Гай Марций Рутил
| Гай Марций Рутил Gaius Marcius Rutilius | ||
| ||
|---|---|---|
| 357, 352, 344, 342 годов до н. э. | ||
| ||
| 356 год до н. э. | ||
| ||
| 351 год до н. э. | ||
| Род: | Марции | |
| Дети: | Гай Марций Рутил Цензорин | |
Гай Марций Рутил или Рутул[1] (лат. Gaius Marcius Rutilius или Rutulus, итал. Gaio Marcio Rutilio) — римский государственный деятель, первый из плебеев, кто занимал должности диктатора и цензора (изначально на эти должности назначались только патриции), четырёхкратный консул Римской республики.
Биография
Гай Марций Рутил был впервые избран на должность консула в 357 году до н. э.[1]. Во время своего первого консульства Гай Марций водил войска против привернатов и разбил их в сражении у Приверна, после чего город сдался [2]. Обеспокоенные военными удачами римлян, за оружие взялись этруски, и в 356 году до н. э., в целях борьбы с вторжением, Сенат назначил (согласно «Истории от основания города» Тита Ливия, Сенат был вынужден согласится с выбором народа) Рутила диктатором. Став первым плебеем на этой должности[3], своим заместителем (начальником конницы) Рутил так жы выбрал плебея — Гая Плавция Прокула (лат. Gaius Plautius Proculus).
Известно, что Рутил нанёс этрускам ряд сокрушительных поражений, перебрасывая свои войска на плотах с одного берега Тибра на другой, и захватил около 8 тысяч пленников[2]. Таким образом, успешно изгнав противника с римской территории, Гай Марций был удостоен триумфа (без согласия Сената, но по велению народа[1]). Но что примечательно, согласно триумфальным фастам Fasti Triumphales, Гай Марций Рутил был удостоен триумфа дважды: как консул, за победу над привернатами, и как диктатор, за победу над этрусками.
В 352 году до н. э. Гай Марций Рутил был снова избран консулом. В конце своего срока назначения, он принял участие в выборах на должность цензора, и несмотря на патрицианскую оппозицию победил[1]. Рутил был консулом так же в 344 и 342 годах до н. э., во время первой Самнитской компании[1].
Семья и дети
Сын Рутила Гай Марций Рутил Цензорин был единственным в истории Рима, кто занимал должность цензора более одного раза (после этого случая им же самим был издан закон, запрещающий подобное[4]) и стал одним из первых плебеев, кто после принятия закона Огульния в 299 году до н. э. стал членом коллегии понтификов[5].
Напишите отзыв о статье "Гай Марций Рутил"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 Ливий Т. Книга 7 // История Рима от основания города = Ab urbe condita / Е. С. Голубцова.. — История Рима от основания города. — М: Наука, 1989—1993. — Т. I. — С. 337—363. — 576 с.
- ↑ 1 2 Шустов В. [www.roman-glory.com/04-02-07#cm01 Войны Рима в середине IV века до н. э.] (рус.). Войны древнего Рима: Эпоха царей и становление Римской республики. [www.roman-glory.com/ Римская Слава] (4 октября 2007). Проверено 17 февраля 2011. [www.webcitation.org/69B9YxJTl Архивировано из первоисточника 15 июля 2012].
- ↑ Диктатор // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Плутарх. Гай Марций, 1.
- ↑ [www.ancientlibrary.com/smith-bio/0673.html Гай Марций Рутил Цензорин] (англ.) — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.
| ||||||
| ||||||
| ||||||
Отрывок, характеризующий Гай Марций Рутил
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.
Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
