Эскадренные миноносцы типа B
Эскадренные миноносцы типа B — тип эскадренных миноносцев, состоявший на вооружении Королевских ВМС Великобритании в 1930-е годы и в период Второй мировой войны. Вторая серия британских межвоенных серийных эсминцев (т. н. «стандартные» эсминцы). В качестве лидера флотилии был спроектирован эсминец HMS Keith.
Содержание
История создания и особенности конструкции
Эскадренные миноносцы типа B представляли собой вариант предыдущего типа A, отличаясь лишь усиленным противолодочным вооружением за счет снятия трального. На стадии проектирования предполагалось сохранить тральное вооружение, одновременно перейдя на пятитрубные торпедные аппараты за счет сокращения числа орудий с четырех до трех[3]. Корабли строились по программе 1928 года, заложены на различных верфях в 1929, спущены в 1930 и вошли в состав флота в 1931 году.
В качестве лидера флотилии эсминцев типа B был спроектирован и построен эскадренный миноносец HMS Keith. В отличие от лидера флотилии эсминцев типа A (HMS Codrington), он практически не отличался от «рядовых» кораблей серии своими размерами. В результате этого помещений корабля оказалось недостаточно для размещения всего штаба флотилии и один из эсминцев типа B, HMS Blanche, был переоборудован в качестве дивизионного лидера[3].
Вооружение
Артиллерия главного калибра
Артиллерия главного калибра состояла из четырёх 120-мм орудий Mark IX. Максимальный угол возвышения 30°, снижения 10°. Масса снаряда 22,7 кг, начальная скорость 807 м/с, дальность при максимальном угле возвышения: 14 450 м. Орудия обладали скорострельностью 10 — 12[4] выстрелов в минуту. Боезапас включал в себя 190 выстрелов на ствол[5].
Зенитное вооружение
Зенитное вооружение составляли пара Пом-пома (боезапас включал в себя 500 патронов на орудие) и четыре пулемёта Льюиса с запасом 2000 патронов на ствол[5].
Торпедное вооружение
Торпедное вооружение включало в себя два 533-мм четырёхтрубных торпедных аппарата.
Служба и модернизации
Эскадренные миноносцы типа B приняли активное участие в боевых действиях Второй мировой войны. Пять эсминцев (включая лидер флотилии HMS Keith, погибло. В 1944 году HMS Boreas был передан Королевским военно-морским силам Греции и переименован в «Саламис» (возвращён Великобритании в 1951 году и продан на слом). Пережившие войну эсминцы были сразу же по её окончании выведены из состава флота и в последующие годы разобраны на металл.
В ходе войны корабли неоднократно подвергались модернизациям и смене вооружения. За счёт снятия торпедных аппаратов усиливалось зенитное вооружение (76-мм орудие), за счёт снятия кормового орудия — противолодочное (добавлены дополнительные бомбомёты, увеличено число глубинных бомб). Лёгкое зенитное вооружение также неоднократно изменялось в ходе войны. Полное водоизмещение эсминцев типа B в конце войны достигало 1930—1990 т[3].
Список эсминцев типа[3][6]
Лидер флотилии
| Номер вымпела | Название | Верфь-строитель | Дата закладки | Дата спуска на воду | Дата вступления в состав флота |
Дата вывода из состава флота/гибели |
Судьба |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| H06 | HMS Keith | Vickers-Armstrong | октябрь 1929 | 10 июля 1930 | июнь 1931 | 1 июня 1940 | Потоплен германской авиацией у Дюнкерка |
Серийные корабли
| Номер вымпела | Название | Верфь-строитель | Дата закладки | Дата спуска на воду | Дата вступления в состав флота |
Дата вывода из состава флота/гибели |
Судьба |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| H11 | HMS Basilisk | John Brown & Company | 19 августа 1929 | 6 августа 1930 | март 1931 | 1 июня 1940 | Тяжело поврежден германской авиацией у Дюнкерка, оставлен экипажем и добит эсминцем HMS Whitehall |
| H30 | HMS Beagle | John Brown & Company | 11 октября 1929 | 26 сентября 1930 | апрель 1931 | 1946 | Исключён из состава флота, разобран на металл |
| H47 | HMS Blanche | Hawthorn Leslie and Company | 31 июля 1929 | 29 мая 1930 | февраль 1931 | 13 ноября 1939 | Погиб на германской морской мине в устье Темзы |
| H65 | HMS Boadicea | Hawthorn Leslie and Company | 12 июня 1929 | 23 сентября 1930 | апрель 1931 | 13 июня 1944 | Потоплен двумя германскими авиаторпедами в 12 милях юго-западнее Портленда |
| H77 | HMS Boreas | Palmers Shipbuilding and Iron Company | 22 июля 1929 | 11 июня 1930 | февраль 1931 | 1951 | В 1944 году передан Греции, переименован в «Саламис». Возвращён Великобритании и продан на слом. |
| H80 | HMS Brazen | Palmers Shipbuilding and Iron Company | 22 июля 1929 | 25 июля 1930 | апрель 1931 | 21 июля 1940 | Затонул при буксировке после тяжёлых повреждений, полученных от действия германской авиации в Дуврском проливе |
| H84 | HMS Brilliant | Swan Hunter | 9 июля 1929 | 19 октября 1930 | февраль 1931 | 1947 | Исключён из состава флота, разобран на металл |
| H91 | HMS Bulldog | Swan Hunter | 10 августа 1929 | 6 декабря 1930 | апрель 1931 | 1946 | Исключён из состава флота, разобран на металл |
Напишите отзыв о статье "Эскадренные миноносцы типа B"
Примечания
- ↑ Данные по вооружению на момент ввода в строй
- ↑ Conway's, p. 37
- ↑ 1 2 3 4 А. В. Дашьян «Корабли Второй мировой войны. ВМС Великобритании». Часть 2. Эсминцы
- ↑ [www.navweaps.com/Weapons/WNBR_47-45_mk9.htm Britain 4.7"/45 (12 cm) QF Mark IX and 4.7"/45 (12 cm) QF Mark XII]
- ↑ 1 2 to Ivanhoe, 1993, p. 29.
- ↑ Jane’s Fighting Ships, 1934, p. 56, p. 60
Литература
- English, John. Amazon to Ivanhoe: British Standard Destroyers of the 1930s.. — Kendal: World Ship Society, 1993. — 144 p. — ISBN 0-905617-64-9.
- «Морская Коллекция» № 5, 2003 г. А. В. Дашьян «Корабли Второй мировой войны. ВМС Великобритании». Часть 2. Москва, Моделист-Конструктор, 2003
- Conway's All The Worlds Fighting Ships, 1922—1946 / Gray, Randal (ed.). — London: Conway Maritime Press, 1980. — 456 p. — ISBN 0-85177-1467.
- Jane’s Fighting Ships, 1934
- Norman Friedman. British Destroyers From Earliest Days to the Second World War. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 2009. — ISBN 978-1-59114-081-8.
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Эскадренные миноносцы типа B
В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.
В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
