Хорватская куна
Поделись знанием:
<th style="background: #A7C3FF;" colspan="2">Рыночный курс</th>
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
(перенаправлено с «Куна (валюта)»)
| Куна (рус.) | |||
|---|---|---|---|
|
Hrvatska kuna (хорв.) | |||
| |||
| Коды и символы | |||
| Коды ISO 4217 | HRK (191) | ||
| Символы | Kn | ||
| Территория обращения | |||
| Эмитент |  Хорватия
| ||
| Производные и параллельные единицы | |||
| Дробные | Липа (1⁄100) | ||
| Монеты и банкноты в обращении | |||
| Монеты | 1, 2, 5, 10, 20, 50 лип 1, 2, 5, 25 кун | ||
| Банкноты | 5, 10, 20, 50, 100, 200, 500, 1000 кун | ||
| История валюты | |||
| Введена | 30.05.1994 | ||
| Валюта-предшественник | Хорватский динар (HRD) | ||
| Производство монет и банкнот | |||
| Эмиссионный центр | Хорватский народный банк | ||
| [www.hnb.hr www.hnb.hr] | |||
| Производитель банкнот | Giesecke & Devrient | ||
| [www.gi-de.com/en/index.jsp www.gi-de.com/en/index.jsp] | |||
| Монетный двор | Хорватский монетный двор | ||
| [www.hnz.hr www.hnz.hr] | |||
| Курсы на 28 октября 2016 года | |||
| 1 RUB | = 0,1093 HRK | ||
| 1 USD | = 6,873 HRK | ||
| 1 EUR | = 7,507 HRK | ||
| 1 GBP | = 8,341 HRK | ||
| 1 JPY | = 0,0653 HRK | ||
| Курсы обновляются ботом на основе данных МВФ, ЕЦБ и ЦБ РФ. Подробнее см. в разделе «Режим валютного курса». | |||
 Куна на Викискладе
| |||
Ку́на (хорв. kuna) — денежная единица Хорватии в период 1941—1945 и с 30 мая 1994 года.
Международный код в системе ISO 4217 — HRK.
Название валюты исторически связано с одной из основных доденежных единиц славян — шкуркой куницы.
Содержание
История
Куна Независимого Государства Хорватия
После оккупации Югославии и создания Независимого государства Хорватия в 1941 году начат выпуск банкнот и монет в хорватских кунах, куна = 100 баниц.
В 1945 году, после освобождения, хорватские куны обменивались на югославский динар в соотношении: 40 кун = 1 динар.
Куна Республики Хорватия
Куна Республики Хорватии была введена взамен хорватского динара 30 мая 1994 года[1]. Установленный курс обмена — 1 куна = 1000 хорватских динаров. Обмен осуществлялся в период с 30 мая 1994 года по 30 июня 1995 года.
Переход на новую валюту завершился 1 июля 1995 года.[2]
Монеты
В настоящее время в Хорватии в обращении находятся монеты номиналом 1, 2, 5, 10, 20, 50 лип и 1, 2 и 5 кун. Периодически выпускаются биметаллические памятные монеты в 25 кун. Монеты номиналом 1, 2 и 5 лип в настоящее время фактически демонетизированы по причине утраты практической покупательной способности[3].
Монеты выпускаются ежегодно, начиная с 1993 года, причём на реверсе монет нечётных лет выпуска указано хорватское название изображённого там объекта, а на монетах чётных лет выпуска — латинское. Периодически также выпускаются памятные биметаллические монеты в 25 кун и монеты из драгоценных металлов (номиналом в 100, 150 и 200 кун — из серебра, номиналом в 500 и 1000 кун — из золота).
| Номинал | Объект на реверсе |
Металл (покрытие) |
Диаметр, мм | Толщина, мм | Масса, г | Гурт |
|---|---|---|---|---|---|---|
| |
<center>Кукуруза сахарная хорв. KUKURUZ лат. ZEA MAYS |
<center>алюминий+ магний |
<center>16 | <center>1,4 | <center>0,8 | <center>гладкий |
| <center>2 липы | <center>Виноград культурный хорв. VINOVA LOZA лат. VITIS VINIFERA |
<center>19 | <center>1,45 | <center>0,9 | ||
| <center>5 лип | <center>Дуб черешчатый хорв. HRAST LUZNJAK лат. QUERCUS ROBUR |
<center>сталь, плак. бронзой |
<center>18 | <center>1,5 | <center>2,5 | |
| <center>10 лип | <center>Табак обыкновенный хорв. DUHAN лат. NICOTIANA TABACUM |
<center>20 | <center>1,55 | <center>3,25 | ||
| <center>20 лип | <center>Олива европейская хорв. MASLINA лат. OLEA EUROPAEA |
<center>сталь, плак. никелем |
<center>18,5 | <center>1,6 | <center>3,0 | |
| <center>50 лип | <center>Дегения велебитская хорв. VELEBITSKA DEGENIJA лат. DEGENIA VELEBITICA |
<center>20,5 | <center>1,65 | <center>3,65 | ||
| <center>1 куна | <center>Западный соловей хорв. SLAVUJ лат. LUSCINIA MEGARHYNCHOS |
<center>медь+никель | <center>22,5 | <center>1,7 | <center>5,0 | <center>рубчатый |
| <center>2 куны | <center>Обыкновенный тунец хорв. TUNJ лат. THUNNUS THYNNUS |
<center>24,5 | <center>1,75 | <center>6,2 | ||
| <center>5 кун | <center>Бурый медведь хорв. MRKI MEDVJED лат. URSUS ARCTOS |
<center>26,5 | <center>1,8 | <center>7,45 |
Банкноты
| Изображение | Номинал (кун) |
Размеры (мм) |
Основные цвета | Описание | Годы печати |
|---|---|---|---|---|---|
| <center>[www.banknote.ws/COLLECTION/countries/EUR/CRO/CRO0028.htm] | <center>5 | <center>122×61 | <center>зелёный | Лицевая сторона: портреты бана Петра Зринского и князя Франа Крсто Франкопана Оборотная сторона: изображение крепости в Вараждине |
<center>1993 2001 |
| <center>[www.banknote.ws/COLLECTION/countries/EUR/CRO/CRO0029.htm] | <center>10 | <center>126×63 | <center>фиолетовый | Лицевая сторона: портрет Юрая Добрилы Оборотная сторона: изображение амфитеатра в Пуле |
<center>1993 |
| <center>[www.banknote.ws/COLLECTION/countries/EUR/CRO/CRO0036.htm] | <center>коричневый серый |
<center>1995 2001 2012 | |||
| <center>[www.banknote.ws/COLLECTION/countries/EUR/CRO/CRO0030.htm] | <center>20 | <center>130×65 | <center>красный | Лицевая сторона: портрет Йосипа Елачича Оборотная сторона: изображение дворца Элц в Вуковаре и вучедолской голубки |
<center>1993 2001 2012 2014 |
| <center>[www.banknote.ws/COLLECTION/countries/EUR/CRO/CRO0031.htm] | <center>50 | <center>134×67 | <center>синий | Лицевая сторона: портрет Ивана Гундулича Оборотная сторона: изображение видов Старого города Дубровника |
<center>1993 2002 |
| <center>[www.banknote.ws/COLLECTION/countries/EUR/CRO/CRO0032.htm] | <center>100 | <center>138×69 | <center>оранжевый | Лицевая сторона: портрет Ивана Мажуранича и текст на Башчанской плите Оборотная сторона: изображение собора Святого Вита в Риеке, общий вид и план |
<center>1993 2002 2012 |
| <center>[www.banknote.ws/COLLECTION/countries/EUR/CRO/CRO0033.htm] | <center>200 | <center>142×71 | <center>тёмно- коричневый |
Лицевая сторона: портрет Степана Радича Оборотная сторона: изображение Осиекской крепости |
<center>1993 2002 2012 |
| <center>[www.banknote.ws/COLLECTION/countries/EUR/CRO/CRO0034.htm] | <center>500 | <center>146×73 | <center>жёлтый оливковый |
Лицевая сторона: портрет Марко Марулича Оборотная сторона: изображение Дворца Диоклетиана и памятника хорватскому королю |
<center>1993 |
| <center>[www.banknote.ws/COLLECTION/countries/EUR/CRO/CRO0035.htm] | <center>1000 | <center>150×75 | <center>фиолетовый синий, серый |
Лицевая сторона: портрет Анте Старчевича Оборотная сторона: изображение памятника королю Томиславу I и кафедрального собора Вознесения Девы Марии в Загребе |
<center>1993 |
В 2004 году была выпущена памятная банкнота номиналом 10 кун, посвящённая 10-летию Хорватского народного банка, а в 2014 — 20 кун, посвящённые его 20-летию.
Режим валютного курса
См. также: Режим валютного курса
| Google Finance (.../HRK): | [finance.google.com/finance?q=RUBHRK RUB] [finance.google.com/finance?q=USDHRK USD] [finance.google.com/finance?q=EURHRK EUR] [finance.google.com/finance?q=GBPHRK GBP] [finance.google.com/finance?q=JPYHRK JPY] [finance.google.com/finance?q=CHFHRK CHF] | |
| Yahoo! Finance (.../HRK): | [finance.yahoo.com/currency/convert?amt=1&from=RUB&to=HRK&submit=Convert RUB] [finance.yahoo.com/currency/convert?amt=1&from=USD&to=HRK&submit=Convert USD] [finance.yahoo.com/currency/convert?amt=1&from=EUR&to=HRK&submit=Convert EUR] [finance.yahoo.com/currency/convert?amt=1&from=GBP&to=HRK&submit=Convert GBP] [finance.yahoo.com/currency/convert?amt=1&from=JPY&to=HRK&submit=Convert JPY] [finance.yahoo.com/currency/convert?amt=1&from=CHF&to=HRK&submit=Convert CHF] | |
| [www.xe.com XE.com (.../HRK)]: | [www.xe.com/ucc/convert.cgi?Amount=1&From=RUB&To=HRK RUB] [www.xe.com/ucc/convert.cgi?Amount=1&From=USD&To=HRK USD] [www.xe.com/ucc/convert.cgi?Amount=1&From=EUR&To=HRK EUR] [www.xe.com/ucc/convert.cgi?Amount=1&From=GBP&To=HRK GBP] [www.xe.com/ucc/convert.cgi?Amount=1&From=JPY&To=HRK JPY] [www.xe.com/ucc/convert.cgi?Amount=1&From=CHF&To=HRK CHF] | |
| [www.OANDA.com OANDA.com (.../HRK)]: | [www.oanda.com/convert/classic?value=1&exch=RUB&expr=HRK RUB] [www.oanda.com/convert/classic?value=1&exch=USD&expr=HRK USD] [www.oanda.com/convert/classic?value=1&exch=EUR&expr=HRK EUR] [www.oanda.com/convert/classic?value=1&exch=GBP&expr=HRK GBP] [www.oanda.com/convert/classic?value=1&exch=JPY&expr=HRK JPY] [www.oanda.com/convert/classic?value=1&exch=CHF&expr=HRK CHF] | |
| Эмитент (.../HRK): | [www.rfrate.com/#!RUBHRK RUB] [www.rfrate.com/#!USDHRK USD] [www.rfrate.com/#!EURHRK EUR] [www.rfrate.com/#!GBPHRK GBP] [www.rfrate.com/#!JPYHRK JPY] [www.rfrate.com/#!CHFHRK CHF] | |
| ЦБ РФ / ЕЦБ / МВФ: | [www.rfrate.com/?source=ecb#!EURHRK EUR/HRK (ЕЦБ)] |
Напишите отзыв о статье "Хорватская куна"
Примечания
Ссылки
- [www.banknotes.com/hr.htm Banknotes.com: Croatian Currency Image Gallery] (англ.)
- [www.hnb.hr/en/currency/banknotes Croatian National Bank: Banknotes] (англ.)
- [ru.ucoin.net/catalog/?country=croatia Каталог и галерея монет Хорватии] (рус.)
- [www.kunalipa.com/katalog/ Каталог современных хорватских денег] (хорв.)
| |||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Хорватская куна
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
