Удьйогапарва

Статья по тематике Индуизм
История · Пантеон
Направления Вайшнавизм  · Шиваизм  · Шактизм  · Смартизм
Верования и практики Дхарма · Артха · Кама Мокша · Карма · Сансара Йога · Бхакти · Майя Пуджа · Мандир · Киртан
Священные писания Веды · Упанишады Рамаяна · Махабхарата Бхагавадгита · Пураны другие
Родственные темы Индуизм по странам · Календарь · Праздники · Креационизм · Монотеизм · Атеизм · Обращение в индуизм · Аюрведа · Джьотиша
Портал «Индуизм»

Удьйогапарва (санскр. उद्योगपर्व, «Книга о старании») — пятая книга «Махабхараты», состоит из 6 тыс. двустиший (197 глав по критическому изданию в Пуне). «Удьйогапарва» описывает дипломатические усилия Пандавов всеми способами избежать войны с Кауравами после окончания своего тринадцатилетнего изгнания и подготовку к войне обеих соперничающих сторон. «Удьйогапарва» включает в себя один из важнейших философских текстов «Махабхараты» — «Сказание о Санатсуджате»

Сюжет

Сказание об усилиях царей

Вайшампаяна продолжает рассказывать Джанамеджае о судьбе Пандавов. Отпраздновав свадьбу Абхиманью и отдохнув четыре дня, Пандавы и их приближённые начинают совещание во дворце собраний Вираты. Кришна предлагает отправить к Кауравам посла и убедить их вернуть Юдхиштхире половину царства. Друпада напоминает о враждебности Дурьодханы и советует параллельно с мирными переговорами начать приготовления к войне. Соблюдающие нейтралитет Кришна и его старший брат Баладева отправляются в столицу своего царства Двараку, а Юдхиштхира, Вирата и Друпада посылают во все концы гонцов с призывом о военной поддержке. Прослышав об их действиях, Дурьодхана также собирает огромное войско. Друпада направляет к Кауравам в качестве посла своего домашнего жреца.

Дурьодхана и Арджуна одновременно приезжают в Двараку к Кришне с просьбой о помощи в надвигающейся войне. Кришна объявляет, что принял решение не сражаться ни на чьей стороне. Вместо этого он предлагает Арджуне сделать выбор между двумя косвенными формами поддержки: получить миллион воинов-пастухов по прозвищу «нараяны» или принять на свою сторону самого безоружного Кришну. Арджуна избирает Кришну в качестве своего возницы, а Дурьодхане достаётся войско.

Дядя Пандавов (шурин Панду) царь Шалья, хитростью Дурьйодханы привлечённый на сторону Кауравов, отправляется к Пандавам, чтобы сообщить о своём решении. Юдхиштхире удаётся подговорить Шалью на военную хитрость в пользу Пандавов: Шалья во время предстоящего поединка Арджуны и Карны станет возницей последнего и деморализующими разговорами убавит его боевой пыл. Шалья выражает сочувствие Пандавам в связи с выпавшими на их долю бедствиями и рассказывает предание об Индре.

Дхритараштра, Бхишма и Видура с почётом принимают домашнего жреца Друпады. После безрезультатных переговоров Дхритараштра отправляет его обратно с обещанием прислать к Пандавам Санджаю.

Сказание о посольстве Санджаи

Санджая по поручению Дхритараштры отправляется к Пандавам в Упаплавью. Он всячески старается отговорить Юдхиштхиру от начала войны, взывая к его праведности. Юдхиштхира красноречиво доказывает, что праведность кшатрия состоит в возвращении отнятого имущества любыми средствами. Он апеллирует к Кришне для решения спора. Кришна разъясняет, что заинтересован в сохранении мира без ущемления интересов Пандавов, а потому намерен собственноручно провести переговоры с Кауравами. Юдхиштхира просит собирающегося в обратный путь Санджаю передать Кауравам предложение о выделении Пандавам хотя бы пяти деревень вместо всего царства. Санджая возвращается в Хастинапур под вечер и, гневно отчитав Дхритараштру за нежелание вернуть царство племянникам, под предлогом усталости отказывается предоставить ему немедленный отчёт о переговорах и отправляется спать.

Сказание о бдении Дхритараштры

Томимый неизвестностью и страдающий от бессонницы Дхритараштра вызывает Видуру. По просьбе брата Видура произносит вдохновенную продолжительную речь о соблюдении нравственных норм в соответствии с концепцией пурушартхи и советует вернуть часть царства Пандавам. Дхритараштра признаётся в том, что, несмотря на свою благосклонность к Пандавам, он не может противиться желаниям Дурьодханы. Видура по желанию Дхритараштры вызывает с помощью мысли вечно юного древнего мудреца Санатсуджату.

Сказание о Санатсуджате

Санатсуджата, отвечая на вопросы Дхритараштры, даёт наставления о путях освобождения от страданий и смерти.

Сказание о посредничестве через посольство

Пока Дхритараштра ведёт беседу с Видурой и Санатсуджатой, проходит ночь. Наутро в зал собраний входят все цари, желая услышать от Санджаи послание Пандавов. Санджая передаёт ультиматум Арджуны. Бхишма напоминает Дурьодхане, что Арджуна и Кришна — это непобедимые древние божества Нара и Нараяна. Дрона поддерживает Бхишму и призывает к миру с Пандавами. Дхритараштра, однако, не прислушивается к мнениям Бхишмы и Дроны, вместо того углубляясь в расспросы Санджаи. Этот момент становится переломным для Кауравов, поскольку они со всей ясностью понимают собственную обречённость на гибель.

Санджая теряет сознание и падает на землю, а очнувшись, рассказывает о военных ресурсах Пандавов. Дхритараштра силится убедить Дурьодхану в необходимости примирения с Пандавами, но тот приводит множество аргументов, почему Пандавов не нужно бояться. Дхритараштра, сокрушаясь из-за надвигающейся беды, упрашивает Дурьодхану вернуть Пандавам половину царства. Дурьодхана отвечает, что ему легче умереть, чем жить вместе с Пандавами, а потому он не отдаст даже толику земли, которую можно пронзить острым концом иголки. Карна обещает собственноручно расправиться с Пандавами и их союзниками, но Бхишма исключает такую возможность. Обиженный Карна клянётся не вступать в войну, пока жив Бхишма, и уходит домой. Дурьодхана вступается за Карну и говорит Бхишме, что сам вместе с Карной и Духшасаной убьёт Пандавов в бою. Видура и Дхритараштра пытаются образумить Дурьодхану.

Санджая по просьбе Дхритараштры заканчивает рассказ о своём посольстве к Пандавам. Дурьодхана не проявляет внимания к словам Санджаи, и совещание царей завершается. Дхритараштра спрашивает Санджаю наедине о предполагаемом исходе намечающейся битвы. Санджая соглашается дать ответ только в присутствии Кришны-Двайпаяны и царицы Гандхари, и они являются. Санджая напоминает собеседникам о божественной природе Кришны. Дхритараштра советует Дурьодхане искать покровительства у Кришны, но тот наотрез отказывается. Гандхари осуждает своего сына Дурьодхану.

Тогда Дхритараштра по совету Вьясы просит Санджаю рассказать о пути познания, на котором он смог бы достичь Кришны и обрести высочайший покой. Санджая говорит, что Дхритараштре следует оградить свой ум от всевозможных соблазнов и обуздать свои чувства, поскольку обуздание чувств и есть истинное знание. Санджая называет более двадцати имён Кришны и даёт истолкование каждому имени. Восславив Кришну, Дхритараштра мысленно прибегает к его покровительству.

Сказание о посольстве Бхагавана

После отъезда Санджаи Юдхиштхира обращается к Бхагавану (Кришне) с просьбой о защите. Кришна высказывает намерение отправиться в собрание Кауравов для переговоров. Он развеивает опасения Юдхиштхиры по поводу возможных недружественных действий Кауравов по отношению к посланнику и грозит в таком случае с лёгкостью расправиться с посягнувшими на него. Бхимасена советует Кришне вести переговоры мягко и дружелюбно, всячески избегая обострения. Тот, смеясь, выражает удивление кротостью Бхимы, ранее горевшего нетерпением убить Дурьодхану. Бхима объясняет, что проявляет дружеское отношение к врагам лишь из сострадания. Арджуна и Накула выражают мнение, что выбор между мягкими или жесткими словами будет зависеть от поведения Кауравов во время переговоров. Сахадева, поддерживаемый Сатьяки, настаивает на том, чтобы Кришна спровоцировал войну даже в случае согласия Кауравов на мирный исход. Драупади, присоединяясь к мнению Сахадевы и Сатьяки, напоминает о своём позоре во дворце собраний Кауравов и требует расправы с виновниками. Кришна клятвенно обещает ей скорое возмездие для Кауравов в случае, если они не прислушаются к его словам.

Поутру Кришна и его возница Сатьяки отправляются в путь на колеснице, помня о коварстве Дурьодханы и не забыв взять с собой оружие. Дхритараштра, узнав о приближении Кришны, распоряжается сделать необходимые приготовления для оказания ему почестей. Кришна, однако, не обращает ни малейшего внимания на торжественный приём. Тем временем Дурьодхана в ходе совещания Кауравов раскрывает свой новый порочный план: он собирается заточить Кришну в темницу в качестве заложника.

Прибыв в Хастинапур и проведя ночь в жилище Видуры, Кришна приходит в зал собраний, где, кроме Кауравов, оказываются парящие в воздухе мудрецы во главе с Нарадой. Кришна призывает Кауравов к примирению с Пандавами, его поддерживают Рама и Канва. Дурьодхана дерзко отвергает их призывы. Дхритараштра выражает полное согласие с Кришной, но жалуется на свою зависимость от сына при принятии решений. Тогда Кришна, обращаясь персонально к Дурьодхане, убеждает его отдать половину царства Пандавам. Дхритараштра, Бхишма, Дрона и Видура поочерёдно и совместно уговаривают Дурьодхану послушаться Кришну. Дурьодхана в ответной речи изображает себя невинной, но бесстрашной жертвой интриг Пандавов и отказывается отдать им даже толику земли, которую можно пронзить остриём тонкой иголки. В то время, как Кришна выражает возмущение решением Дурьодханы, Духшасана припугивает брата тем, что Кауравы свяжут их двоих вместе с Карной и выдадут Пандавам. Раздосадованный и встревоженный Дурьодхана тотчас бесцеремонно удаляется.

Кришна, действительно, призывает старейшин рода Куру, связав Дурьодхану, Духшасану, Карну и Шакуни, выдать их Пандавам. Дхритараштра просит Видуру привести свою супругу Гандхари. Видура приводит сначала Гандхари, а затем Дурьодхану. Гандхари весьма эмоционально призывает сына угомониться и последовать советам старших. Дхритараштра, на словах соглашаясь с Кришной, уклоняется от его настоятельного требования отстранить Дурьйодхану от власти. Дурьодхана игнорирует призывы матери и возвращается к приспешникам. Четверо злоумышленников решают опередить Кришну и старейшин и самим пленить Кришну. Сатьяки разгадывает их намерения и предупреждает Кришну, Дхритараштру и Видуру. Видура ещё раз вынуждает Дурьодхану с братьями явиться в зал собрания. Дхритараштра, а за ним Видура высмеивают Дурьодхану.

Вслед за тем Кришна являет присутствующим свою грозную божественную сущность и беспрепятственно выходит из дворца. Взойдя на колесницу, Кришна выслушивает оправдания Дхритараштры в своём бессилии предотвратить войну и в сопровождении Кауравов направляется к своей тётке (сестре его отца Васудевы) Кунти. Мать Пандавов Кунти просит передать Юдхиштхире её пожелание не прощать обиды, нанесённой Кауравами их супруге Драупади, и исполнить долг кшатрия путём завоевания царства. Когда Кришна вместе с Карной выезжает в Упаплавью, Бхишма и Дрона ещё раз призывают Дурьодхану одуматься.

Сказание об осуждении Карны

Кришна по дороге в Упаплавью предлагает Карне явиться к Пандавам и в качестве их старшего брата стать царём всего объединённого государства, а также мужем Драупади. Карна признаёт своё тесное родство с Пандавами, но выражает отчужденность от бросившей его во младенчестве Кунти, а также привязанность к своим приёмным родителям и обязательства перед довершившимися ему Кауравами и перед его побратимом Дурьодханой. Он просит Кришну сохранить в тайне эту беседу и не говорить Пандавам о том, что он — их родной по матери старший брат, иначе праведный Юдхиштхира непременно уступит ему царство, а он, в свою очередь, отдаст его своему другу и сюзерену Дурьйодхане. Под конец разговора Карна раскаивается в своей грубости по отношению к Пандавам и выражает уверенность в их победе в предстоящей войне, и в собственной грядущей гибели вместе со всеми Кауравами. Попрощавшись с Кришной, Карна на своей колеснице возвращается к Кауравам.

Когда Карна возвращается, Кунти находит его во время молитвы на берегу Ганги и говорит ему, что он её сын, а потому должен примириться со своими братьями — Пандавами. Голос Сурьи, доносящийся до Карны издалека, подтверждает правоту Кунти. Карна всё же отвергает призывы своих настоящих родителей — Кунти и Сурьи, — не признаёт Кунти своей матерью (бросив Карну в младенчестве, она лишила его обряда посвящения в кшатрии и обрекла на грядущие несчастья) и выражает намерение сражаться на стороне Кауравов. В качестве уступки он обещает Кунти, что не убьёт никого из её сыновей, кроме Арджуны.

Кришна, вернувшись в Упаплавью, рассказывает Пандавам о неудачном завершении переговоров и сообщает о приходе на Курукшетру войск Кауравов во главе с Бхишмой.

Сказание о выступлении в поход

Выслушав слова Джанарданы, Юдхиштхира распоряжается произвести боевое построение войск и назначает военачальников во главе каждого подразделения (акшаухини). Затем он предлагает Сахадеве выбрать верховного военачальника, способного противостоять Бхишме. Сахадева выдвигает кандидатуру Вираты, Накула поддерживает Друпаду, Арджуна предлагает Дхриштадьюмну, Бхима — Шикхандина. Юдхиштхира обращается к Кришне, чтобы тот сделал окончательный выбор. Кришна говорит, что ему по душе все эти воины. Оставив Драупади в Упаплавье, Пандавы с Кришной выступают в поход во главе огромного войска. Достигнув Курукшетры, войско располагается лагерем. Юдхиштхира всё ещё колеблется, не желая устраивать кровопролитие, но Кришна с Арджуной убеждают его в неизбежности битвы.

Сказание о посвящении Бхишмы

Дурьодхана предлагает Бхишме возглавить войско Кауравов. Тот объясняет, что Пандавы ему также дороги, как и Кауравы, поэтому он не может их убить. Вместо этого он обещает ежедневно убивать десять тысяч воинов Пандавов. Бхишма предлагает сделать выбор между ним и Карной, но Карна повторяет клятву не сражаться, пока жив Бхишма. Дурьодхана посвящает Бхишму в предводители войска, после чего происходит множество грозных знамений. Юдхиштхира, узнав о посвящении Бхишмы, посвящает ранее выбранных предводителей, а верховным военачальником утверждает Дхриштадьюмну. Предводителем всех этих военачальников Юдхиштхира назначает Арджуну, а руководителем Арджуны — Кришну.

Сказание о посольстве Улуки

Дурьодхана отправляет к Пандавам сына Шакуни по имени Улука, поручив ему напомнить им о пережитых унижениях и невзгодах. Улука встречается с Пандавами и дважды повторяет слова Дурьодханы, в унизительных выражениях, как трусов, вызывая их на битву, отчего те приходят в ярость. Кришна и Арджуна посылают Улуку обратно с ответом о готовности сразиться. Дурьодхана отдаёт войскам приказ построиться в боевые порядки перед восходом солнца.

Сказание о перечислении могучих и великих воинов, сражающихся на колесницах

Юдхиштхира повелевает войску выступить под предводительством Дхриштадьюмны. Дхриштадьюмна выстраивает воинов в соответствии с их силой и отвагой, чтобы соответствовать боевым порядкам противника. Бхишма обещает Дурьодхане дать достойный отпор войску Пандавов в соответствии с правилами военной науки и перечисляет воинские подразделения Кауравов. Бхишма попутно задевает Карну, они вновь вступают в словесную перепалку. Дурьодхана, чтобы разрядить возникшее напряжение, просит Бхишму перечислить воинские подразделения Пандавов. Бхишма выполняет просьбу Дурьодханы, а затем сообщает, что не сможет убить сыновей Кунти, а также Шикхандина.

Сказание о царевне Амбе

Дурьодхана спрашивает Бхишму, почему тот не посмеет убить Шикхандина. Бхишма рассказывает историю рождения Шикхандина.

После смерти своего отца Шантану и брата Читрангады Бхишма помазал на царство Кауравов младшего брата Вичитравирью. Решив женить Вичитравирью, Бхишма услыхал о сваямваре трёх дочерей царя страны Каши. Старшую звали Амба, среднюю — Амбика, младшую — Амбалика. Отправившись в город властителя Каши, Бхишма посадил всех трёх девушек к себе на колесницу и вызвал на сражение присутствовавших на сваямваре царей. Одержав победу, Бхишма вернулся в Хастинапур и передал девушек своей матери Сатьявати.

Когда начались приготовления к свадьбе, старшая дочь правителя Каши рассказала Бхишме, что она давно избрала в женихи правителя шальвов, и была избрана им без ведома её отца. С позволения Сатьявати и советников Бхишма отпустил Амбу, и она уехала в город повелителя шальвов Саубху. Шальва, однако, отказался брать её в жёны после помолвки с Вичитравирьей. Не решившись возвращаться в Хастинапур, Амба отправилась в обитель отшельников и всё рассказала им, а затем выразила желание предаться аскетическому покаянию в лесу.

Вскоре в обитель явился царственный мудрец Хотравахана — дед Амбы по матери. Узнав историю внучки, Хотравахана посоветовал ей отправиться к своему другу — отшельнику Раме, сыну Джамадагни. Тем временем Рама сам явился в обитель отшельников, и Амба попросила его убить Бхишму. Рама предложил ей мирно принудить Шальву либо Бхишму выполнить любое ей желание, но Амба проявила непреклонность. Тогда Рама с Амбой в сопровождении отшельников пришёл к Курукшетре и, расположившись там, на третий день прислал вестника к Бхишме. Встретившись с Рамой, Бхишма оказал ему почести и выслушал пожелание принять обратно Амбу. Поскольку Амба ранее сама отказалась от брака с Вичитравирьей, Бхишма отверг просьбу Рамы и был вызван им на поединок, длившийся на Курукшетре много дней с применением разных видов божественного оружия.

В конце концов к побеждённому Раме явились его предки и, запретив продолжать бой, сообщили, что Бхишме суждено пасть от руки Нары в облике Арджуны. Рама вернулся в горы, Бхишма — в Хастинапур, а царевна Амба предалась аскетическим занятиям в отшельнической пустыни на берегу Ямуны. После двенадцатилетнего изнурения плоти к Амбе явился Шива и пообещал, что она в своём следующем рождении обретёт мужскую природу и убьёт Бхишму, сохранив память о всех событиях предыдущей жизни. Амба сложила громадный погребальный костёр на берегу Ямуны, вошла в его пламя и переродилась дочерью царя Друпады.

Друпада, ублажив Шиву, получил от него обещание о рождении дочери, которая впоследствии станет мужчиной. Родив девочку, жена Друпады объявила о рождении сына. Когда дочь Друпады Шикахандини достигла юности, родители избрали ей в жёны дочь Хираньявармана, повелителя дашарнов. Хираньяварман узнал о тайне Шикхандини уже после бракосочетания и, воспылав гневом, прислал к Друпаде вестника с обещанием войны. Услышав разговор обеспокоенных родителей, Шикахандини решила покончить с жизнью и удалилась в безлюдный лес, охраняемый якшей Стхунакарной. Стхунакарна, пожалев Шикхандини, согласился обменяться с ней полами на время, необходимое для проверки Хираньяварманом. Царевна Шикхандини, ставшая царевичем Шикхандином, вернулась к родителям. После проверки пола Шикхандина Хираньяварман примирился с Друпадой. Тем временем к жилищу Стхунакарны прибыл Кубера и, узнав о позорном поступке своего подданного, наказал его. Согласно проклятию, наложенному Куберой, временный обмен полами Стхунакарны с царевной стал постоянным вплоть до гибели Шикхандина в сражении.

Бхишма говорит, что не сможет убить Шикхандина из-за своего обета не убивать женщин или того, кто прежде был женщиной.

Наутро Дурьодхана спрашивает своих военачальников, какое время потребуется каждому из них для полного истребления войска Пандавов. Срок, названный Бхишмой и Дроной, составляет один месяц, Крипой — два месяца, Ашваттхаманом — десять ночей, Карной — пять ночей. Прослышав от своих шпионов об этих речах Кауравов, Юдхиштхира задает аналогичный вопрос Арджуне. Арджуна отвечает, что с таким союзником, как Кришна, он может при помощи полученного от Шивы оружия Пашупати уничтожить все три мира в одно мгновение ока. Однако он не будет злоупотреблять божественным оружием, поскольку простых врагов следует побеждать в честном бою.

Ранним утром, при безоблачном небе, войска Кауравов и Пандавов выступают друг против друга.

Ссылки

• [www.sacred-texts.com/hin/mbs/mbs05001.htm Полный текст Удьйогапарвы]  (санскрит)
• [www.bolesmir.ru/index.php?content=text&name=o311 Махабхарата. Книга пятая: Удьйогапарва, или Книга о старании / Пер. с санскрита и комментарии В. И. Кальянова] / Ответственный редактор член-корреспондент АН СССР М. Н. Боголюбов. — Ленинград: «Наука», 1976. — 592 с. — (Литературные памятники). — 25 000 экз.
• [www.bolesmir.ru/index.php?content=text&name=s68&gl= Махабхарата III. Эпизоды из книги III, V. (Горец)]. — Ашхабад: Издательство АН ТССР, 1957. — 597 с. — 1000 экз.

Отрывок, характеризующий Удьйогапарва

– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.