Ашрамавасикапарва
|
|
Вайшнавизм · Шиваизм · |
|
Дхарма · Артха · Кама |
|
Веды · Упанишады |
|
Родственные темы
Индуизм по странам · Календарь · Праздники · Креационизм · Монотеизм · Атеизм · Обращение в индуизм · Аюрведа · Джьотиша |
|
|
Ашрамавасикапарва (санскр. आश्रमवासिकपर्व , «Книга о жизни в обители») — пятнадцатая книга «Махабхараты», состоит из 1062 двустиший (47 глав по критическому изданию в Пуне). «Ашрамавасикапарва» рассказывает об уходе в лесную обитель и завершении жизненного пути царя Дхритараштры, его супруги Гандхари и матери Пандавов Кунти через восемнадцать лет после битвы на Курукшетре.
Содержание
Сюжет
Главы 1—24
Вайшампаяна продолжает рассказывать Джанамеджае о судьбе Пандавов. Обретя своё царство, Пандавы правят землёй, поставив во главе Дхритараштру. Отец Кауравов пользуется всеобщим уважением и почётом, и только к Бхимасене испытывает скрытую и взаимную неприязнь.
Однажды, спустя пятнадцать лет после битвы на Курукшетре, Бхимасена в кругу друзей похваляется убийством сыновей Дхритараштры так, чтобы он и Гандхари услышали эти слова. Дхритараштра в отчаянии собирает друзей и объявляет им о намерении уйти в лес вместе со своей супругой, чтобы вершить там подвижничество. Юдхиштхира поначалу отказывается отпустить Дхритараштру, но затем даёт согласие в соответствии с пожеланием появившегося Вьясы. Перед уходом Дхритараштра наставляет владыку Пандавов по вопросам внутренней и внешней политики, а затем спрашивает дозволения уйти в лес у собравшегося народа. После долгих колебаний жители доверяют ведение переговоров брахману по имени Самба. Тот сообщает об их покорности воле Дхритараштры и снимает вину за братоубийственную войну с него самого и с его сыновей, поскольку погибель рода Куру была предопределена судьбой.
Дхритараштра вместе с Гандхари удаляется в свои покои, а по прошествии ночи присылает к Юдхиштхире Видуру с просьбой выделить имущество для раздачи брахманам и для совершения поминальной жертвы в честь воинов, павших в битве на Курукшетре. Юдхиштхира с Арджуной выполняют желание Дхритараштры, несмотря на возражения Бхимасены. После приношения даров в течение десяти дней Дхритараштра, облачившись в мочало и шкуру оленя, ранним утром вместе с супругой трогается в путь. Его провожают горожане во главе с Пандавами. Кунти принимает решение покинуть Хастинапур, чтобы предаться подвижничеству в лесу в качестве прислужницы Дхритараштры и Гандхари.
Главы 25—44
Приблизившись к Ганге, Дхритараштра совершает очищение, а затем в сопровождении спутников направляется в сторону Курукшетры и после встречи со святым мудрецом по имени Шатаюпа поселяется в его обители, где изнуряет себя аскетическими подвигами. Туда являются умудрённые йогины: Нарада, Парвата, Девала, Вьяса и другие. Обладающий ясновидением Нарада говорит, что Дхритараштре осталось жить три года, и предсказывает ему и его сподвижникам посмертную участь в небесных мирах.
Пандавы в тоске о своей матери доходят до полного безразличия к жизни и только внук Арджуны по имени Парикшит служит им утешением. Однажды Пандавы и Драупади в сопровождении горожан отправляются навестить Дхритараштру. Достигнув Курукшетры и переправившись через Ямуну, они приходят в лесную обитель Шатаюпы.
После бурных проявлений радости родственники вступают в беседу, в ходе которой Юдхиштхира интересуется местонахождением Видуры. Ему тотчас докладывают о появлении Видуры в лесной чаще вдали от обители. Владыка Пандавов поспешает за измождённым подвижничеством Видурой, и тот, прислонившись к дереву, силой йоги вселяется в тело Юдхиштхиры. Царь справедливости намеревается предать тело Видуры сожжению, но раздавшийся с небес голос повелевает оставить его в лесу. Вернувшись в обитель, Юдхиштхира рассказывает обо всём старому царю и остальным. После ночлега владыка Пандавов раздаёт подвижникам множество утвари, а затем вместе с братьями располагается возле отдыхающих Дхритараштры, Гандхари и Кунти. К ним приходят великие святые мудрецы во главе с Шатаюпой, а также Кришна Двайпаяна Вьяса, который объясняет необычность кончины Видуры тем, что тот был воплощением бога Дхармы, а потому обладал одной душой с Юдхиштхирой. Затем Вьяса обещает мощью своего подвижничества явить чудо и предлагает все присутствующим проследовать к Ганге. Расположившись на берегу, они при наступлении ночи наблюдают, как по призыву Вьясы из вод реки восстают тысячи павших в битве на Курукшетре воинов. Люди преисполняются радости, встретившись с ожившими родственниками, а наутро те прощаются и возвращаются туда, откуда пришли.
Уграшравас рассказывает, что в ответ на вопрос Джанамеджаи о том, как возможно возвращение мёртвых в прежнем облике, Вайшампаяна указывает на силу подвижничества Вьясы. Джанамеджая говорит, что поверит всему этому лишь тогда, когда Вьяса позволит ему увидеть покойного отца. Тут же к нему милостью Вьясы с небес на землю сходит Парикшит. Джанамеджая, обращаясь к мудрецу Астике, выражает свой восторг. Тот воздаёт хвалу подвижничеству, праведности и общению с людьми высокого духа. Джанамеджая восхваляет достоинства Астики и просит Вайшампаяну продолжить повествование.
Вайшампаяна продолжает рассказывать Джанамеджае о судьбе Пандавов. Узрев великое чудо, большинство людей уходят, куда хотят. Пандавы же со своими жёнами и с малой дружиной вслед за Дхритараштрой возвращаются в обитель. Там по совету Вьясы царь Кауравов предлагает Юдхиштхире вернуться в Хастинапур. Тот поначалу противится, но по настоянию Гандхари и Кунти соглашается.
Сказание о визите Нарады (Главы 45—47)
Через два года после возвращения Пандавов в Хастинапур к Юдхиштхире является святой мудрец Нарада. Он рассказывает, что Дхритараштра, Гандхари и Притха после длительного сурового подвижничества встретили свою смерть в лесном пожаре на берегу Ганги. Эту весть принёс спасшийся из пожара Санджая, который затем ушёл в Гималаи. Пандавы оплакивают их гибель, а Юдхиштхира сетует на то, что пламя пожара не было освящено. Нарада упокаивает Пандавов, сообщая, что лесной пожар занялся от священных огней, которые оставил непогашенными после жертвоприношения Дхритараштра. Пандавы в сопровождении жён, горожан и жителей сельской округи направляются к Ганге, где совершают поминальные обряды и раздают обильные дары брахманам. Нарада уходит своим путём, а царь Юдхиштхира продолжает править царством, не испытывая при этом счастья.
Напишите отзыв о статье "Ашрамавасикапарва"
Ссылки
- [www.sacred-texts.com/hin/mbs/mbs15001.htm Полный текст Ашрамавасикапарвы] (санскрит)
- [www.bolesmir.ru/index.php?content=text&name=o317 Махабхарата. Заключительные книги XV–XVIII: Ашрамавасикапарва, или Книга о жизни в обители; Маусалапарва, или Книга о побоище палицами; Махапрастханикапарва, или Книга о великом исходе; Сваргароханапарва, или Книга о восхождении на небеса / С. Л. Невелева, Я. В. Васильков: перевод, статьи и комментарий] / Ответственный редактор И. М.Стеблин-Каменский. — Санкт-Петербург: «Наука», 2005. — 236 с. — (Литературные памятники). — 2000 экз. — ISBN 5-02-027034-2.
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Ашрамавасикапарва
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
