Марк Валерий Корв

Маркус Валериус Корвинус лат. Marcus Valerius Corvus
Консул Римской республики 348, 346, 343, 335, 300 и 299 до н. э.
Рождение:	371 до н. э.(-371)
Смерть:	271 до н. э.(-271)
Дети:	Марк Валерий Максим Корвин (консул 289 года до н. э.)

Марк Валерий Корв (лат. Marcus Valerius Corvus; 371 до н. э. — 271 до н. э.) — выдающийся древнеримский полководец IV века до н. э., шестикратный консул.

Ранняя карьера

Марк Валерий происходил из знатного и уважаемого патрицианского рода Валериев, восходившего к Публию Валерию Публиколе, одному из легендарных основателей республики. Благодаря этому Марк Валерий уже в 349 до н. э. служил военным трибуном под началом консула Луция Фурия Камилла во время галльского нашествия в центральную Италию.

Перед решающим сражением Марк Валерий с позволения консула принял вызов на поединок рослого галла, стоявшего перед лагерем. Согласно легенде, во время боя на шлем Марка Валерия уселся огромный ворон. И, как только оба бойца сходились, ворон клевал и царапал галла в лицо и глаза до тех пор, пока Марк Валерий не убил своего противника. В последовавшей за этим битве римляне одержали победу, а за Марком Валерием закрепилось прозвище Корвинус (от Corvinus — «ворон») или, в более поздней версии, Корвин. Камилл за проявленную храбрость наградил Марка Валерия десятью быками и золотым венком. В следующем году он был избран консулом в возрасте всего двадцати трёх лет.

В 346 до н. э. Марк Валерий, став консулом во второй раз, вёл войну против вольсков, в ходе которой победил их в сражении и приступом взял город Сатрик. После этого город был разрушен и сожжён, за исключением храма Матери Матуты. Вернувшись в Рим, Марк Валерий был удостоен триумфа.

В 343 до н. э. Марк Валерий был в третий раз избран консулом. Его коллегой стал Авл Корнелий Косс Арвина. В тот год самниты, будучи союзниками римлян, разбили сидицинов и поддержавших их кампанцев. Опасаясь чрезмерного усиления самнитов, римляне начали против них войну. Валерий двинулся с войском в Кампанию, Корнелий — в Самний. В ожесточённой и кровопролитной битве у горы Гавра Корв одержал решительную победу. Тем временем армия его коллеги была застигнута врасплох в горах у Кавдия, но её спасла доблесть Публия Деция Муса. Рассеянное самнитское войско вновь собралось под Свессулой, куда спешным маршем без обоза прибыл Корв. Опасаясь численного превосходства противника, он не решился дать открытое сражение и засел в укрепленном лагере. Самниты не решались идти на штурм лагеря, но в то же время нуждались в продовольствии для осады. Когда часть их разбрелась в поисках фуража, римляне вышли из лагеря и с ходу взяли лагерь противника, а затем истребили тех, кто ранее отправился за продовольствием. Сорок тысяч самнитских щитов и сто семьдесят знамен были сложены перед консулом. Вернувшись в Рим, оба консула отпраздновали триумф.

В следующем году Валерий был назначен диктатором для усмирения мятежных войск, расквартированных в Кампании. Эти легионы открыто восстали и двинулись в сторону Рима, разбив лагерь в восьми милях от города. Корв с войском преградил им путь. Но, прежде чем вступать в бой, он предложил восставшим переговоры. Благодаря своему авторитету Марку Валерию удалось подавить мятеж без кровопролития. По возвращении в Рим он добился амнистии для солдат и принятия ряда важных законов.

В 335 до н. э. Корв стал консулом в четвёртый раз совместно с Марком Атилием Регулом. По поручению сенаторов консулы без жребия распределили свои обязанности, и Марку Валерию было поручено вести войну против авзонов, которая была начата предыдущими консулами. Корв двинулся к Калам, городу авзонов, и осадил его. Ещё до конца осадных работ от авзонов бежал римский пленник Марк Фабий, который рассказал об учиненом в городе в честь праздника пире. Римляне немедленно пошли на приступ и застали врага врасплох. За победу под Калами Корв был удостоен своего третьего триумфа. Остаток консульского срока Корв вместе со своим коллегой воевал против сидицинов.

В 332 и 320 до н. э. Марк Валерий занимал должность интеррекса для назначения консулов. Ливий также упоминает о бывшем консуле Марке Валерии, который в 309 до н. э. служил легатом у диктатора Луция Папирия Курсора и принимал участие в битве против самнитов В награду за службу он был назначен претором в четвёртый раз..

Поздние годы

В 301 году до н. э. вследствие угрозы, нависшей над Римом со стороны неспокойной Этрурии и восставших марсов, Корв, которому к тому моменту уже исполнилось 70 лет, вновь был призван на должность диктатора. Выступив против марсов, Марк Валерий в первом же сражении разгромил их войско, после чего за несколько дней захватил несколько городов: Милионию, Плестину и Фресилию. По окончанию боевых действий Корв возобновил с марсами мирный договор, отняв часть их владений. Таким образом, закончив войну с марсами, Марк Валерий двинулся в Этрурию. Однако, до начала активных боевых действий, он был отозван в Рим для повторных ауспиций. В его отсутствие начальник конницы предпринял вылазку для поиска продовольствия, однако был атакован вражеским войском и загнан обратно в лагерь, при этом потеряв несколько воинов и знамён. Это поражение вызвало в Риме переполох. Но возвращение Марка Валерия в лагерь изменило положение дел. В ходе битве с римлянами этруски понесли тяжелое поражение. За это Марк Валерий получил право на проведение очередного триумфа.

Сложив диктатуру, Марк Валерий в 300 до н. э. получил должность консула в пятый раз. Во время этого консульства был принят закон Огульния, который увеличивал количество понтификов и авгуров, а также допускал до этих должностей плебеев. В этом же году Марк Валерий предложил ввести более строгие меры по закону обжалования к народу. Также будучи консулом Марк Валерий вёл ничем не примечательную войну против восставших эквов.

В 299 году до н. э. Марк Валерий был избран консулом-суффектом вместо Тита Манлия Торквата, который погиб в самом начале войны с этрусками, упав с лошади. Марк Валерий без промедления отправился в Этрурию. Появление Корва заставило этрусков отсиживаться в укреплениях. Тем не менее Корв не сумел их выманить на открытый бой, хотя целые деревни пылали в огне.

После окончания консульских полномочий Марк Валерий ушёл с политической арены. Однако, он прожил ещё около тридцати лет, скончавшись в своём поместье в возрасте ста лет. Поздние римские писатели приводят отличное здоровье Марка Валерия как пример благосклонности судьбы.. В подтверждение этому говорит тот факт, что Марк Валерий Корв за свою жизнь 2 раза назначался диктатором, 6 раз его избирали консулом и 21 раз он занимал различные куриальные должности.

Октавиан Август на своем форуме воздвиг статую Марку Валерию, установив её среди статуй других выдающихся римских героев. На голове статуи располагалась фигура ворона как напоминание о битве, принёсшей Марку Валерию славу..

Ссылки

• [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0001.001/876?rgn=full+text;view=image Марк Валерий Корв] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.

Отрывок, характеризующий Марк Валерий Корв

– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.