Луций Мунаций Планк
| Луций Мунаций Планк Lucius Munatius Plancus<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет из сборника биографий | ||
| ||
|---|---|---|
| 42 до н. э. | ||
| Рождение: | 87 до н. э. Тиволи | |
| Смерть: | 15 до н. э. Гаэта | |
Луций Мунаций Планк (лат. Lucius Munatius Plancus) — консул Древнего Рима 42 года до н. э., цензор 22 года до н. э. вместе с Павлом Эмилием Лепидом. Основатель города Лугдун (ныне Лион).
Биография
О ранней карьере Планка известно очень мало, только то, что он был тезкой своего отца, деда и прадеда. Он был офицером в галльском походе Юлия Цезаря и в гражданской войне против Помпея. Надпись на его надгробии свидетельствует о том, что он основал города Аугуста Раурика в 44 году до н. э. и Лион в 43 году до н. э. и что в июне 43 года до н. э. прошел через Гренобль в Альпах Дофине.
Когда Цезарь был убит 15 марта 44 года до н. э. Планк был проконсулом в Gallia Comata, но в следующем году вернулся к Марку Антонию. Был консулом вместе с Марком Эмилием Лепидом в 42 году до н. э. Он стал проконсулом Азии около 40 года до н. э. В ходе похода Марка Антония в Армению и Парфию, чтобы отомстить за смерть Красса (17 годами ранее), Планк был проконсулом в Сирии. Но когда кампания Антония против парфян провалилась, Планк предпочел присоединиться к Октавиану. Согласно Светонию именно Планк предложил Октавиану принять титул Августа, а не называться Ромулом, как бы «вторым основателем Рима».
В 22 году до н. э. Август назначил его и Павла Эмилия Лепида цензорами. Их цензорство известно не за какие-либо дела, а за то что они были последними назначенными цензорами. Согласно Веллею Патеркулу это было позором для обоих сенаторов: «цензорство Планка и Павла, которые имели взаимные разногласия, мало доверяли друг другу и не принесли пользу государству из-за недостатков силы одного и недостатков характера другого».
Напишите отзыв о статье "Луций Мунаций Планк"
Ссылки
- [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0002.001/778?rgn=full+text;view=image Луций Мунаций Планк] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.
| ||||||
Отрывок, характеризующий Луций Мунаций Планк
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.
Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
