Гней Домиций Агенобарб (консул 96 года до н. э.)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гней Домиций Агенобарб
Gnaeus Domitius Ahenobarbus
Консул 96 до н. э.
 
Смерть: 89 до н. э.(-089)
Отец: Гней Домиций Агенобарб (консул 122 года до н. э.)
Дети: 1. Гней Домиций Агенобарб
2. Луций Домиций Агенобарб (консул 54 года до н. э.)

Гней Домиций Агенобарб (лат. Gnaeus Domitius Ahenobarbus, ум. 89 до н. э.) — древнеримский политик, консул 96 года до н. э., цензор 92 года до н. э., великий понтифик в 103 — 89 годах, предок императора Нерона.

Сын Гнея Домиция Агенобарба, консула 122 года до н. э., брат Луция Домиция Агенобарба, консула 94 года до н. э.

В 104 году был народным трибуном, передал народному собранию право избрания великих понтификов[1][2]. Со 103 года до н. э. сам был великим понтификом, причём был избран народным голосованием[3], то есть уже в соответствии со своим же законом. Стал консулом 96 года вместе с Гаем Кассием Лонгином. Цензорство Гнея в 92 году (вместе с Луцием Лицинием Крассом) ознаменовалось закрытием латинских риторических школ. В результате, однако, римляне, желающие дать своим детям риторические знания и умения, стали направлять их на учёбу в Грецию[4].

Цицерон сообщает, что Агенобарб не считался профессиональным оратором, но ему вполне хватало умения, чтобы поддерживать своё высокое положение, выступая публично[5].

Его детьми были Гней и Луций (последний стал консулом в 54 году). Праправнуком Луция был император Нерон[1].

Напишите отзыв о статье "Гней Домиций Агенобарб (консул 96 года до н. э.)"



Примечания

  1. 1 2 Светоний. Нерон, 2
  2. Веллей Патеркул. Римская история, II, 12
  3. Тит Ливий. История от основания города, Эпитомы, кн. 67
  4. The Cambridge Ancient History. Vol. IX: The Roman Republic. 133 — 44 BC. — Cambridge, 1932. — P. 174
  5. Цицерон. Брут, 45 (165)

Ссылки

  • [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0001.001/100?rgn=full+text;view=image Гней Домиций Агенобарб (консул 96 года до н. э.)] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.


Отрывок, характеризующий Гней Домиций Агенобарб (консул 96 года до н. э.)

Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.