Евангелие от Варнавы

Евангелие от Варнавы — апокриф, написанный от имени апостола Варнавы и повествующий о жизни Иисуса. Два манускрипта с этим текстом были обнаружены в начале XVIII века. Полное название книги: «Истинное Евангелие об Иисусе, называемом Христом, новом пророке, посланном Богом в мир, по описанию Варнавы, Его апостола». Этот текст не следует путать с раннехристианской рукописью «Послание Варнавы».

По единодушному мнению независимых исследователей, «Евангелие от Варнавы» является средневековой подделкой, примерно XV века, написанной с мусульманской точки зрения (псевдоапокрифом), см. подробное обоснование такого вывода в разделе настоящей статьи «Научное исследование документа». Тем не менее, исследование «Евангелия от Варнавы» и споры о его подлинности не прекращаются. Один из обсуждаемых вопросов состоит в том, сочинён ли весь текст в средневековье или же в основе его лежит более древний документ, пострадавший от произвольного редактирования переписчиков и переводчиков.

Дискуссия об этом тексте особенно активизировалась с 1980-х годов, представляя важную составную часть христианско-исламского диалога. Мусульманские апологеты «Евангелия от Варнавы» утверждают, что только в нём содержится правдивый рассказ о миссии Иисуса, а все канонические Евангелия «испорчены» приверженцами апостола Павла. Следует, однако, отметить, что «Евангелие от Варнавы» содержит также ряд утверждений, прямо противоречащих Корану и исламской традиции.

В феврале 2012 года турецкие СМИ широко распространили сообщения, что найден оригинальный древний текст «Евангелия от Варнавы», в котором Иисус предсказывает приход пророка Мухаммеда, см. об этом ниже. Эта кампания вызвала новый всемирный всплеск интереса к «Евангелию от Варнавы» (десятки тысяч упоминаний в Интернете за февраль 2012) и новые попытки использовать его в межрелигиозном противостоянии.

Апостол Варнава и его Евангелие

Апостол Варнава, родом с острова Кипр, упоминается в Новом Завете как один из 70 учеников Иисуса (Деян. 14:14). Он участвовал в обращении апостола Павла (Деян. 9:27 и 11:25), путешествовал вместе с ним и с евангелистом Иоанном-Марком. Погиб около 76 года. Ему приписываются два раннехристианских текста: «Послание Варнавы» и «Деяния Варнавы».

Некий древний апокриф под названием «Евангелие от Варнавы», вероятно, действительно существовал — он упоминается в следующих древних документах:

1. декрет Папы Римского Геласия (конец V века) «О книгах принимаемых и отвергаемых». В нём под номером 10 в списке «Книги, которые нами не принимаются» записано «Евангелие под именем Варнавы, апокрифическое»;
2. рукопись «Список шестидесяти канонических книг» (VII век);
3. «Изборник Святослава» (1073).

О содержании этого апокрифа никаких сведений не сохранилось, и начиная с XII века он нигде не упоминается. Нет также ни одного свидетельства, что древнее «Евангелие от Варнавы» имеет какую-либо связь с найденным в XVIII веке.

Текстология

Происхождение текста

Существуют два источника «Евангелия от Варнавы». Первый был обнаружен в 1709 году; он написан на итальянском языке и датируется концом XVI века, хранится в Венской национальной библиотеке (cod. 2 662). На полях рукописи многочисленные пометки на арабском языке. Вторая копия написана по-испански и содержит ряд пропусков (отсутствуют главы 121—200); она датируется примерно тем же периодом. Оригинал её был вначале утерян, но в 1976 году обнаружен в Австралии. Испанская версия, в отличие от итальянской, содержит предисловие с краткой историей рукописи: некто фра Марино якобы нашёл эту рукопись в личной библиотеке Папы Сикста V, а по прочтении её решил тайно перейти в ислам и сохранить документ для потомков. Там же сообщается, что испанский текст переведён с итальянского арагонским мусульманином Мустафой де Аранда.

Отметим, что первое упоминание о «Евангелии от Варнавы» обнаружено в тунисской рукописи, датируемой примерно 1630-м годом; судя по контексту, это тот же псевдоапокриф, копия которого обнаружена в 1709 году. Востоковед Джордж Сэйл (George Sale), автор классического английского перевода Корана (1734), писал в предисловии к этому переводу, что у мусульман есть евангелие, приписываемое святому Варнаве, на арабском и испанском языках.

Первое научное издание «Евангелия от Варнавы», с обширным текстологическим анализом, опубликовали Лонсдейл и Лора Рэгг в Оксфорде (1907). В 1908 году книга появилась в арабском переводе. Затем появились её переводы на урду, персидский и другие языки мира. До середины XX века «Евангелие от Варнавы» не пользовалось широкой популярностью, однако позднее оно стало активно использоваться в межконфессиональной полемике.

В 2005 году книга вышла в полном русском переводе, который переиздан в 2007 году. Перевод (с английского) выполнила Д. Арибжанова. В предисловии к этой книге Мукаддас-хазрат Бибарсов (муфтий Саратовской области и сопредседатель Совета муфтиев России), от имени Духовного управления мусульман Поволжья, пишет:

Книга является полезной в научных и религиоведческих целях <…> Однако <…> в ней содержатся также и положения, не соответствующие Исламу. Исходя из этого, данная книга может быть полезной для научного познания и изучения истории религий, но не может служить руководством для следования нормам шариата.

Перевод содержит комментарии, в которых отмечен ряд неприемлемых и ошибочных мест текста «Евангелия от Варнавы».

Содержание текста

«Евангелие от Варнавы» — довольно объёмный текст, состоящий из 222 коротких глав. Автор именует свою книгу «истинным Евангелием», противопоставляя её всем остальным, «искажённым». Варнава, от лица которого ведётся повествование, объявлен в книге одним из 12 апостолов (глава 14) — вместо апостола Фомы, который в тексте вообще не упоминается.

Сюжетная схема «Евангелия от Варнавы» во многом сходна с традиционной. В первых главах описаны Благовещение, рождение Иисуса, избиение младенцев, бегство в Египет и возвращение в Назарет. Как и в канонических Евангелиях, о жизни Иисуса до 30-летнего возраста почти ничего не сообщается. Затем описываются странствия Иисуса с апостолами, их беседы, сотворённые чудеса. Бо́льшую часть книги занимают разнообразные поучения Иисуса.

В конце книги (глава 221) автор сообщает, что, предвидя искажение своего учения, Иисус сошёл с небес на землю и поручил Варнаве написать подлинное Евангелие, что он и выполнил.

Параллели с исламской традицией

Общая концепция книги — изложение библейских и евангельских событий с мусульманских позиций. Практически всюду, где в тексте встречаются разночтения с иудейской или христианской традицией, излагается исламская версия. Множество деталей (например, эпизоды с участием отца Авраама) взято из Корана или из послекоранической исламской традиции. Среди великих пророков упоминается Исмаил, которого, согласно Корану, Авраам (Ибрагим) собирался принести в жертву. Библия в этом эпизоде упоминает не Исмаила (Измаила), а Исаака, но текст еврейской Библии, утверждается в книге, сильно искажён раввинами (глава 44). В частности, «правильная Библия» сообщает, что мессия будет арабом (глава 191).

Основное отличие «Евангелия от Варнавы» от христианской традиции в том, что Иисус в этой книге — не Бог, а великий пророк (главы 52, 93), что совпадает с мусульманским представлением. Сам Иисус в книге возглашает: «Да будет проклят всякий, кто вместе со словами моими будет добавлять, что я — „Сын Божий“!» (глава 53). Кроме того, согласно «Евангелию от Варнавы», Иисус не был распят, вместо него был казнён Иуда Искариот, принявший в момент ареста облик Иисуса, самого же Иисуса четыре ангела извлекли из дома через окно и вознесли живым на третье небо (глава 215). Коран в суре «Женщины» также сообщает, что Иисус не был распят, — это можно трактовать и в том смысле, что вместо Иисуса был казнён другой человек, хотя Коран не называет его имени. Версия о подмене Иисуса на Иуду встречалась у средневековых мусульманских комментаторов Корана ат-Табари и Мукатиля. Соответственно, воскресение в книге (как и в Коране) объявлено выдумкой.

Главной задачей Иисуса, по книге, было возвещение о скором приходе пророка Мухаммеда, многократно названного по имени и с пояснением, что он из арабского племени (глава 142). В псевдоапокрифе Иисус заявляет:

Придёт после меня величайший из всех пророков и святых и прольёт свет на темноту слов всех пророков, ибо он есть Посланник Господа…

Говорю вам, Посланник Божий подобен сиянию… Когда я увидел его, душа моя наполнилась успокоения, и я сказал: «Мухаммад, да пребудет с тобой Господь! Да удостоит он меня чести развязать шнурки обуви твоей, так как, если я удостоюсь этого, я буду великим пророком и святым от Бога».

— Евангелие от Варнавы. Главы 17, 44

Это место вполне соответствует тексту Корана:

6. И вот сказал Иса, сын Марйам: «О сыны Исраила! Я — посланник Аллаха к вам, подтверждающий истинность того, что ниспослано до меня в Торе, и благовествующий о посланнике, который придет после меня, имя которому будет Ахмад».

— Коран 61:6, перевод И. Крачковского

Уже на первой странице текст книги содержит резкое осуждение учения апостола Павла — в частности, за то, что он называл Иисуса «Сыном Божьим», разрешил употребление спиртных напитков и мяса нечистых животных:

Многие, обманутые сатаной, под видом набожных людей проповедуют страшное безбожие. Они называют Иисуса сыном Божьим, отвергают обряд обрезания — вечный союз с Богом — и разрешают в употребление всякого рода нечистую пищу. Среди них и сам Павел, находящийся в заблуждении, о чём я не могу не говорить без боли.

— Евангелие от Варнавы. Предисловие

Следует отметить, что разрешение на употребление христианами в пищу «нечистых» животных не содержится в канонических Евангелиях, а присутствует только в Апостольских деяниях (видение апостола Петра: Деян. 10:9-16) и отдельных Посланиях (1Кор. 10:25-28 и др.). В традиционных Евангелиях отмена пищевых запретов мотивируется фразой «не то́, что́ входит в уста, оскверняет человека, но то́, что́ выходит из уст, оскверняет человека» (Мф. 15:11); аналогичная фраза приводится и в «Евангелии от Варнавы» (глава 32), но вывод из неё делается совершенно иной: мыть руки перед едой не обязательно («вкушение хлеба немытыми руками не оскверняет человека»). Зато (как и в исламе) обязательно следует выполнить омовение перед молитвой (глава 38).

Из других исламских параллелей отметим, что Иисус, согласно «Евангелию от Варнавы», никогда не пил вина, хотя чудо превращения воды в вино в тексте имеется (глава 15). В рассказе Иисуса о сотворении человека (глава 39) говорится, что Адам увидел на небе шахаду: («Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его»).

Несоответствие исламской традиции

В некоторых пунктах автор «Евангелия от Варнавы» отходит от исламской традиции. Он многократно заявляет (например, в главе 97), что не Иисус, а Мухаммед является мессией. Однако в Коране именно Иисус определяется как Мессия (аль-Масих):

Вот сказали ангелы: «О Марйам! Вот, Аллах радует тебя вестью о слове от Него, имя Которого Мессия Иса, сын Марйам, славном в ближнем и последнем мире и из приближенных».

— Коран 3:40(45), перевод И. Крачковского

Глава 3, вопреки Корану (сура 19:23), утверждает, что Мария родила младенца Иисуса без мук.

В главах 22—23 Иисус заявляет, что «необрезанные хуже собаки» и что в Раю им места нет. Однако исламская традиция рассматривает обрезание как желательный, но не обязательный ритуал (ваджиб). В главах 105, 178 и многих других «Евангелия от Варнавы» упоминаются девять небес, хотя Коран говорит, что их семь (см., например, суру 17:44), — возможно, это реминисценция из поэмы Данте, см. ниже. Глава 115, вопреки Корану, предостерегает верующего от многожёнства.

В главе 34 упоминается Люцифер и цитируются (неточно) слова пророка Исайи: «Как упал ты с небес, о Денница, бывший красой ангелов!». Это христианское представление противоречит Корану, который (сура 18:50) определяет Люцифера (Иблиса) не как падшего ангела, но как джинна. Отметим, что, согласно Корану, природа ангелов исключает непослушание Богу. Далее, в главах 35 и 39 история падения Сатаны рассказана подробно: так, сообщается, что до падения Сатана правил пустынным миром 25 000 лет, и только после изгнания Сатаны Бог населил Землю живыми существами и сотворил человека.

Иисус в книге много рассуждает о первородном грехе, однако это чисто христианское понятие, не свойственное ни исламу, ни иудаизму. Христианские мотивы, отсутствующие в иных религиях, ощущаются и в некоторых других местах «Евангелия от Варнавы» — например, описание дня Страшного Суда (глава 53) имеет много совпадений с «Апокалипсисом» Иоанна.

Особенности текста, не имеющие параллелей

Некоторые подробности, сообщаемые в тексте, не имеют аналогов ни в Евангелиях, ни в Коране.

Дева Мария, согласно «Евангелию от Варнавы», вышла замуж не до, а после Благовещения.

Глава 10: в возрасте 30 лет Иисус повстречал архангела Гавриила, который «вложил в сердце» Иисуса некую книгу. После этого Иисус обрёл осознание своей миссии и дар пророка: «Всё, что я говорю, целиком исходит из книги той».

В главе 23 содержится оригинальная легенда о происхождении ритуала обрезания от попытки Адама после грехопадения искалечить себя (попытку пресёк архангел Гавриил).

В главе 79 («Иисус жалеет Сатану») рассказывается, что Иисус молил Бога сжалиться над Сатаной, и Бог сказал, что если дьявол покается, то он будет прощён и принят обратно на небеса. После этого Иисус призвал Сатану, но тот решительно отказался каяться.

Книга содержит фантастическую историю (главы 93—97): слава Иисуса в Иудее достигла такого уровня, что прокуратор Понтий Пилат, царь Ирод и первосвященник совместно явились к Иисусу, причём первосвященник на коленях спрашивал Иисуса, кто он — Бог, Сын Божий или пророк. Иисус заявил, что он обычный человек, и тогда по просьбе первосвященника и прокуратора римский сенат издал постановление, «чтобы никто под страхом смерти впредь не называл Иисуса Назарянина, пророка иудейского, Богом или Сыном Божьим»; этот приказ был затем отчеканен на медной доске и выставлен в Иерусалимском Храме. В главе 210 в дополнение к этой легенде сообщается, что был и второй указ римского сената — в нём провозглашалось, что Иисус из Назарета есть пророк, и несогласные с этим подлежат смертной казни.

В главе 145 цитируется неизвестная науке «малая книга пророка Илии» с наставлениями ищущим Бога.

Согласно главе 189, Иисус повторил чудо Иисуса Навина и остановил ход Солнца на 12 часов, повергнув в ужас всю Иудею (о реакции других стран не сообщается).

Научное исследование документа

Первые исследования текстологов, выполненные в начале XX века, показали, что текст написан в средневековой Европе. Это мнение основано на многочисленных ошибках, анахронизмах и артефактах, обнаруженных в документе, причём значительная их часть не может быть объяснена небрежностью переводчика или переписчика. Вот некоторые из них:

• автор текста плохо знает Палестину I века. Он полагает, что Назарет стоит на берегу Тивериадского озера (глава 20), тетрарха Ирода называет язычником (главы 131 и 217), путает имена библейских персонажей, названия библейских книг и т. п. Автор дважды упоминает о дружбе пророков Аггея и Осии, хотя их разделяют два века (главы 187—188). Настоящий Варнава, образованный иудей, ученик Гамалиила, не мог сделать подобных грубых ошибок;
• документ сообщает, что в момент рождения Иисуса в Иудее правил Понтий Пилат, хотя на самом деле Пилат был назначен прокуратором после 26 года н. э.;
• как уже говорилось выше, в книге утверждается, что Иисус не был мессией. Однако в предисловии автор пишет: «Возлюбленный Господь наш, Великий и Всемогущий, посетил нас в сии дни через пророка своего Иисуса Христа». Очевидно, автор не подозревает, что титул «Христос» — греческий перевод слова «Мессия» (ивр. ‏מָשִׁיחַ‏‎). Реальный Варнава жил на Кипре и греческий язык знал в совершенстве;
• ученики Иисуса собирают для костра сосновые шишки (глава 113);
• в главе 152 упоминаются винные бочки: «И выкатились солдаты из Храма, как катятся деревянные бочки, когда моют их, чтобы наполнить вином». Это естественно для средневековой Европы, однако в Палестине I века вино всегда хранили в кожаных мехах или в кувшинах, а не в бочонках (дерево было дефицитным товаром);
• в главах 91—92 упоминается 40-дневный Великий пост:

91. И было в то время великое возмущение в Иудее ради Иисуса… Бунт был столь силён, что в канун Сорокаднева вся Иудея вооружилась, так что сын был против отца, и брат против брата…

92. И в это время, по слову святого Ангела, мы с Иисусом скрылись на горе Синай. Там Иисус и ученики его провели Сорокаднев.

Однако ежегодного 40-дневного поста у тогдашних иудеев не было, а среди христианских поместных церквей этот пост утвердился только в IV веке;

• в главе 82 упоминается «юбилейный год, отмечаемый каждые сто лет». Евреи, в соответствии с указанием книги Левит (25:11), отмечали юбилейный год раз в 50 лет, а интервал в 100 лет установил римский папа Бонифаций VIII в 1300 году;
• в главе 44, как уже говорилось выше, в соответствии с Кораном говорится, что Авраам хотел принести в жертву своего сына Измаила. Однако при упоминании этого же эпизода в главе 99 автор вместо Измаила называет Исаака, то есть версию Корана заменяет на библейскую;
• одним из влиятельных и популярных исторических лиц Иудеи I века был Иоанн Креститель (в Коране названный Яхья), главный союзник Иисуса на начальном этапе его деятельности. Иосиф Флавий в своих хрониках уделил ему немало внимания. Однако в «Евангелии от Варнавы» Иоанн не упоминается ни разу, а часть его высказываний приписана Иисусу;
• анализ цитат из Ветхого Завета выявил, что они взяты не из еврейского или греческого текста, а из латинского перевода (Вульгаты), созданного в IV веке.

Помимо анахронизмов, в тексте были обнаружены явные аллюзии и даже почти точные цитаты из «Божественной Комедии» Данте (XIV век). Например, поэтическое определение Данте «dèi falsi e bugiardi» (боги ложные и лживые, «Ад», 1:72) точно цитируется в главах 23 и 217 «Евангелия от Варнавы». Космография Ада и Рая также точно соответствует поэме Данте — девять небес (вместо семи, как в Коране), семь кругов Ада для каждого из семи смертных грехов, глубина размещения грешников зависит от тяжести греха:

Итак, знай, что Ад один, однако он имеет семь центров, один под другим. Отсюда, равно как грех бывает семи видов, как семь ворот Ада поставил сатана, так внутри них существует семь наказаний.

— Евангелие от Варнавы, глава 135

В тексте документа обнаружились также мотивы, родственные произведениям гностиков или эбионитов, поэтому высказывались предположения, что в основе текста лежит какой-то древний апокриф, подвергшийся тенденциозному редактированию.

Отметим, что ни один из мусульманских авторов до XVII века не упоминает о существовании «Евангелия от Варнавы», и этот факт трудно объяснить, если допустить, что рукопись написана в I веке.

Часть мусульманских учёных и богословов согласились с доводами исследователей о подложности текста, но многие продолжают отстаивать подлинность «Евангелия от Варнавы». Их доводы сводятся к тому, что оригинальный текст «Евангелия от Варнавы» был искажён перепиской и переводами, что и объясняет появление анахронизмов.

Проблема авторства

Испанский профессор М. де Эпальса при детальном анализе итальянского текста обнаружил признаки того, что родным языком автора был испанский. По этой причине он (как и многие другие исследователи) считает наиболее вероятным автором текста мориска — испанского мавра XVI века, принявшего христианство под давлением властей, но втайне продолжавшего исповедовать ислам. Находясь в Италии (скорее всего, для обучения), он и организовал фальсификацию. Сходный случай имел место в 1658 году в Гранаде, когда два мориска, Алонсо де Кастильо и Мигель де Луна, сфабриковали фрагменты Евангелия на арабском языке. Эта версия объясняет, почему текст в некоторых местах противоречит Корану, — автор просто не имел возможности глубоко изучить исламскую литературу.

Среди возможных кандидатур доктор де Эпальса называет имя мориска Хуана Переса (исп. Juan Pérez) из Толедо, автора первого упоминания о «Евангелии от Варнавы» (около 1634 года). Хуан Перес позже переехал в Тунис, вернулся к исламу и сменил имя на Ибрагим аль-Тайбили. По другой гипотезе, Мустафа де Аранда, упоминаемый в испанской версии как переводчик, в действительности и является настоящим автором текста.

Свою версию происхождения документа предложил Р. Блэкхерст. Он полагает, что «Евангелие от Варнавы» сочинено для политической провокации в ходе одной из ватиканских интриг.

Турецкий манускрипт 2012 года

В 1985 году турецкие СМИ опубликовали сенсационное сообщение о находке «истинного Евангелия» от Варнавы. Шум утих, когда выяснилось, что найденная рукопись содержит только канонические Евангелия.

История повторилась в феврале 2012 года, когда турецкая полиция передала учёным для изучения христианскую рукопись на арамейском языке, конфискованную у контрабандистов, которые намеревались её продать. Турецкие журналисты сразу же объявили, что рукопись может содержать «Евангелие от Варнавы», а некоторые даже заявили, что именно это евангелие и найдено.

Новый агрессивный всплеск кампании произошёл в мае 2012 года, когда иранское пресс-агентство «The Basij Press» объявило, что в связи с данной находкой христианство ожидает крах, а ислам восторжествует во всём мире. В феврале 2013 года иранские СМИ начали новую пропагандистскую кампанию, предоставляя мировой общественности фантастические версии происходящих событий. По одной из этих версий, Папа Римский Бенедикт XVI ушёл в отставку, потому что прочитал «истинное» Евангелие от Варнавы и убедился в скором крахе христианства; по другой версии, Турция подвергается мощному давлению западных «врагов ислама», требующих от неё скрыть и не публиковать Евангелие от Варнавы.

В действительности никаких оснований для подобной пропагандистской шумихи нет. Ни один специалист не давал своего заключения, единственная опубликованная фотография текста содержит начало Евангелия от Матфея. Судя по всему, эта рукопись содержит копию «Сирийской Библии» (Пешитты), уже известной в науке, и «Евангелия от Варнавы» в ней нет. Более того, имеются серьёзные основания сомневаться в подлинности этой копии: язык рукописи изобилует ошибками, а оформление (чернила, шрифт, подозрительно мягкая кожа) очень похоже на оформление нескольких фальшивок, разоблачённых в конце XX века. Австрийский специалист по древним рукописям А. Шемункашо (Аho Shemunkasho), изучив написание текста, высказал мнение, что документ является неумелой фальсификацией и искусственно «состарен» с помощью нагревания.

Другой специалист-текстолог по сирийским рукописям, доктор Асад Саума, сообщил, что прежние владельцы книги приносили ему на экспертизу фотокопии 10 страниц манускрипта. На фотографиях были видны фрагменты из традиционных евангелий и рисунки. Тогда Асад Саума отметил ряд грубых ошибок в сирийском тексте и не рекомендовал покупать сомнительную рукопись. Доктор Саума назвал всю эту газетную кампанию пустым шумом, вызванным «предельным невежеством» и необузданной фантазией. С конца 2013 года никаких новых сообщений о турецкой находке больше не появлялось.

Реминисценции

По мотивам «Евангелия от Варнавы» в Иране был снят кинофильм «Мессия» (англ.) (2008).

Режиссёр фильма Надер Талибзаде заявил в интервью: «Евангелие от Варнавы — это недостающее звено, которое мир пока не готов принять. Необходимо обратить внимание на это литературное произведение». В 2008 году кинофильм был показан в Казани и Москве.

Литература

Текст в Интернете

• Lonsdale and Laura Ragg. [www.sacred-texts.com/isl/gbar/index.htm The Gospel of Barnabas] (англ.). [www.webcitation.org/65h5EEHwv Архивировано из первоисточника 24 февраля 2012].
• [krotov.info/acts/16/3/varnav.htm Русский неполный перевод «Евангелия от Варнавы»]. [www.webcitation.org/659r2rHN3 Архивировано из первоисточника 2 февраля 2012].

Академические издания текста

• Ragg Lonsdale, Ragg Laura. [www.archive.org/details/thegospelofbarn00unknuoft The Gospel of Barnabas]. — Oxford: Clarendon Press, 1907.
• Eugenio Giustolisi and Giuseppe Rizzardi. Il vangelo di Barnaba. Un vangelo per i musulmani? — Milano: Istituto Propaganda Libraria, 1991.
• Cirillo L., Fremaux M. Evangile de Barnabe: recherches sur la composition et l’origine. — Paris, 1977. — 598 p.
• Bernabe Pons L. F. El Evangelio de San Bernabe; Un evangelio islamico español. — Universidad de Alicante, 1995. — 260 p.

Полный русский перевод

• Евангелие от Варнавы. — 2-е изд. — М.: Ансар, 2007. — 288 с. — ISBN 5-98443-021-5.

Текстологические исследования

• Историография исследований Евангелия от Варнавы // Сб. «Россия и арабский мир. Научные и культурные связи», вып. 4. СПб.: 1999.
• К истории написания позднего апокрифа Евангелие от Варнавы // Международная научно-практическая конференция «Россия, Восток и Запад: традиции, взаимодействие, новации». Тезисы докладов. Владимир: 1997.

Ссылки

• Samuel Green. [answering-islam.org.uk/Green/barnabas.htm The Gospel of Barnabas.] 2004.
• [www.spotlights.org/BarnabasTOC.htm The Gospel of Barnabas.] spotlights.org.
• Blackhirst R. [www.depts.drew.edu/jhc/Blackhirst_Barnabas.html Was there an early Gospel of Barnabas?]
• [www.cs.rutgers.edu/pub/soc.religion.christian/faq/gospel-barnabas The Gospel of Barnabas, FAQ.]
• [folk.uio.no/leirvik/tekster/Barnabas.htm The Gospel of Barnabas in Muslim-Christian Polemics.]
• [www.muslimhope.com/ForgeryOfTheGospelOfBarnabas.htm The Forgery of the Gospel of Barnabas.]
• [a-nomalia.narod.ru/llVarnava.htm Контраргументы защитников подлинности Евангелия от Варнавы]. [www.webcitation.org/659r3MfNe Архивировано из первоисточника 2 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Евангелие от Варнавы

Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.