Взятие Ани

Взя́тие Ани́ (арм. Անիի Ազատագրում; груз. ანისის განთავისუფლება), состоявшееся в 1124 году, является одним из самых памятных сражений в истории Армении и Грузии. Грузинская армия под командованием Давида IV Строителя освободила древнюю столицу Армении, город Ани, от турок-сельджуков.

Предыстория

За некоторое время до этих событий Ани был столицей Армянского Царства Багратидов. Из-за политической неграмотности и недальновидности византийских вельмож, Армянское Царство Багратидов пало под ударами византийской армии, под командованием Михаила Иасита с одной стороны, и мусульманской армии под командованием эмира Абул-Севара, с другой. В 1045 году вероломный византийский император Константин IX Мономах заманил к себе в Константинополь армянского царя Гагика и бросил его в темницу, после чего присоединил его Анийское Царство к Византийской империи.

За время, в течение которого Византия имела влияние на Армению, она вывела в отдалённые районы Малой Азии армянские войска, тем самым образовав брешь к проходам в Константинополь, так как единственным союзником в Малой Азии для Византии была христианская Армения.

Уже к 1048 году турки-сельджуки начали массовые и долговременные набеги на Армению. В 1054 году турки-сельджуки под предводительством Тогрул-бека снова напали на Армению, но, дойдя до Ка́рина и Карса, они потерпели поражение от армян и отступили на восток.

Во время сражения у стен Карса, армянский пахлеван (богатырь) Татул смертельно ранил одного из близких военачальников Тогрул-бека, но сам попал в плен. Тогрул-бек велел привести Татула к себе и сказал ему, что если полководец, которого он ранил, умрёт, то Татула обезглавят. Тогрул-бек получил такой ответ от пахлевана: «Удар мой, и он умрет от него».

Во время следующих набегов, в 1065 году, сельджукская армия сожгла армянскую столицу Ани́, вырезвав всё население, включая детей, женщин и стариков. Такой же участи подверглись Тарон, Басен и Каре.

После всех вышеперчисленных и других событий, к тому времени невизантийская часть Армении потеряла свою независимость в пользу сельджуков (этого бы не случилось, если бы византийский император не опустошал Армению, так же, как и сельджуки, а помогал ей). Затем, после завоевания независимой Армении (другая часть была под властью Византии), турки-сельджуки двинулись на запад. В 1071 году близ озера Ван, у города Манцикерт, византийская армия под предводительством Романа IV Диогена потерпела сокрушительной поражение от теперь уже своих врагов, турок-сельджуков. Это было катастрофической битвой, так как она предрешила судьбу народов Кавказа, Малой Азии, Балкан, а также многих других, которые впоследствии попали под османское иго. Вся Малая Азия была в руках пришельцев из Алтая, в руках турок-сельджуков, которые, имея большую численность, нуждались в свободных землях, коих не было.

Сражение у стен Ани

На период конца XI и начала XII века Грузия вошла в эпоху одного своего наибольшего могущества и стала сильнейшей страной Восточного Средиземноморья — В 1184 году грузинской царицей стала Тамара. После этого события грузинская армия под предводительством князя Закарэ из династии Закаряны была способна не только отразить набеги турок-сельджуков, но и выбить их из захваченных районов Армении. И через некоторое время, в 1195—1202 гг., грузинская армия освободила захваченные Арцах и Сюник. А уже к 1199 году от порабощения была освобождена древняя столица Ани, а затем Ширак и Араратская равнина. Далее последовало освобождение в 1203 году Двина, Карса, Басена и Багреванда.

Итог

В результате освобождения северо-западных армянских земель (Арцаха, Гугарка, Сюника, Айрарата, Утика, Багреванда и др.) образовалось армянское княжество Закарянов. В этот период освобождённая часть Армении ожила и начала цвести. Такие армянские города, как Ани, Двин, Нахиджеван, Карс, выросли и снова стали центрами экономики, культуры и политики Армении. В них большую роль начали играть «атеан цероц», то есть городские магистраты. А древний Ани стал будто бы цветущим садом. Стали возводиться величественные постройки, храмы, церкви, монастыри, театры и многое другое. Примечательно, что армяне ещё в те времена имели тесные отношения с Русью, свидетельством чего является то, что в Армению были приглашены русские мастера для росписи храмов и церквей. Ани стал называться «городом тысячи и одной церкви».

Одновременно с этими событиями, в 1198 году, на берегу Средиземного моря, Армянское княжество Киликии было провозглашено Царством и повлияло на ход истории Средиземноморья.

В начале XIII века Армения подверглась нашествию тюркских завоевателей из глубин Средней Азии. В 1236 году пал древний город Ани, но оставлен во владениях Закарянов на условиях их вассальной зависимости от тюркских правителей. Он продолжал существовать как город до XV века. Позднее жители покинули Ани. Его развалины в 1878 году вместе с Карсской областью перешли к России.

Современная ситуация в области

Согласно Карсскому договору 1921 года, Ани был передан Турции от Республики Армении.

Панорамный вид современного Ани с восточной стороны

См. также

• История Армении
• Ани
• Турки-сельджуки
• Византия
• Киликия

Отрывок, характеризующий Взятие Ани

– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.