Числительное в праиндоевропейском языке

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Числи́тельное в праиндоевропе́йском языке́ — система лексем праиндоевропейского языка, использовавшихся для счёта. Числительные являются одним из самых устойчивых элементов индоевропейской лексики[2][3]. Праиндоевропейцы употребляли десятичную систему счисления[4]. Для образования всех числительных использовалось всего 12—15 корней[5]. Хорошо этимологизируются числительные «один» и «сто», удовлетворительно «восемь» и «девять», гипотетически (через ностратическую гипотезу) — «два», этимология остальных пока остаётся неясной[6]. Вероятно, система числительных в праиндоевропейском имеет долгую предысторию, и не представляется возможным определить время её формирования[1].





Количественные числительные

Склонялись числительные «один», «два», «три», «четыре» и «сто», остальные были несклоняемыми[7]. Числительные 1—4 изменялись по атематическому склонению и так же, как прилагательные, изменялись по родам[8].

Один

На базе др.-инд. एक (éka IAST), авест. aēuua-, лат. ūnus, др.-греч. οἴνη «одно очко на игральной кости», ирл. óin, готск. ains, алб. një, лит. víenas, ст.-слав. ѥдинъ восстанавливается форма *h1oɪ̯nos/*h1oɪ̯kos/*h1oɪ̯wos[9] (в традиционной реконструкции *oɪ̯nos/*oɪ̯kos/*oɪ̯wos). Все три формы представляют собой суффиксальные расширения одного и того же корня *h1oɪ̯- (в традиционной реконструкции *oɪ̯-), который, по одной из версий, представляет собой анафорическое местоимение[10]. Данное числительное изменялось по -o-склонению. В праславянском *eɪ̯nos (аблаутный вариант *oɪ̯nos) развилось в *jьnъ «иной»[11], а значение «один» получила форма *edinъ/*edьnъ, восходящая к тому же корню, но расширенная при помощи усилительной частицы *ed-[12].

Ещё одна лексема, которая, возможно, означала «один», реконструируется на основании др.-инд. सकृत् (sakŕ̥t IAST) «один раз», др.-греч. εἷς (< *sems) «один», μία (< *smija[7] или *smijə[13][14]) «одна», ἕν (< *sem) «одно», ἅπαξ (где ἁ- из *sm̥-[15]) «один раз, однажды», ἁπλόος (< *sm̥plos[16]) «простой», грабар mi (< *smiɪ̯os[17]) «один», лат. semel «однажды, однократно», лат. simplex «простой», тохар. B ṣeme «один», ст.-слав. самъ как *sem-. А. Мейе считал, что именно эта лексема означала в праиндоевропейском языке «один», в то время как *oɪ̯- значило «единственный»[18]. О. Семереньи полагал, что *sem- обладала семантикой «один в значении совместности, единства»[7].

В. Мажюлис полагал, что в праиндоевропейском не было числительного «один», приводя в качестве типологической параллели некоторые языки Новой Гвинеи, в которых такого числительного нет, хотя есть названия бо́льших чисел[19]. Т. В. Гамкрелидзе и В. В. Иванов присоединяются к этой позиции, указывают на то, что числительное «один» отсутствовало также в шумерском и хурритском языках, оно не реконструируется для пракартвельского и прасемитского языков. По мнению учёных, это объясняется тем, что счёт начинается с «двух» и более, в то время как «один» изначально предполагает не счёт, а особый способ называния предмета, и лишь позднее включается в ряд числительных[20].

Два

На базе др.-инд. द्व (d(u)va, d(u)ve IAST), авест. dva, baē др.-греч. δύω, δύο, лат. duō, duae, готск. twai, ирл. dá, dí, алб. dy, арм. erku, тохар. А wu, we, лит. dù, dvì, ст.-слав. дъва, дъвѣ восстанавливаются формы *dwoh3(u)[10]/*dwoh1[21][22] (в традиционной реконструкции *duwo/*dwō, по глоттальной теории, *t’wo-[23]) мужского рода, *dwoih1[10] (в традиционной реконструкции *duwoi/*dwoi) женского и среднего. Возможно, первоначальной формой было *du, которое позднее получило суффиксы, маркирующие двойственное число[10].

В словосложениях использовалась форма *dwi-[24][25].

Существуют попытки возведения данного числительного к указательному местоимению со значением «тот (более далёкий)», однако Д. Адамс и Дж. Мэллори полагают, что разумнее выглядит обратное этимологизирование[10].

Сторонники ностратической гипотезы указывают на соответствия индоевропейскому *dwoh3(u) в других ностратических языках (праалтайск. *ti̯ubu «два, второй», прауральск. *to-ńće «второй», пракартвельск. *ṭq̇ub- «двойня») и реконструируют праностратическую форму *tuʔV/tuq̇V «два, второй», имеющую, по-видимому, борейское происхождение (ср. прасинокавк. *(t)xq̇wV̄ «два», прааустрич. *dVXa «два, пара»)[26].

Три

На базе хеттск. tēri-, др.-инд. त्रयः, त्री (trayaḥ, trī IAST), авест. θrayō, θri др.-греч. τρεῖς, лат. trēs, готск. þreis, ирл. trí, алб. tre, tri, арм. erek', тохар. В trai, tarya, лит. trỹs, ст.-слав. триѥ восстанавливаются формы *trejes мужского рода, *t(r)is(o)res женского, *triha[27] (в традиционной реконструкции *trī[28]) среднего. Данное числительное изменялось по -i-склонению (во множественном числе)[29].

Форму женского рода объясняют из сложения корня *tri- с корнем *sor- «женщина» с последующей диссимиляцией *trisor- > *tisor-[30].

В словосложениях использовалась форма *tri-[25].

Данное числительное этимологизируют как восходящее к *ter- «дальше», то есть «следующее (после двух)» или *ter- «средний», то есть «средний (палец)». Обе этимологии Д. Адамс и Дж. Мэллори считают недостоверными[27].

Четыре

На базе др.-инд. चत्वारः (catvā́raḥ IAST), арм չորս (чорс), չորեք (чорек'), др.-греч. τέσσαρες, атт. τέτταρες, гомер. πίσυρες, лат. quattuor, готск. fidwor, ирл. ceth(a)ir (м. р.), cethéoir (ж. р.), лит. keturì, ст.-слав. четыре (м. р.), четыри (ж. и ср. р.) восстанавливается форма *kwetwores мужского рода, *kwetesres женского и *kwetworha[27] (в традиционной реконструкции *kwetwōr[28]) среднего. Германское f- вместо ожидаемого hw- объясняют влиянием числительного «пять» (прагерм. fenfe)[27][31]. Изначально второй гласный был долгим только в форме среднего рода, однако в праславянском, прагерманском и санскрите эта долгота была перенесена в формы мужского рода[28].

А. Эрхарт полагает, что индоевропейское числительное «четыре» было несклоняемым, как в латыни, и в остальных индоевропейских языках склоняться оно началось уже после распада праязыка[30]. Однако более распространено мнение, что именно лат. quattuor утратило склонение[32][33].

В словосложениях использовалась форма *kwtur-[25].

В общей сложности в лингвистике было предложено свыше десятка различных этимологий данного числительного[34]:

  • У. Леман полагал, что *kwetwores была заимствована индоевропейцами из хурритского или какого-то из кавказских языков, в то время как исконной формой было *meju-, которое обнаруживается в анатолийской группе. Однако другие исследователи указывают, что во всех граничащих с индоевропейскими языками семьях нет похожего числительного «четыре»[35];
  • К. Шилдз (англ. Kenneth Schields) пытается разложить данное числительное на *kwe- «этот», *-t показатель неединственного числа, *-u показатель двойственного числа, *-or показатель собирательного неединственного числа. Чешский лингвист В. Блажек считает эту этимологию неубедительной[36];
  • О. Бремер (de:Otto Bremer) думал, что названия «четырёх» и «восьми» в праиндоевропейском были родственными и якобы восходили к названию глаза. Блажек полагает, что данная этимология неубедительна как с фонетической, так и с семантической точки зрения[37];
  • Б. Чоп видел в элементе *-wor- суффикс, параллельный *-sr- в форме женского рода *kwetesres. Критики указывают на отсутствие каких-либо доказательств наличия такого значения у суффикса *-wor-[37];
  • Г. Гюнтерт (de:Hermann Güntert) предполагает исходное значение «верхушка креста» на основании лат. triquetrus «треугольный»;
  • В. Махек раскладывает *kwetwores на *kwe-twor-es, связывая второй элемент с праслав. *tvoriti «творить», то есть «образования пар». Блажек оценивает эту этимологию как искусственную[37];
  • А. Эрхарт (чеш. Adolf Erhart) и В. Блажек возводят числительное «четыре» к *kwet- «пара» (возможно, родственному прауральскому *k(w)et, юкагирскому *kit и ительменскому katxan «два»[38]), *Hwo показатель двойственного числа и *-r показатель гетероклитического склонения;
  • Дж. Коэн (англ. Gerald Cohen), также основываясь на прафинноугорском *kwet «два», видит в данном числительном редупликацию *kwet+kwet «два плюс два»;
  • В. Шмид (de:Wolfgang P. Schmid) выделяет в *kwetwores суффикс *-wor, сопоставляя его с *-wr (др.-греч. -αρ), и корень *kwet- (как в лит. kėsti «раздвигать, распростирать, растопыривать»);
  • Э. Хопкинс (en:Edward Washburn Hopkins) делит это числительное на *kwe-tur-, полагая, что оно означало «(1) плюс три».
  • А. ван Виндекенс (de:Albert Joris van Windekens), как и В. Махек, членит на *kwe-twor-es, но связывает второй корень с лит. tverti «огораживать, прикреплять», лит. turėti «иметь»[39].

Пять

На базе др.-инд. पञ्चन् (páńcan IAST), авест. panča, арм հինգ (hing), др.-греч. πέντε, эол. πέμπε, лат. quīnque, готск. fimf, ирл. cóic, арм. hing, тохар. B piś, лит. penkì, ст.-слав. пѧть восстанавливается форма *pénkwe[28]. В италийской и кельтской группах произошла дистактная регрессивная ассимиляция: *p-kw > *kw-kw, в то время как в германской группе дистактная прогрессивная: *p-kw > *p-p. Праславянское *pętь образовано от порядкового *pętъ «пятый», континуант собственно *pénkwe в праславянском не сохранился[40].

Обычно данное слово связывают с пра-и.е. *pn̥(kʷ)stis «кулак» (рус. пясть), причём, по одной версии, *pn̥(kʷ)stis является производным от *pénkwe, а по другой — наоборот[41].

Э. Поломе сопоставлял *pénkwe с хеттским panku- «весь», отказываясь от традиционного этимологизирования последней лексемы как восходящей к пра-и.е. *bhn̥ǵhus «толстый». Однако данная гипотеза подвергается критике как несостоятельная с точки зрения фонетики и семантики[42][43].

Датский лингвист Х. Педерсен выводил *pénkwe из последовательности *kwetwores pen kwe «четыре и один», где *pen должно означать «один/большой палец». В. Пизани, соглашаясь с таким членением, считал, что *pen само по себе означало «пять». Критики данной гипотезы указывают на то, что нет никаких доказательств того, что *pen могло означать «один» или «большой палец»[44].

Сторонники ещё одной гипотезы, также соглашаясь с членением Педерсена, утверждают, что элемент *pen идентичен глагольному корню *(s)pen- «растягиваться»[45]. В. Блажек считает, что проблематично вывести значение «пять» из «растягиваться»[46].

Кроме того, предпринималось несколько попыток внешнего сравнения[47]:

  • А. Кюни сравнивал *pen-kwe с прасемитским *ḫam- (араб. ḫāmī‎ «пятый»);
  • А. Бомхард (en:Allan R. Bomhard) связывал первый элемент данного числительного, которое он реконструировал как *kwenkwe, с восточно-кушитским *ken- «пять» и чадским *kwən- «три»;
  • С. А. Старостин, исходя из той же формы, что и Бомхард, считал *kwenkwe заимствованием из правосточнокавказского *χwinḳwV «кулак»[48];
  • А. Тромбетти сопоставлял *pénkwe с прауральским *piŋɜ «ладонь». В. Блажек считает, что всерьёз можно воспринимать только это внешнее сравнение[49].

Шесть

На базе др.-инд. षट् (ṣaṭ IAST), др.-греч. ἕξ, лат. sex, готск. saíhs, ирл. sé, арм. vec, алб. gjashtë, тохар. А ṣäk, лит. šeši, ст.-слав. шесть восстанавливается форма *(k)s(w)eḱs[28]. Праславянское *šestь образовано от порядкового *šestъ «шестой», континуант собственно *s(w)eḱs в праславянском не сохранился[50].

Реконструкция фонетического облика данного числительного наталкивается на определённые сложности. На наличие начального *k- указывают данные индоиранских и балто-славянских языков, а также греческое диалектное ξέστριξ κριθή «шестирядный ячмень», в то время, как лексемы остальных языков восходят к праформе без *k-[51]. По одной из гипотез, данное *k- возникло из слияния *pénkwe sweḱs > *pénkwsweḱs «пять, шесть» при быстром счёте[52]. С другой стороны, только авестийские, греческие, кельтские и армянские формы дают основание реконструировать *-w-[51].

Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов считают, что индоевропейское название шести было заимствовано в пракартвельский в виде *ekŝw-, однако В. В. Шеворошкин думает, что по фонетическим причинам вероятнее заимствование из праармянского *weḱs-[53].

По одной из версий, данное числительное восходит к сложению *ǵhesr «рука» и *haeug- «расти», то есть здесь усматривается внутренняя форма «перерастающее руку» (числительное, при употреблении которого счёт переходит на вторую руку). Д. Адамс и Дж. Мэллори критикуют эту этимологию как несостоятельную ни фонетически, ни морфологически[51].

Семь

На базе др.-инд. सप्तन् (saptán IAST), др.-греч. ἑπτά, лат. septem, готск. sibun, ирл. secht/seacht, тохар. ṣpät/ṣukt, лит. septynì, прусск. septīnjai, ст.-слав. седмь восстанавливается форма *septm̥[28]. Праславянское *sedmь образовано от порядкового *sedmъ «седьмой», континуант собственно *septm̥ в праславянском не сохранился[54].

Некоторые учёные полагают, что данная лексема была заимствована праиндоевропейским из прасемитского *šab'(at) «семь» или из прааккадского *sabátum «семь»[55]. И. М. Дьяконов считает такое заимствование невозможным из-за фонетических и связанных с ними хронологических трудностей (непонятно исчезновение фарингала в ИЕ слове, поскольку фарингалы в аккадском сохранялись вплоть до конца III тыс. до н. э.)[56]. Д. Адамс и Дж. Мэллори считают, что прааккадская форма существовала слишком поздно, чтобы быть источником праиндоевропейской лексемы, а заимствование из прасемитского ещё менее вероятно[57]. В то же время В. В. Напольских указывает на схожесть числительных «семь» во многих языках Евразии (кит. 七 (qī) < *tsʰit < *sjɛt, пратюрк. *jeti, прапермск. *śeććem, прасамодийск. *sejtwə, этрусск. semφ, баск. zazpi), что может служить аргументом в пользу культурного заимствования[38].

Восемь

На базе др.-инд. अष्टन् (aṣṭán IAST), др.-греч. ὀκτώ, лат. octō, готск. ahtau, ирл. ocht, арм. ut', алб. tetë, тохар. A okät, B okt, лит. aštuonì, ст.-слав. осмь восстанавливается форма *hxoḱtoh3(u)[57]/*h3oḱteh3[21] (в традиционной реконструкции *oḱtō(u)[28]). Праславянское *osmь образовано от порядкового *osmъ «восьмой» (где «-mъ» возникло по аналогии с *sedmъ «седьмой»), континуант собственно *oḱtō(u) в праславянском не сохранился[58].

Поскольку данное числительное снабжено показателем двойственного числа, существует гипотеза, согласно которой его внутренняя форма — «дважды четыре» (или «две группы из четырёх пальцев»[59]) и изначальным значением корня *oḱto-, сохранившимся в авест. ašti- «ширина в четыре пальца», было «четыре пальца». Предполагают, что это пережиток древнего четверичного счёта, предшествовавшего десятеричному[60], однако В. Винтер считает такой вывод скоропалительным[61].

Вероятно, пра-и.е. *oḱto- было заимствовано пракартвельским в виде *otxo-[53][57] (в другой реконструкции *(o)ŝtx(o)-[62]) «четыре».

Девять

На базе др.-инд. नवन् (návan IAST), др.-греч. ἐννέα, лат. novem, готск. niun, ирл. nói/naoi, арм. inn, алб. nëndë, тохар. А ñu, лит. devynì, ст.-слав. девѧть восстанавливается форма *h1néwh1m[63] (в традиционной реконструкции *newn̥[28]). В балтийской и славянской группах начальное d- вместо n- возникло по аналогии с последующим числительным «десять»[64][65], впрочем, эта инновация не затронула прусский язык, сохранивший исходное newīnjai. Латинское novem вместо ожидаемого *noven возникло по аналогии с decem и septem[66][67].

Этимологически данную лексему обычно связывают с прилагательным *newos «новый», тем самым предполагая, что её внутренняя форма — «число, начинающее новый цикл счёта»[59][60]. Д. Адамс и Дж. Мэллори отвергают эту этимологию, считая, что это лишь случайное сходство, и предлагают другую, согласно которой *h1néwh1m связано с *h1énh1u «без». В таком случае этимологическим значением будет «десять без одного»[63].

Десять

На базе др.-инд. दशन् (dáśan IAST), др.-греч. δέκα, лат. decem, готск. taíhun, ирл. deich, тохар. śäk, арм. tasn, лит. dẽšimt, ст.-слав. десѧть восстанавливается форма *deḱm̥(t)[68] (по глоттальной теории, *t’eḱ[h]m̥[69]).

Иногда данное числительное этимологизируют как сложение *dwe- «два» и *ḱm̥t «рука» (готск. handus), то есть «две руки»[60]. Однако В. Винтер указывает на то, что такая этимология натыкается на фонетические трудности и, кроме того, остаётся непонятным, почему «два» здесь должно быть выражено числительным, а не формой двойственного числа слова «рука»[70].

Одиннадцать — девятнадцать

Названия числительных 11—19 формировались из сложений названий единиц с элементом *deḱm̥ «десять». При этом в славянских языках используются словосочетания с предлогом *na (например, *edinъ na desęte «одиннадцать»), а в германских (только «одиннадцать» и «двенадцать») и балтийских словосложения с корнем *leikw- «оставаться»[71].

Названия десятков

Для обозначения десятков использовались сложные слова, первой частью которых были названия единиц, а второй — элемент *dḱomt > *ḱomt (аблаутный вариант названия «десяти» *deḱm̥(t))[68].

Восстанавливаются следующие формы:

Долгий гласный на стыке корней появился в результате заменительного удлинения после упрощения *dḱomt > *ḱomt[6].

В. Мажюлис утверждал, что в праиндоевропейском названия десятков были не сложными словами, а словосочетаниями, о чём свидетельствуют данные германских, балтийских и славянских языков[73].

Сто

См. также: Изоглосса кентум-сатем

На базе др.-инд. शतम् (śatám IAST), авест. satəm др.-греч. ἑκατόν, лат. centum, англ. hundred, ирл. cét, тохар. B kante, лит. šim̃tas, ст.-слав. съто восстанавливается форма *ḱm̥tom. Обычно данная лексема этимологизируется как сокращённый вариант *dḱm̥t dḱm̥tóm «десять десятков»[6] или «десятый десяток»[72].

Названия сотен

Для праиндоевропейского не реконструируются названия сотен[74][75].

Тысяча

Праиндоевропейское название тысячи не реконструируется. Существуют лишь две лексемы, каждая из которых охватывает только несколько индоевропейских языков.

На основе готск. Þūsundi, лит. tū́kstantis, ст.-слав. тысѩшти (мн. ч.) восстанавливается лексема *tuhas-ḱm̥tjós (в традиционной реконструкции *tūsn̥ts[74]), внутренняя форма которой — «большая сотня»[6] или «сильная сотня»[76]. Существует гипотеза, согласно которой славянское слово заимствовано из германских языков[74], что отрицается рядом учёных[77].

На основе др.-инд. सहस्रम् (sahásram IAST), авест. hazahra- арм. հազար (hazar), др.-греч. χίλιοι (мн. ч.), лат. mīlle (из *smih2-ǵheslih2[78] «одна тысяча», в традиционной реконструкции *smī ǵhslī[79][80]) восстанавливается лексема *ǵheslo-, этимологически связываемая с *ǵhes- «рука» и имеющая внутреннюю форму «пригоршня зерна»[81].

Порядковые числительные

Числительное «первый» образовывалось супплетивно, то есть не от основы числительного «один», а от корня *perh3- и выглядело как *pr̥h3wos или *pr̥h3mos[82]. Внутренней формой этого слова было «передний, самый передний»[18][83][84].

«Второй» также образовывалось супплетивно от корня со значением «другой» (ср. польск. drugi, чеш. druhý, укр. другий «второй»): *h2enteros[85] (в традиционной реконструкции *anteros[84][86]).

«Третий» выглядело как *tr̥t(i)jos и, возможно, возникло под влиянием последующих числительных вместо изначального *tr̥ijos[84].

Числительные «четвёртый», «пятый» и «шестой» образовывались при помощи суффикса *-to-: *kweturtos/*kwetwr̥tos/*kwtwr̥tos, *penkwtos, *(k)s(w)eḱstos[84]. О. Семереньи полагал, что суффикс *-to- возник из-за переразложения числительного *deḱmtos как *deḱm-to-s вместо первоначального *deḱmt-o-s и распространился на другие числительные[86].

Следующие четыре порядковых числительных образовывались при помощи присоединения к основе количественного числительного тематического гласного *-o-: *septmos, *h3(e)kth3uos (в традиционной реконструкции *oḱtowos), *h1nunos[85] (в традиционной реконструкции *newnos), *deḱmtos[84].

Порядковые числительные от названий десятков снова содержали суффикс *-to-: *wīḱmttos, *trīḱmttos и т. д.[86]

Количественные наречия

В праиндоевропейском было несколько количественных наречий:

При этом числительное «единожды» не восстанавливается. В санскрите это значение выражается словом सकृत् (sakŕ̥t IAST), в греческом — ἅπαξ, в латыни — semel. Внутренняя форма санскритского и греческого слов — «один удар»[87], ср. рус. (лишь/только) раз < др.-рус. разъ «удар».

Напишите отзыв о статье "Числительное в праиндоевропейском языке"

Примечания

  1. ↑ 1 2 Adams D. Q., Mallory J. P. The Oxford Introduction To Proto-Indo-European And Indo-European World. — Oxford:University Press. — Oxford, 2006. — P. 308.
  2. ↑ Buck C. D. A dictionary of selected synonyms in the principal Ind-European languages. — Chicago — London: The University of Chicago Press, 1988. — С. 936. — ISBN 026-07937-6.
  3. ↑ J. P. Mallory, Douglas Q. Adams. Encyclopedia of Indo-European culture. — London: Fitzroy Dearborn Publishers, 1997. — P. 397. — ISBN 9781884964985.
  4. ↑ Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы: Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры: В 2-х книгах. — Тбилиси: Издательство Тбилисского университета, 1984. — С. 842.
  5. ↑ Erhart A. Indoevropské jazyky. — Praha: Academia, 1982. — С. 135.
  6. ↑ 1 2 3 4 5 6 Adams D. Q., Mallory J. P. The Oxford Introduction To Proto-Indo-European And Indo-European World. — Oxford:University Press. — Oxford, 2006. — P. 316.
  7. ↑ 1 2 3 Семереньи О. Введение в сравнительное языкознание. — М.: УРСС, 2002. — С. 237.
  8. ↑ Bičovský J. Vademecum starými indoevropskými jazyky. — Praha: Nakladatelství Univerzity Karlovy, 2009. — С. 52. — ISBN 978-80-7308-287-1.
  9. ↑ Adams D. Q., Mallory J. P. The Oxford Introduction To Proto-Indo-European And Indo-European World. — Oxford:University Press. — Oxford, 2006. — P. 309.
  10. ↑ 1 2 3 4 5 Adams D. Q., Mallory J. P. The Oxford Introduction To Proto-Indo-European And Indo-European World. — Oxford University Press. — Oxford, 2006. — P. 310.
  11. ↑ Этимологический словарь славянских языков. — Наука. — М., 1981. — Т. 8. — С. 233—234.
  12. ↑ Этимологический словарь славянских языков. — Наука. — М., 1979. — Т. 6. — С. 11—13.
  13. ↑ Frisk H. Griechisches etymologisches Wörterbuch, Band I. — Carl Winter’s Universitätsbuchhandlung. — Heidelberg, 1960. — С. 471.
  14. ↑ Шантрен П. Историческая морфология греческого языка. — М.: Издательство иностранной литературы, 1953. — С. 121.
  15. ↑ Frisk H. Griechisches etymologisches Wörterbuch, Band I. — Carl Winter’s Universitätsbuchhandlung. — Heidelberg, 1960. — С. 118.
  16. ↑ Frisk H. Griechisches etymologisches Wörterbuch, Band I. — Carl Winter’s Universitätsbuchhandlung. — Heidelberg, 1960. — С. 121-122.
  17. ↑ Pokorny J. Indogermanisches etymologisches Wörterbuch. — Bern-München: Francke Verlag, 1959. — S. 902.
  18. ↑ 1 2 Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. — М.: Издательство ЛКИ, 2007. — С. 409.
  19. ↑ Мажюлис В. П. Индоевропейская децимальная система числительных // Вопросы языкознания. — 1956. — № 4. — С. 54.
  20. ↑ Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы: Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры: В 2-х книгах. — Тбилиси: Издательство Тбилисского университета, 1984. — С. 843—844.
  21. ↑ 1 2 3 Beeks R. S. P. Comparative Indo-European linguistics: an introduction. — Amsterdam — Philadelphia: John Benjamin’s Publishing Company, 1995. — P. 214.
  22. ↑ Fortson B. Indo-European language and culture. An Introduction. — Padstow: Blackwell Publishing, 2004. — P. 131.
  23. ↑ Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы: Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры: В 2-х книгах. — Тбилиси: Издательство Тбилисского университета, 1984. — С. 844.
  24. ↑ Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. — М.: Издательство ЛКИ, 2007. — С. 410.
  25. ↑ 1 2 3 Beeks R. S. P. Comparative Indo-European linguistics: an introduction. — Amsterdam — Philadelphia: John Benjamin’s Publishing Company, 1995. — P. 217.
  26. ↑ [starling.rinet.ru/cgi-bin/response.cgi?root=config&morpho=0&basename=/data/ie/piet&first=606 *duwo] в этимологической базе данных [starling.rinet.ru/cgi-bin/main.cgi STARLING]
  27. ↑ 1 2 3 4 Adams D. Q., Mallory J. P. The Oxford Introduction To Proto-Indo-European And Indo-European World. — Oxford:University Press. — Oxford, 2006. — P. 311.
  28. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Семереньи О. Введение в сравнительное языкознание. — М.: УРСС, 2002. — С. 238.
  29. ↑ Beeks R. S. P. Comparative Indo-European linguistics: an introduction. — Amsterdam — Philadelphia: John Benjamin’s Publishing Company, 1995. — P. 212.
  30. ↑ 1 2 Erhart A. Indoevropské jazyky. — Praha: Academia, 1982. — С. 136.
  31. ↑ Orel V. A Handbook of Germanic Etymology. — Leiden – Boston: Brill, 2003. — С. 96.
  32. ↑ Эрну А. Историческая морфология латинского языка. — М.: УРСС, 2004. — С. 135. — ISBN 5-354-00-723-2.
  33. ↑ Тронский И. М. Историческая грамматика латинского языка. — М.: Индрик, 2001. — С. 396. — ISBN 5-85759-136-8.
  34. ↑ Blažek V. Indo-European "four" // Indogermanische Forschungen. — 1998. — № 103. — P. 123—125.
  35. ↑ Blažek V. Indo-European "four" // Indogermanische Forschungen. — 1998. — № 103. — P. 125—126.
  36. ↑ Blažek V. Indo-European "four" // Indogermanische Forschungen. — 1998. — № 103. — P. 124.
  37. ↑ 1 2 3 Blažek V. Indo-European "four" // Indogermanische Forschungen. — 1998. — № 103. — P. 126.
  38. ↑ 1 2 Напольских В.В. [ethnohistorica.com/images/pdf/33_uralchislit2008.pdf Реконструкция числительных и реконструкция систем счисления: уральские языки]. Проверено 18 апреля 2013. [www.webcitation.org/6G57Gvlbt Архивировано из первоисточника 23 апреля 2013].
  39. ↑ van Windekens A. J. Structure et sens primitif des noms de nombre indo-européens *qṷetṷor- «quatre» et *penqṷe «cinq» // Indogermanische Forschungen. — 1982. — Т. 87. — С. 9.
  40. ↑ Boryś W. Słownik etymologiczny języka polskiego. — Wydawnictwo Literackie. — Kraków, 2005. — С. 433. — ISBN 978-83-08-04191-8.
  41. ↑ Adams D. Q., Mallory J. P. The Oxford Introduction To Proto-Indo-European And Indo-European World. — Oxford:University Press. — Oxford, 2006. — P. 312.
  42. ↑ Kloekhorst A. Etymological Dictionary of the Hittite Inherited Lexicon. — Leiden – Boston: Brill, 2008. — P. 624-625.
  43. ↑ Adams D. Q., Mallory J. P. The Oxford Introduction To Proto-Indo-European And Indo-European World. — Oxford:University Press. — Oxford, 2006. — P. 312—313.
  44. ↑ Blažek V. Indo-European «five» // Indogermanische Forschungen. — 2000. — Т. 105. — С. 111.
  45. ↑ van Windekens A. J. Structure et sens primitif des noms de nombre indo-européens *qṷetṷor- «quatre» et *penqṷe «cinq» // Indogermanische Forschungen. — 1982. — Т. 87. — С. 11—12.
  46. ↑ Blažek V. Indo-European «five» // Indogermanische Forschungen. — 2000. — Т. 105. — С. 112.
  47. ↑ Blažek V. Indo-European «five» // Indogermanische Forschungen. — 2000. — Т. 105. — С. 110.
  48. ↑ Старостин С. А. Индоевропейско-северокавказские изоглоссы // Труды по языкознанию. — 2007. — С. 321.
  49. ↑ Blažek V. Indo-European «five» // Indogermanische Forschungen. — 2000. — Т. 105. — С. 113.
  50. ↑ Boryś W. Słownik etymologiczny języka polskiego. — Wydawnictwo Literackie. — Kraków, 2005. — С. 602. — ISBN 978-83-08-04191-8.
  51. ↑ 1 2 3 Adams D. Q., Mallory J. P. The Oxford Introduction To Proto-Indo-European And Indo-European World. — Oxford:University Press. — Oxford, 2006. — P. 313.
  52. ↑ Винтер В. Некоторые мысли об индоевропейских числительных // Вопросы языкознания. — 1989. — № 4. — С. 34—36.
  53. ↑ 1 2 Shevoroshkin V. Indo-European Homeland and Migrations // Folia Linguistica Historica. — 1987. — Т. VII, № 2. — С. 237.
  54. ↑ Boryś W. Słownik etymologiczny języka polskiego. — Wydawnictwo Literackie. — Kraków, 2005. — С. 545. — ISBN 978-83-08-04191-8.
  55. ↑ Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы: Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры: В 2-х книгах. — Тбилиси: Издательство Тбилисского университета, 1984. — С. 875—876.
  56. ↑ Дьяконов И. М. О прародине носителей индоевропейских диалектов. I. // Вестник древней истории. 1982. № 3. С. 21.
  57. ↑ 1 2 3 Adams D. Q., Mallory J. P. The Oxford Introduction To Proto-Indo-European And Indo-European World. — Oxford:University Press. — Oxford, 2006. — P. 314.
  58. ↑ Boryś W. Słownik etymologiczny języka polskiego. — Wydawnictwo Literackie. — Kraków, 2005. — С. 398. — ISBN 978-83-08-04191-8.
  59. ↑ 1 2 Барроу Т. Санскрит. — Прогресс. — М., 1976. — С. 244.
  60. ↑ 1 2 3 Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы: Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры: В 2-х книгах. — Тбилиси: Издательство Тбилисского университета, 1984. — С. 850.
  61. ↑ Винтер В. Некоторые мысли об индоевропейских числительных // Вопросы языкознания. — 1989. — № 4. — С. 33—34.
  62. ↑ Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы: Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры: В 2-х книгах. — Тбилиси: Издательство Тбилисского университета, 1984. — С. 879.
  63. ↑ 1 2 Adams D. Q., Mallory J. P. The Oxford Introduction To Proto-Indo-European And Indo-European World. — Oxford:University Press. — Oxford, 2006. — P. 315.
  64. ↑ Boryś W. Słownik etymologiczny języka polskiego. — Wydawnictwo Literackie. — Kraków, 2005. — С. 143. — ISBN 978-83-08-04191-8.
  65. ↑ Smoczyński W. Słownik etymologiczny języka litewskiego. — Wilno: Printer Polyglot, 2007. — С. 107. — ISBN 978-955-33-152-0.
  66. ↑ Walde A., Hofmann J. B. Lateinisches etymologisches Wörterbuch. — Carl Winter’s Universitätsbuchhandlung. — Heidelberg, 1938. — Т. 2. — S. 179—180.
  67. ↑ Adams D. Q., Mallory J. P. The Oxford Introduction To Proto-Indo-European And Indo-European World. — Oxford:University Press. — Oxford, 2006. — P. 307.
  68. ↑ 1 2 Семереньи О. Введение в сравнительное языкознание. — М.: УРСС, 2002. — С. 239.
  69. ↑ Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы: Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры: В 2-х книгах. — Тбилиси: Издательство Тбилисского университета, 1984. — С. 846.
  70. ↑ Винтер В. Некоторые мысли об индоевропейских числительных // Вопросы языкознания. — 1989. — № 4. — С. 36—37.
  71. ↑ Erhart A. Indoevropské jazyky. — Praha: Academia, 1982. — С. 137.
  72. ↑ 1 2 Meier-Brügger M. Indo-European Linguistics. — Berlin — New York: Walter de Gruyter, 2003. — P. 235.
  73. ↑ Мажюлис В. П. Индоевропейская децимальная система числительных // Вопросы языкознания. — 1956. — № 4. — С. 56.
  74. ↑ 1 2 3 Семереньи О. Введение в сравнительное языкознание. — М.: УРСС, 2002. — С. 242.
  75. ↑ Beeks R. S. P. Comparative Indo-European linguistics: an introduction. — Amsterdam — Philadelphia: John Benjamin’s Publishing Company, 1995. — P. 213.
  76. ↑ Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы: Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры: В 2-х книгах. — Тбилиси: Издательство Тбилисского университета, 1984. — С. 848.
  77. ↑ Фасмер М. [etymolog.ruslang.ru/vasmer.php?id=133&vol=4 Этимологический словарь русского языка]. — Прогресс. — М., 1964–1973. — Т. 4. — С. 133.
  78. ↑ de Vaan M. Etymological dictionary of Latin and the other Italic languages. — Leiden – Boston: Brill, 2008. — P. 379—380.
  79. ↑ Walde A., Hofmann J. B. Lateinisches etymologisches Wörterbuch. — Carl Winter’s Universitätsbuchhandlung. — Heidelberg, 1938. — Т. 2. — S. 88.
  80. ↑ Тронский И. М. Историческая грамматика латинского языка. — М.: Индрик, 2001. — С. 404. — ISBN 5-85759-136-8.
  81. ↑ Adams D. Q., Mallory J. P. The Oxford Introduction To Proto-Indo-European And Indo-European World. — Oxford:University Press. — Oxford, 2006. — P. 316—317.
  82. ↑ Fortson B. Indo-European language and culture. An Introduction. — Padstow: Blackwell Publishing, 2004. — P. 132.
  83. ↑ Семереньи О. Введение в сравнительное языкознание. — М.: УРСС, 2002. — С. 243—244.
  84. ↑ 1 2 3 4 5 Erhart A. Indoevropské jazyky. — Praha: Academia, 1982. — С. 140.
  85. ↑ 1 2 Beeks R. S. P. Comparative Indo-European linguistics: an introduction. — Amsterdam — Philadelphia: John Benjamin’s Publishing Company, 1995. — P. 216.
  86. ↑ 1 2 3 Семереньи О. Введение в сравнительное языкознание. — М.: УРСС, 2002. — С. 243.
  87. ↑ Семереньи О. Введение в сравнительное языкознание. — М.: УРСС, 2002. — С. 244.

Литература

  • Винтер В. Некоторые мысли об индоевропейских числительных. // Вопросы языкознания, 1989, № 4. — С. 32-45
  • Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры. — Т. I—II. — Тбилиси: Издательство Тбилисского университета, 1984. — С. 842—851
  • Мажюлис В. П. Индоевропейская децимальная система числительных. // Вопросы языкознания, 1956, № 4. — С. 53—59
  • Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. — М.: Издательство ЛКИ, 2007. — С. 409—413
  • Семереньи О. Введение в сравнительное языкознание. — М.: УРСС, 2002. — С. 237—244
  • Adams D. Q., Mallory J. P. Encyclopedia of Indo-European culture. — London: Fitzroy Dearborn Publishers, 1997. — P. 397—405
  • Adams D. Q., Mallory J. P. The Oxford Introduction To Proto-Indo-European And Indo-European World. — Oxford: University Press, 2006. — P. 307—317
  • Beekes R. S. P. Comparative Indo-European linguistics: an introduction. — Amsterdam — Philadelphia: John Benjamin’s Publishing Company, 1995. — P. 212—217
  • Blažek V. Indo-European «four». // Indogermanische Forschungen, 103, 1998. — P. 112—134
  • Blažek V. Indo-European «five». // Indogermanische Forschungen, 105, 2000. — P. 101—119
  • Erhart A. Indoevropské jazyky. — Praha: Academia, 1982. — S. 135—141
  • Fortson B. Indo-European language and culture. An Introduction. — Padstow: Blackwell Publishing, 2004. — P. 130—132
  • Meier-Brügger M. Indo-European Linguistics. — Berlin — New York: Walter de Gruyter, 2003. — P. 231—237
  • Virédaz R. «Six» en indo-européen. // Indogermanische Forschungen, 102, 1997. — P. 112—150
  • van Windekens A. J. Structure et sens primitif des noms de nombre indo-européens *qṷetṷor- «quatre» et *penqṷe «cinq» // Indogermanische Forschungen, 87, 1982. — P. 8—14
Фонетика
Морфонология
Морфология
Существительное • Числительное • Местоимение • Глагол
Синтаксис
Лексика


Отрывок, характеризующий Числительное в праиндоевропейском языке

Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Числительное_в_праиндоевропейском_языке&oldid=78236834»