vokrugsveta.ru/vs/article/6799/ «Вокруг Света», № 11 (2830), ноябрь 2009. Рубрика «Вехи истории». «Все против всех»]
  6. 1 2 [www.fedy-diary.ru/?page_id=4206 Хаттори Такусиро. «Япония в войне 1941—1945 гг». Часть II, гл. V (Политические манёвры в Юго-Восточной Азии)]
  7. [mapyourinfo.com/wiki/en.wikipedia.org/Greater%20East%20Asia%20Conference Greater East Asia Conference — mapyourinfo.com]  (англ.)
  8. Judith A. Stowie. [books.google.com/books?id=YTgJ8aRwZkAC&pg=PA251&dq=%22Greater+East+Asia+Conference%22&sig=QRokE_DOhGlyeAzj5OgQ8freuYQ Siam Becomes Thailand: A Story of Intrigue]. — C. Hurst & Co, 1991. — P. 251. — ISBN 1850650837.
  9. Goto Ken'ichi. [books.google.com/books?id=iTmUB82c7i0C&pg=PA57&dq=%22Greater+East+Asia+Conference%22&sig=DwcGAnyX1HhrRnQ12KZAqQN2yEM#PPA57,M1 Tensions of empire]. — National University of Singapore Press, 2003. — P. 57–58. — ISBN 9971692813.
  10. [society.polbu.ru/vasiliev_easthistii/ch07_i.html Л. С. Васильев. «История Востока», том II. Колониальная Малайя. Французский Индокитай]
  11. 1 2 Smith, Changing Visions of East Asia, pp. 19-24
  12. [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_geo/4905/%D2%EE%EA%E8%EE Географическая энциклопедия. Токио]
  13. 1 2 3 [cgi2.nhk.or.jp/shogenarchives/jpnews/movie.cgi?das_id=D0001300564_00000&seg_number=001 Японский видеорепортаж о Великой Восточноазиатской конференции (с аннотацией)]
  14. 1 2 3 [ww2db.com/battle_spec.php?battle_id=70%20WW2DB:%20Greater%20East%20Asia%20Conference Великая Восточноазиатская конференция в энциклопедии «World War II Database»]  (англ.)
  15. W. G. Beasley, The Rise of Modern Japan, p 204 ISBN 0-312-04077-6
  16. Andrew Gordon, A Modern History of Japan: From Tokugawa to the Present, p211, ISBN 0-19-511060-9
  17. [masterghistory.com/Documents/The%20Pacific%20War%20as%20a%20Race%20War.pdf «Major Problems in the history of World War II», стр. 198]  (англ.)
  18. [www.mihirbose.com/wp-content/uploads/2011/02/October-2009-Bose-on-Orwell.pdf Today’s history: The Two Faces of Empire]  (англ.)
  19. [www.studythepast.com/hawaii/patterns_of_a_race_war.htm John Dower. «War Without Mercy». Chapter I: Patterns of A Race War]  (англ.)
  20. [links.smu.edu.sg/home/chagrined/geacps.html The Greater East Asia Co-Prosperity Sphere and its Role in Southeast Asian Nationalism]  (англ.)
  21. [books.google.ru/books?id=IZ5RdT5mHHIC&pg=PA231&lpg=PA230&ots=ehDdqZqB4h&dq=Wang+Jingwei+Tokyo+Greater+East+Asia+conference+1943 Madhavi Thampi. «India and China in the colonial world»]  (англ.)
  22. [www.newstatesman.com/200606260034 Niall Ferguson. The triumph of the east]  (англ.)
  23. 1 2 [www.japanfocus.org/-Cemil-Aydin/2695 Cemil Aydin: «Japan’s Pan-Asianism and the Legitimacy of Imperial World Order, 1931—1945»]  (англ.)
  24. [www.imha.ru/knowledge_base/library/o-library/page,7,1144527371-otec-indijskoj-revolyucii.html ОТЕЦ ИНДИЙСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ]
  25. [www.diphis.ru/deklaraciya_o-a1313.html Всемирная история дипломатии: Разрушение вашингтонского порядка. Полный текст Совместной декларации]
  26. [www.okazaki-inst.jp/hyakuisan54.html 百年の遺産-日本近代外交史(54)]. Fomer Ambassador to Thailand Hisahiko Okazaki (2002.06.04). Проверено 18 октября 2009. [www.webcitation.org/610zoEym0 Архивировано из первоисточника 18 августа 2011].
  27. [lib.rin.ru/doc/i/61748p2.html Самсонов А. М. «Крах фашистской агрессии 1939 года»]
  28. Callahan Raymond. Burma 1942-1945: The Politics And Strategy Of The Second World War. — Davis-Poynter, 1978. — ISBN 978-0706702187.
  29. [archive.is/20120710091423/geocities.yahoo.co.jp/gl/bbbaaakkkuuu3/view/200811 Пропагандистская брошюра, приуроченная к Токийской конференции]

Ссылки

  • [www.worldfuturefund.org/wffmaster/Reading/Germany/bosespeech43.htm Речь Субхаса Чандра Боса на Великой Восточноазиатской конференции (6 ноября)]  (англ.)
  • [ww2db.com/battle_spec.php?battle_id=70%20WW2DB:%20Greater%20East%20Asia%20Conference Великая Восточноазиатская конференция в энциклопедии «World War II Database»]  (англ.)
  • [cgi2.nhk.or.jp/shogenarchives/jpnews/movie.cgi?das_id=D0001300564_00000&seg_number=001 Японский видеорепортаж о Великой Восточноазиатской конференции]  (яп.)


Отрывок, характеризующий Великая Восточноазиатская конференция

– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.