Чич и Чонг

Чич и Чонг
Cheech & Chong
Чич (справа) и Чонг (слева) в Атланте в 2008 году
Род деятельности:	стендап, комедия, музыка, наркотическая субкультура
Дата рождения:	конец 1960-х
Место рождения:	Ванкувер, Канада
Гражданство:	США США
Сайт:	[cheechandchong.com/ ndchong.com]
Чич и Чонг на Викискладе

«Чич и Чонг» (англ. Cheech & Chong) — американский комедийный дуэт состоящий из Ричарда «Чич» Марина и Томми Чонга. Известны своими стендап номерами, музыкальными альбомами и серией фильмов. Имеют премию «Грэмми» за «лучший комедийный альбом». Их образы — хиппи и латиноамериканец, любящие покурить коноплю. Были популярны на протяжении 1970-х — первой половины 1980-х годов.

Карьера

Дуэт сложился в Ванкувере, Британская Колумбия в конце 1960-х годов. Томми Чонг был гражданином Канады, а Чич Марин перебрался туда из Южной Калифорнии, чтобы избежать призыва в армию, в разгар войны во Вьетнаме. Дуэт исполнял комедийные стендап номера и записал несколько успешных альбомов. Наиболее известные комедийные номера того времени: «Earache My Eye», «Basketball Jones», «Santa Claus and His Old Lady», «Sister Mary Elephant» и пожалуй самый знаменитый — «Dave’s not here» с их дебютного альбома 1971 года.

Первый полнометражный фильм Чича и Чонга «Укуренные» вышел в 1978 году и стал культовым. Его кассовые сборы составили $44 млн несмотря на скромный бюджет. Далее последовало четыре продолжения: «Следующий фильм Чича и Чонга» в 1980 году, «Укуренные 3» в 1981 году, «Укуренные 4» в 1982 году и «Укуренные в хлам» в 1983 году. Затем в 1984 году дуэт сделал новую комедию, но немного в другом стиле, «Корсиканские братья». Томми Чонг был режиссёром первых четырёх фильмов. Сценарий для всех фильмов написан дуэтом совместно.

В это же время дуэт появляется во второстепенных ролях в фильмах: «Жёлтая борода» 1983 года Грэма Чепмена и «После работы» Мартина Скорсезе 1986 года.

В 1985 году дуэт выпустил свой последний альбом «Get Out of My Room», который включал такой хит, как «Born in East L.A.» (по мотивам песни Брюса Спрингстина «Born in the U.S.A.»). В это же время Чич Марин срежиссировал для альбома короткометражный фильм «Прочь из моей комнаты!», там по сюжету они с Чонгом снимают клипы на свои новые песни. Сразу же после этих событий дуэт распался, Чич начал работать над сольной карьерой. В 1987 году он выпустил фильм «Рожденный в восточном Лос-Анджелесе» по мотивам их последнего сингла. Здесь Чич выступил, и как режиссёр, и как сценарист, и как актёр.

Воссоединение

После расставания в середине 1980-х годов дуэт долго не работал вместе. В 1992 году они встретились вместе в первый раз за последние годы на озвучке мультфильма «Долина папоротников: Последний тропический лес». В 1997 году Чич Марин принимал участие в сериале «Детектив Нэш Бриджес», где одна из серий («Wild Card») содержала отсылку к комедийному номеру «Dave» с их первого альбома 1971 года. В 2000 году оба принимали участие в озвучивании персонажей в анимационном сериале «Южный Парк» в эпизоде «Тампоны из волос чероки», но они не встретились на записи, их голоса записывались отдельно. В 2003 году в телевизионном сериале «Biography» оба отметили, что готовы воссоединиться.

Дуэт планировал воссоединение для своего следующего фильма, когда неожиданно в феврале 2003 года федеральные чиновники нагрянули в компанию сына Чонга Chong Glass / Nice Dreams. Это были две большие спецоперации с целью перекрыть наркотрафик, который связан с бизнесом по продаже приспособлений для курения каннабиса. 55 компаний, которые продавали через интернет эти приспособления, стали предметом расследования. Чонг заключил соглашение о признании вины, где признался в распространении 7,500 бонгов и кальянов. Он признал себя виновным по одному пункту обвинения, в заговоре с целью распространения наркотиков, в обмен на отказ от уголовного преследования его жены и сына. В сентябре 2003 года был приговорён к девяти месяцам в федеральной тюрьме, штрафу в размере $20,000, конфискации $103,514 и потере всех товаров, изъятых в ходе обыска его бизнеса. Вышел из тюрьмы в июле 2004 года. Его сокамерником был «волк с Уолл-стрит» Джордан Белфорт.

Периодически появлялись и опровергались слухи об объединении дуэта для съёмок нового фильма. Тем не менее в 2008 году дуэт всё же воссоединился для комедийного турне по Америке. Позже в 2010 году был выпущен документальный фильм об этом туре.

В марте 2014 года дуэт объявил, что работает над новым фильмом.

Появления в медиа

11 августа 1972 года Джон Гатти мэр Сан-Антонио объявил этот день «Днём Чича и Чонга». В ту ночь они выступали совместно с Dan Hicks and His Hot Licks. Дуэт тогда только-только выпустил свой второй альбом «Big Bambu», который позже был номинирован на премию «Грэмми» в номинации «лучшая комедийная запись», но тогда они проиграли комику Джорджу Карлину.

28 июня 2000 года Чич и Чонг появились в сериале Южный парк в серии «Тампоны из волос чероки». Здесь у них роль мексиканцев, которые прикидываются индейцами и продают доверчивым людям всякий хлам, представляя его как целебное народное индейское лекарство.

В 2007 году режиссёром Бреттом Харви был выпущен документальный фильм о марихуане «Союз: теневой бизнес удовольствия» («The Union: The Business Behind Getting High»). В фильме принял участие Томми Чонг. Помимо Чонга в фильме много других известных имён: бывший мэр Ванкувера Ларри Кэмпбелл, канадский активист политической борьбы за легализацию каннабиса Марк Эмери, бывший редактор журнала «High Times» Стив Блум и др.

5 ноября 2008 года Чич и Чонг записали юмористическое видео для сайта «Funny or Die», где агитировали людей идти на выборы… которые уже прошли вчера.

30 ноября 2008 года Чич и Чонг приняли участие в специальной программе «Cheech & Chong: Roasted» на телеканале TBS, ведущим выступил Брэд Гарретт. Мероприятие проходило в Caesars Palace в Лас-Вегасе во время фестиваля комедии.

17 апреля 2009 года во время гастролей в Австралии дуэту пришлось задержать начало своего выступления, поскольку 25 полицейских и 4 собаки полиции Нового Южного Уэльса проводили спецоперацию. Было обыскано около пятидесяти человек и шестеро задержаны за небольшое количество каннабиса.

13 марта 2011 года Чич и Чонг появились в Симпсонах в серии «A Midsummer’s Nice Dream». По сюжету во время американского турне дуэт посещает Спрингфилд. Во время концерта Чонг отказывается произносить свою знаменитую фразу: «Дейва здесь нет». Он уже устал повторять одни и те же шутки, которые итак все знают. Друзья ссорятся и дуэт распадается. Поскольку Чич должен продолжать турне, он берёт себе в напарники Гомера, который большой их фанат и знает наизусть все номера. Чонг также находит себе нового партнёра — директора Скиннера.

В сентябре 2011 года Чич и Чонг появились в вирусном видео, размещенном на YouTube. Сначала всё представлялось, как трейлер их предстоящего (несуществующего) фильма под названием «Чич и Чонг: волшебное пирожное приключение» (Cheech & Chong’s Magic Brownie Adventure), но потом оказывалось, что это всего-навсего реклама пирожного.

6 мая 2012 года в программе Saturday Night Live был разыгран скетч, где Фред Армисен сыграл Чича, а Билл Хейдер Чонга.

В 2012 году Томми Чонг рассказал на телеканале CNN Дону Лемону, что борется с раком предстательной железы.

28 сентября 2014 года были гостями у Дуга Бенсона на его подкасте «Getting Doug with High».

Дискография

Альбомы

• Cheech and Chong (1971) US #28
• Big Bambu (1972) US #2
• Los Cochinos (1973) US #2
• Cheech & Chong's Wedding Album (1974) US #5
• Sleeping Beauty (1976) US #25
• Up in Smoke (1979) US #162 (саундтрек)
• Let's Make a New Dope Deal (1980) US #173
• Get Out of My Room (1985) US #111
• Cheech & Chong's Greatest Hit (1981) (сборник)
• Where There's Smoke There's Cheech & Chong (2002) (сборник)
• Cheech & Chong's Animated Movie! Musical Soundtrack (2013) (саундтрек)

Синглы

• «Santa Claus and his Old Lady» (1971) —
• «Basketball Jones featuring Tyrone Shoelaces» (1973) #15
• «Sister Mary Elephant (SHUDD-UP!)» (1973) #24
• «Earache My Eye» (1974) #9
• «Black Lassie» (1974) #55
• «(How I Spent My Summer Vacation) or A Day at the Beach with Pedro & Man — Parts I and II» (1975) #54
• «Framed» (1976) #41
• «Bloat On» (1977) #41
• «Rudolph The Red-Nosed Reindeer» (1977) —
• «Up In Smoke» (1978) —
• «Born In East L.A.» (1985) #48
• «I’m Not Home Right Now» (1985) —

Фильмография

Основная серия

• Укуренные (Up in Smoke) (1978)
• Следующий фильм Чича и Чонга (Cheech & Chong’s Next Movie) (1980)
• Укуренные 3 (Nice Dreams) (1981)
• Укуренные 4 (Things Are Tough All Over) (1982)
• Укуренные в хлам (Still Smokin) (1983)
• Корсиканские братья (Cheech & Chong’s The Corsican Brothers) (1984)
• Прочь из моей комнаты! (Get Out of My Room) (1985) (короткометражный)
• Укуренные: Недетский мульт (Cheech & Chong's Animated Movie) (2013)

Спин-оффы и другие проекты

• Это вышло из Голливуда (1982) (сборник)
• Жёлтая борода (1983)
• После работы (1985)
• Рождённый в восточном Лос-Анджелесе (1987)
• Парень со странностями (1990)
• Hey Watch This (2010) (документальный)

Ссылки

• [www.cheechandchong.com/ Официальный сайт Чича и Чонга]  (англ.)
• [www.cheechandchongtour.com/ Official Live Nation Tour website]  (англ.)
• [www.hobotrashcan.com/interviews/tommychong.php HoboTrashcan’s One on One with Tommy Chong]  (англ.)
• [submergemag.com/featured/timeless-timely/535/ Submerge magazine interview with Cheech Marin and Tommy Chong, Jan. 2009]  (англ.)

Психоактивные субстанции   Юмор   Кино   Музыка

Отрывок, характеризующий Чич и Чонг

– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.