Панду

Па́нду (санскр. पाण्‍डु) — персонаж древнеиндийского эпоса «Махабхарата», сын Амбалики от Вьясы, официально является сыном Вичитравирьи. Известен как отец Пандавов.

После смерти Вичитравирьи его мать Сатьявати послала за своим первенцем Вьясой, чтобы тот по обычаю нийога (в европейской традиции — левират от лат. levir — деверь) ради продолжения царского рода зачал детей вдовам Вичитравирьи — Амбике и Амбалике. Из-за того, что Амбалика побледнела от страха, увидев безобразного лесного отшельника Вьясу, её сын родился белокожим и получил имя Панду («бледный»).

Панду был могучим воином и искусным лучником. Он был помазан на царство Кауравов, так как его старший брат Дхритараштра родился слепым. Воинственный Панду расширил пределы державы Кауравов, покорив окрестные царства: Каши, Ангу, Вангу, Калингу, Магадху и дашарнов.

Дядя Панду Бхишма добыл ему двух жён: старшую Кунти, тетку Кришны, и младшую — Мадри. Как-то, охотясь в лесу, Панду случайно застрелил мудреца-риши, принявшего образ оленя. Умирая, гневный риши успел проклясть царя: как только он вступит в половую связь с женой, сразу умрёт.

Кунти воспользовалась даром мудреца Дурвасы и призвала богов, чтобы те зачали ей детей (Юдхиштхиру от Дхармы, Бхимасену от Ваю, Арджуну от Индры), а также поделилась этим даром с Мадри, которая родила близнецов Накулу и Сахадеву от близнечных божеств Ашвинов. Так на свет появились пятеро братьев — Пандавов.

После 15 лет воздержания Панду воспылал страстью к Мадри и умер от действия своего проклятия, пытаясь вступить в соитие с ней. Мадри, охваченная раскаянием, совершила самосожжение на погребальном костре мужа после ожесточённых пререканий с Кунти, которая также претендовала на эту честь. В результате Кунти осталась растить юных Пандавов. После смерти Панду царём Хастинапура становится слепой Дхритараштра, после чего из-за неясности линии престолонаследия разгорается вражда между Пандавами и сыновьями Дхритараштры Кауравами, которая составляет основу «Махабхараты».

Литература

• Махабхарата. Книга первая Адипарва. Пер. с санскр. и коммент. В. И. Кальянова. М.-Л., 1950.
• Brokington J. The Sanskrit Epics. Leiden-Boston, 1998

Отрывок, характеризующий Панду

Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.