Боррель II (граф Барселоны)

Боррель II кат. Borrell II<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
граф Барселоны, Жероны и Осоны
947 — 992/993
Соправитель:	Миро I (947—966)
Предшественник:	Суньер
Преемник:	Рамон Боррель I
граф Урхеля
948 — 992/993
Предшественник:	Сунифред II
Преемник:	Эрменгол I Кордовец
Вероисповедание:	Христианство
Рождение:	ранее 934
Смерть:	30 сентября 992 или 993
Род:	Барселонская династия
Отец:	Суньер
Мать:	Рихильда
Супруга:	1-я: Леудегарда (Ледгарда) 2-я: Эймеруда Овернская
Дети:	От 1-го брака сыновья: Рамон Боррель I и Эрменгол I Кордовец дочери: Эрменгарда и Рихильда (Рикуильда)

Боррель II (кат. Borrell II) (ранее 934—30 сентября 992 или 993) — граф Барселоны, Жероны и Осоны с 947 года, граф Урхеля с 948 года. Он стал первым графом Барселоны, отказавшимся признать над своими владениями верховную власть королей Франции. В настоящее время каталонцы считают дату 988 год датой основания Каталонии.

Начало правления

Боррель II был старшим сыном графа Барселоны Суньера I и Рихильды. Впервые он упоминается в дарственной хартии, данной его отцом 30 ноября 934 года церкви в Жероне. Боррель наследовал отцу в графствах Барселона, Жерона и Осоне после того, как тот в 947 году покинул престол и ушёл в монастырь. Его соправителем до 966 года был его младший брат Миро, который, в основном, занимался лишь вопросами управления городом Барселона и его округи, в то время как Боррель управлял всей оставшейся территорией графства, а также занимался военными вопросами и дипломатией.

В 948 году, после смерти своего неоставившего наследников дяди, графа Сунифреда II, Боррель II получил в наследство графство Урхель, а после смерти Миро сосредоточил в своих руках управление всем графством Барселона и подчинёнными ему землями. Эти территории составляли так называемую Испанскую марку. Официальным титулом, использовавшимся Боррелем в это время, был титул comes et marchio (граф [Барселоны] и маркграф [Испанской марки]).

Графство Барселона и его соседи

Боррелю II, который был менее воинственным правителем, чем его отец, приходилось лавировать между приходившим в упадок Западно-Франкским королевством Каролингов, с которым граф был связан вассальными обязательствами, и находящимся в периоде своего расцвета Кордовским халифатом.

Боррель, безусловно, в это время признавал над собой верховную власть королей франков, доказательством чего служат датировки хартий, выданных графом Барселоны: все они датированы годами правления королей Людовика IV и Лотаря. Сохранилось несколько дипломов, выданных королями франков в пользу церквей и монастырей Каталонии.

С халифом Кордовы Абд ар-Рахманом III Боррель II также поддерживал дружественные отношения. В самом начале своего правления он подтвердил торговый договор, заключённый с халифом в 940 году его отцом. В 950 году граф Барселоны лично прибыл в Кордову, сопровождая посольство, направленное к Абд ар-Рахману III маркграфом Тосканы, а в 956 году в столицу халифата было отправлено новое посольство. В результате посольств были заключены новые мирные и торговые договоры между Барселонским графством и Кордовским халифатом, что привело к увеличению доходов от торговли и росту богатства графства. Также росту благосостояния Барселоны способствовало наличие в городе крупного для того времени порта и то, что через графство проходил Путь Святого Иакова. Это позволило Боррелю II финансировать не только строительство и военные нужды, но и передавать значительные средства монастырям и храмам — основным очагам культуры Раннего Средневековья.

Граф Боррель поддерживал тесные отношения и со знатью Южной Франции, часто посещая владения герцога Аквитании и графа Тулузы. В 967 году в Роуде состоялось его бракосочетание с Леудегардой (Ледгардой), дочерью или графа Тулузы Раймунда IV, или графа Руэрга Раймунда II. Таким образом Боррель первым из барселонских графов отошёл от традиции брать жён только из знатных родов Каталонии.

В этом же году Боррель II совершил паломничество в монастырь в Орийяке, чтобы поклониться мощам святого Жеро (Герольда). Здесь местный аббат Адральд посоветовал графу взять с собой в Барселону монаха Герберта, будущего папу римского. Герберт был отдан Боррелем на обучение епископу Вика Ато, который обладал выдающимися для того времени познаниями в математике.

Паломничество в Рим

Граф Боррель II был набожным человеком, покровительствующим церквям и монастырям, расположенным в его владениях. В конце 970 года он совершил паломничество в Рим. В поездке его сопровождали епископ Вика Ато и Герберт Орийякский. Одной целью поездки было желание Борреля II поклониться мощам святого Петра. Другой — намерение графа добиться от папы римского Иоанна XIII восстановления архиепископства Таррагона, прекратившего своё существование после завоевания города маврами. Этим шагом Боррель намеревался укрепить увеличивающуюся самостоятельность своего графства, епархии которого находились в подчинении архиепископа Нарбонны, и усилить через церковные институты своё влияние на приграничные с Барселонским графством земли Кордовского халифата. Получив от графа богатые дары, на Рождество 970 года Иоанн XIII выдал Боррелю пять булл, подтверждающих восстановление архиепископства Таррагоны, юрисдикция которого распространялась на Барселонскую, Урхельскую, Жеронскую и Викскую епархии. Новым архиепископом был назначен Ато. Временной митрополией архиепископства, до освобождения Таррагоны от власти мавров, становилась Осона. К огромному сожалению Борреля II его намерения не осуществились, так как Ато 22 августа 971 года был убит, так и не сумев занять кафедру Таррагоны.

Во время своего пребывания в Риме граф Боррель II, по просьбе Иоанна XIII, отослал к папе римскому Герберта Орийякского, поразившего Иоанна своей учёностью. В свою очередь папа римский представил Герберта императору Священной Римской империи Оттону I Великому, который назначил того учителем своего сына, будущего императора Оттона II.

Войны с маврами

Первые столкновения

Первый военный конфликт Борреля II с Кордовским халифатом относится к 963—965 годам. В 962 году граф Барселоны заключил направленный против мавров союз с королём Леона Санчо I Толстым и королём Наварры Гарсией I Санчесом, а также с графом Кастилии Фернаном Гонсалесом. Это был первый в истории Барселонского графства случай, когда его правители заключили союз против мусульман с другими христианскими владетелями Испании. В ответ халиф ал-Хакам II организовал несколько походов во владения союзников и нанёс им ряд поражений. В 965 году христианские государи севера Пиренейского полуострова были вынуждены заключить с халифом мирный договор, в котором признавали над собой верховную власть ал-Хакама II и обязывались платить ему дань.

В 971 и 974 годах граф Боррель направлял свои посольства в Кордову, заключив с халифом новые мирные и торговые соглашения. Согласно договорам, граф Барселоны разрушил несколько своих пограничных укреплений, однако эти потери компенсировались ростом доходов графства и возможностью колонизации пустующих земель на границе графства и халифата (например, в 974 году поселенцы из Монтмело заселили Конка-де-Барбера).

Ситуация значительно обострилась, когда после смерти ал-Хакама II в 976 году реальную власть в Кордовском халифате захватил аль-Мансур, начавший широкомасштабную войну против христианских государств Пиренейского полуострова. Его походы сопровождались массовыми убийстами христиан, угоном пленных в рабство и разрушениями. Особенно безжалостно аль-Мансур относился к христианским храмам и монастырям. Свои походы он, в основном, совершал против Королевства Леон и Наварры, но и территория Барселонского графства вскоре подверглась его вторжениям. В 978 году, после похода в Наварру, войско мавров атаковала каталонский замок аль-Далия. В ходе нападения 982 года мусульмане дошли до окрестностей Жероны и взяли принадлежавшие Боррелю II крепости Монт-Фарик и Вутин (современная Одена). В 984 году разграблению подверглась вся территория графства. Попытки Борреля II с помощью даров примириться с аль-Мансуром завершились безрезультатно.

Взятие Барселоны (985)

В 985 году аль-Мансур лично возглавил 50 000-е войско, 5 мая выступившее в поход на Барселону. Свидетельства христианских и мусульманских первоисточников, описывающих дальнейшие события содержат противоречащие друг другу данные и современные историки пока не смогли выработать единую точку зрения на приводимые в них факты. Согласно испано-христианским свидетельствам, Боррель II был разбит маврами в битве при Роверансе и был вынужден отступить в замок Вик, а Барселона сдалась только после нескольких дней осады. Согласно испано-мусульманским историкам, никакого сопротивления наступавшим войскам аль-Мансура оказано не было и город сдался без боя. Несмотря на эти противоречия, источники единодушно говорят, что когда 6 июля мавры вошли в Барселону, они подвергли город страшному разорению. Большинство жителей были убиты, оставшиеся угнаны в Кордову и там проданы работорговцам. Среди знатных пленных, за которых впоследствии был получен выкуп, были виконт Барселоны Удалардо I, виконт Жероны Гуандалгауд и архидиакон Арнульф. Бо́льшая часть Барселоны была сожжена. Были разрушены и все церкви и монастыри, в том числе кафедральный собор Санта-Эвлалиа-де-Барселона. 10 июля аль-Мансур покинул Барселону и двинулся к Вику, но, узнав, что Боррель II уехал оттуда в укреплённый монастырь Санта-Мария-де-Риполь, повернул назад и 23 июля возвратился в Кордову.

Почти сразу же после того, как войско мавров покинуло территорию Барселонского графства, Боррель II возвратился в Барселону и приступил к восстановлению города, сумев ещё до своей смерти отстроить городские стены. В 986 году Боррель, не получив помощи от своего сюзерена, короля Франции, был вынужден заключить мир с аль-Мансуром и признать себя вассалом Кордовского халифата.

Графство Барселона становится независимым

Отношения с Западно-Франкским королевством (Францией) до 985 года

В течение первой половины своего правления граф Боррель II не подвергал сомнению сюзеренитет королей Западно-Франкского королевства (Франции) над графством Барселона. Однако затем, по мере увеличения богатства и влияния графства, стала расти и его самостоятельность. С 971 году, без какого-либо разрешения со стороны короля Лотаря, Боррель начинает использовать титул герцог Готии (dux Gotiae), а в 977 году в хартии графа монастырю Санта-Мария-де-Риполь впервые отсутствует датировка по годам правления королей из династии Каролингов. За период 970-х и первой половины 980-х годов нет сведений о связях Борреля II с французским королевским двором. Мусульманский историк Ибн Хаййан пишет, что аль-Мансур в 985 году принял решение напасть на Барселону только после того, как узнал, что «люди Барселоны полностью отложились от королевства франков».

Посольство к королю Лотарю

Разорение аль-Мансуром Барселоны заставило Борреля II вновь восстановить связи с Западно-Франкским королевством. В феврале 986 года к королю Лотарю, находившемуся в Компьене, прибыл посланец Борреля, аббат монастыря Сан-Кугат Эд. Точно известно, что он получил от короля подтверждение привилегий, данных ранее монастырю франкскими королями и сгоревших во время взятия Барселоны маврами. Данная по этому поводу королём Лотарем хартия стала последним документом королей Франции, в которой даются распоряжения относительно объектов в Испанской марке. Предполагается, что аббат Эд передал Лотарю и просьбу графа Борреля о помощи против мусульман, однако этот призыв графа Барселоны к своему сюзерену так и остался без ответа, так как уже 2 марта этого года король Лотарь неожиданно скончался.

Письмо короля Гуго Капета

В следующий раз вопрос о помощи графству Барселона со стороны королей Франции возник в ноябре 987 года, когда новоизбранный король Гуго Капет, в подтверждение своего намерения короновать соправителем своего сына Роберта, представил противникам этого шага письмо графа Борреля II с просьбой о помощи и объявил о намерении лично отправиться в поход против мавров. Довод оказался убедительным и 25 декабря Роберт был коронован. В конце этого или в начале 988 года Гуго Капет написал письмо к Боррелю, в котором говорил о своём скором прибытии: «Так как милостью Божьей нам пожаловано королевство франков во всём спокойствии, мы решили, по совету наших верных вассалов, как можно скорее отправиться вам на помощь. Если же вы хотите сохранить нам верность, в которой вы неоднократно заверяли в своих посланиях наших предшественников королей, для того, чтобы мы прибыли в ваши края, мы не обманем вас и обещаем вам помочь…». Неизвестно, дошло ли послание до адресата и было ли оно вообще отправлено. Поход короля Гуго Капета в Испанию так и не состоялся из-за начавшегося весной мятежа герцога Нижней Лотарингии Карла.

Обретение Барселоной независимости

Так и не получив от королей Франции ответа на просьбы о помощи, Боррель II принял решение разорвать свои вассальные обязательства перед ними. В данной 10 марта 988 года дарственной хартии монастырю Сан-Кугат-дель-Вальес Боррель впервые использовал титул Испании герцог и маркграф милостью Божьей — титул, которые могли носить только независимые сеньоры. Этим же днём датировано письмо, направленное графом Барселоны папе римскому Иоанну XV, в котором Боррель объяснил свой отказ повиноваться королям Франции, их неспособностью выполнять обязанности по защите владений своих вассалов от врагов.

Так графство Барселона стало независимым феодальным владением. 988 год считается каталонцами годом образования Каталонии. С этого момента началось активное сближение Барселоны с другими христианскими государствами севера Пиренейского полуострова и снижение влияния на неё Франции.

Последние годы

Последние годы своего правления Боррель II и его сыновья Рамон Боррель и Эрменгол посвятили, в основном, восстановлению своего графства, разорённого походами мавров, для чего они выдали целый ряд хартий и привилегий, направленных на развитие различных местностей в их владениях. К подобным документам относится данное в апреле 986 года сыновьями Борреля от имени их отца подтверждение фуэро города Кардоны, изданного одним из их предков, Вифредом Волосатым. Этот документ, выданный местным жителям и новому владельцу находившейся здесь крепости, виконту Осоны Эрмемиру II, по поводу повторного заселения города, ранее разрушенного мусульманами, является одним из первых каталонских фуэро, текст которого сохранился до наших дней.

Укрепляя оборону своих владений, Боррель II возвёл целую линию замков между Анойей и Гайей: в дополнение к новым замкам Монтмело (974) и Кабра (980), между 985 и 990 годами были построены крепости Куэроль, Пиньяна, Монтагут и Фонтруби.

3 июля 988 года Боррель II, в обмен на некоторые из приграничных укреплений, принадлежавшие епископу Урхеля Салле, передал Урхельской епархии территорию современной Андорры. С этого момента и до настоящего времени епископ Урхеля является одним из двух номинальных соправителей этой страны.

К 980 году относится первое упоминание о чеканке собственных монет (монкузо) в Барселонском графстве, однако после похода аль-Мансура их изготовление временно было прекращено и возобновилось только при преемниках Борреля II.

Боррель II и Церковь

Боррель II являлся покровителем и благотворителем христианской Церкви, о чём свидетельствуют многочисленные дарственные грамоты, данные графом церквям и монастырям, расположенным в его владениях. Правление Борреля совпало с началом проникновения в Испанию клюнийской реформы, которая, благодаря тесным связям графа с Аквитанией и Тулузой, достигла наибольшего успеха именно в Барселонском графстве. Центрами распространения реформ стали особо почитаемые Боррелем II монастыри в Вике и Риполе.

Одновременно шло и развитие культурных традиций, заложенных ещё при вестготах. В 958 году Иоанн, монах из монастыря Санта-Мария-де-Риполь, по поручению графа Борреля II составил сборник декреталий, сохранившийся до наших дней. Богатейшие монастырские библиотеки графства пополнились рукописями, привезёнными сюда кордовскими христианими, бежавшими от репрессий аль-Мансура.

Завершение правления

В 988 году граф Боррель II назначил своих сыновей — Рамона Борреля и Эрменгола — своими соправителями. С этого времени они начинают упоминаться в хартиях с титулами графов. Эрменгол получил в управление графство Урхель, а Рамон Боррель — остальную территорию Барселонского графства. К началу 992 года власть в графстве полностью перешла от Борреля к его сыновьям, подтверждением чему служат наличие подписей сыновей графа под хартиями этого времени и отсутствие в них подписи самого Борреля.

В 992 или 993 году, совершая поездку по графству Урхель, Боррель неожиданно заболел. 24 сентября он составил завещание, согласно которому его владения были разделены между его сыновьями. Спустя 6 дней, 30 сентября, граф Барселоны Боррель II скончался. В Барселоне, Жероне и Осоне ему наследовал его старший сын, граф Рамон Боррель I. Младший сын Борреля II, Эрменгол I Кордовец, стал графом Урхеля.

Семья

Граф Боррель II был женат дважды. В первый раз в 967 году (по другим, менее достоверным данным — в 968) он женился на Леудгарде (Ледгарде) (950/953— после 16 апреля 980), чьё происхождение точно не установлено. На основе позднейших свидетельств предполагается, что она была дочерью или графа Тулузы Раймунда IV, или графа Руэрга Раймунда II. Детьми от этого брака были:

• Рамон Боррель I (971 или 26 мая 972—25 февраля 1017) — граф Барселоны с 992/993
• Эрменгол I Кордовец (973/977—22 мая или 1 сентября 1010) — граф Урхеля с 992/993
• Эрменгарда (умерла после 10 октября 1029) — замужем за виконтом Барселоны Хериберто (умер ранее 26 июня 1019)
• Рихильда (Рикуильда) (умерла после 1041) — замужем за виконтом Барселоны Удалардо I (умер после 30 мая 1030).

Вторым браком, заключённым не позднее 10 марта 988 года, Боррель II женился на Эймеруде (Аймеруде) (умерла после 992), родители которой неизвестны. В позднейших генеалогических источниках вторая жена графа часто упоминается как Эймеруда Овернская. Детей в этом браке у графа Борреля не было.

Ссылки

• [www.grec.net/cgibin/dificil.pgm?USUARI=&SESSIO=&PGMORI=E&NDCHEC=0011541 Borrell II of Barcelona] (англ.). Catalunya en-línia. Проверено 8 ноября 2008. [www.webcitation.org/66Juwa1kX Архивировано из первоисточника 21 марта 2012].
• [libro.uca.edu/lewis/sfc10.htm The Development of Southern French and Catalan Society. 718—1050] (англ.). Lewis A. R.. Проверено 8 ноября 2008. [www.webcitation.org/66JzXU25d Архивировано из первоисточника 21 марта 2012].
• [www.fmg.ac/Projects/MedLands/CATALAN%20NOBILITY.htm#_Toc201549360 Catalonia] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 8 ноября 2008. [www.webcitation.org/66JzXvmAO Архивировано из первоисточника 21 марта 2012].
• [www.covadonga.narod.ru/Barcelona.html Разграбление Барселоны аль Мансуром (985 г.)]. Проверено 8 ноября 2008. [www.webcitation.org/66CRobuT4 Архивировано из первоисточника 16 марта 2012].

Литература

• Мюллер А. История ислама:От мусульманской Персии до падения мусульманской Испании. — М.: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство АСТ», 2004. — 894 с. — ISBN 5-17-022031-6.
• Альтамира-и-Кревеа Р. История средневековой Испании. — СПб.: Евразия, 2003. — 608 с. — ISBN 58071-0128-6.
• Лот Ф. Последние Каролинги. — СПб.: Евразия, 2001. — 320 с. — ISBN 5-8071-0077-8.
• Рихер Реймский. История. — М.: РОССПЭН, 1997. — 336 с. — ISBN 5-86004-074-1.

Отрывок, характеризующий Боррель II (граф Барселоны)

– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!