Фема

Фе́ма (греч. θέμα) — наименование военно-административного округа Восточной Римской (Византийской) империи после эволюционной смены латинского языка греческим в качестве официального и наиболее употребимого языка государства. Фемы были созданы в середине VII столетия вслед за отторжением части византийской территории арабскими завоевателями.

Фемами была заменена провинциальная система диоцезов, установленная императорами Диоклетианом и Константином I. Первые фемы были созданы на основе лагерных стоянок армии Восточной Римской империи, их названия соответствовали воинским частям, бывших их прародителями.

Система фем достигла своего апогея в IX—X веках, когда к созданию новых территориальных подразделений побудило разделение старых и завоевание новых земель. Оригинальная система фем подверглась существенным изменениям в XI и XII столетии, но термин оставался в использовании в качестве провинциального и финансового ограничения до самого конца империи.

Стоит отметить, что не все фемы имели одинаковое значение. Азиатские фемы, до конца XI века бывшие оплотом империи, занимали первое место в административной иерархии, а европейские фемы, кроме столичной Фракийской и Македонской, считались низшими по рангу, причём часто указывается на существовавший антагонизм между востоком и западом империи, фемами малоазийскими, проникнутыми греческим духом, и фемами балканскими, заполонёнными славянскими племенами.

История

Предыстория

В конце VI — начале VII веков, Византийская империя находилась под атакой со всех сторон. Сасанидская империя направила удар на Сирию, Египет и Анатолию. Альянс славян и авар опустошал Грецию и заселял Балканы. Лангобарды оккупировали северную Италию. Для сохранения завоеванных императором Юстинианом I на Западе территорий, император Маврикий объединил гражданскую и военную власть в лице экзарха, создав Равенский и Карфагенский экзархаты, в которых командующие войсками обладали также всей полнотой гражданской власти.

Юстиниан I в ходе административных реформ дал военную власть губернаторам отдельных областей в Малой Азии, страдавших от бандитов. Но в большей части империи функционировала старая система. Лишь к 40-м годам VII века, когда началось наступление арабского халифата и захват Сирии и Египта, имперские провинции в Малой Азии были разделены на четыре больших фемы, подчинённых стратегам.

Происхождение

Происхождение термина «фема» неизвестно. Существует предположение о его родстве с хазарским словом тумен (тьма), «10 000 человек», но большая часть учёных согласна с императором Византии Константином VII, считавшим родоначальником термина греческое слово thesis («поселение»). Также неизвестна дата их появления. Для большинства учёных 20-го века основание фем связано с императором Ираклием I (пр. 610—641), в течение последних ирано-византийских войн. Главным сторонником этой теории был Георгий Острогорский, ссылавшийся на хронику Феофана Исповедника, упоминавшую о прибытии Ираклия «в земли фем» в 622 году. В соответствии с Острогорским, это «показывает, что процесс создания войск (фем) в определенных областях Малой Азии в это время уже начался.» Против этого мнения возразили другие историки, и более свежая концепция датирует их создание в период с 640 по 660 годы, во время правления Константа II (пр. 641—668). Первоначально термин «фема» относился непосредственно к армии, и только в конце VII — начале VIII стал относиться к районам, где находились армии, расположенные лагерем.

Также не ясна роль социального и военного преобразования. Традиционалисты, во главе с Острогорским, считали появление фем началом создания нового типа армии. В ней основной упор делался не на иностранных наёмников, а на солдат, живших на арендованных у государства землях. Современные учёные установили, что образование фем не стало радикальным переходом, а скорее логическим развитием существовавших ранее тенденций VI столетия, и прямое социальное воздействие было минимально.

Создание первых фем: VII—VIII века

Создание фем проходило в несколько этапов. На первом этапе мобильная римская армия была посажена на землю и перешла к организации по военно-административным округам. Каждая из созданных фем охватывала несколько ранее существовавших областей и, за небольшим исключением, сохраняла старые провинциальные границы.

Сначала были созданы четыре фемы:

• Фема Армениак (греч. Θέμα Άρμενιάκων) была создана преобразованием армии Армении в 667 году, а её командующий (лат. magister militum per Armeniam) стал стратигом (греч. Στρατηγὸς), с численностью фемного войска в 9000 человек. Данная фема занимала старые области Понта, Малой Армении и северной Каппадокии, её столицей был город Амасья.
• В 669 году последовала реорганизация армии Востока в фему Анатолик (греч. Θέμα Άνατολικῶν), а её командующий (лат. magister militum per Orientem) стал стратигом (греч. Στρατηγὸς) новой фемы, с численностью фемного войска в 15 000 человек. В её состав вошёл юг центральной Малой Азии, столицей фемы был город Амориум.
• В 740 году была создана фема Фракисии (греч. Θέμα Θρακησίων), её командующий (лат. magister militum per Thraciem) управлял войском в 6000 человек. Её прародителем стала армия Фракейского диоцеза, сама фема охватывала территорию западного берега Малой Азии (Иония, Лидия и Кария), её столицей стал город Хоны.
• Презентальная армия, охранявшая Константинополь, в 640 году была преобразована в фему Опсикион (греч. Θέμα Ὀψικίου), а её командующий (лат. magister militum praesentalis) стал комитом (греч. κόμης) новой фемы (комит богохранимого Опсикия), с численностью фемного войска в 6000 человек. Территория фемы покрывала северо-запад Малой Азии (Вифиния, Пафлагония и часть Галатии), со столицей в городе Никея.

Особое подразделение, оборонявшее провинцию Скифия (лат. Quaestura exercitus), было переведено на острова Эгейского моря и побережье Греции и преобразовано в морскую фему Карабисианы (греч. Θέμα ναυτικόν Καραβησιάνων). Эта фема занималась снабжением большей части византийского флота, сражавшегося с арабами за власть над Средиземноморьем. В 732 году из-за слабых успехов она была включена в состав фемы Кивирреоты (греч. Θέμα ναυτικόν Κιβυρραιωτῶν), базировавшейся на южном побережье Малой Азии и Эгейских островах.

В 680 году в ответ на булгарскую угрозу европейская часть фемы Опсикий (греч. Θέμα Ὀψικίου) была выделена в новую фему Фракия (греч. Θέμα Θράκης). Подразделение, оборонявшее Сицилию, было преобразовано в фему Сикелия (греч. Θέμα Σικελίας). В то же самое время Крит и земли Херсона в Крыму функционировали в качестве архонтиариев.

Таким образом, к концу VII века фемы стали отличительной особенностью византийской административной политики. Их большой размер и сила давали возможность их генералам начинать восстания, что было продемонстрировано в период с 695 по 715 года, и повторилось во время мятежа Артавазда. Подавление восстаний показало первые изменения в анатолийских фемах: Опсикион был разделён на две части — Букелларии (греч. Θέμα Βουκελλαρίων) и Оптиматы (греч. Θέμα Οπτιμάτων), в то время как роль имперской гвардии заняла имперская тагма.

Наивысшее развитие фемной системы: IX—X века

Дальнейшая административная политика империи состояла в постепенном дроблении прежних фем и в возведении в статус фем округов, носивших до этого другое название, например клисур.

В то же время потребность защитить Малую Азию от арабских набегов привела к созданию в конце VIII — начале IX столетия серии небольших пограничных районов — клисур (греч. κλεισούρα), во главе которых стояли начальники-правители (клисурархи), занимавшие менее высокое положение, чем стратиги. Некоторые клисуры, как, например, малоазиатская Селевкия, Севастия, со временем превращались в фемы.

С началом византийского наступления на восточном и балканском направлениях в X веке приобретённые территории были включены в состав фем, хотя были меньше первых фем, созданных в VII—VIII столетиях.

Константин Багрянородный в своем сочинении «О фемах» (X век) приводит список двадцати девяти фем: семнадцать азиатских, считая четыре морских фемы, и двенадцать европейских, включая сюда ещё Сицилию, часть которой образовывала фему Калабрию, после завоевания арабами в Х веке собственно Сицилии. В эти же двенадцать европейских фем входит у Константина Багрянородного фема Херсона в Крыму, образованная, по всей вероятности, в IX веке и часто носившая название «климатов», или «готских климатов». Список, опубликованный В. Н. Бенешевичем и относимый к царствованию Романа Лакапина до 921—927 года, упоминает тридцать фем.

Изменения и прекращение существования: XI—XII века

Термин фема был неоднозначен, обозначая форму военного землевладения и административный округ. Фема представляла собой земельные участки, предоставленные для ведения сельского хозяйства солдатами. Они находились под командой стратега, они арендовали землю у государства. Арендная плата для воинов была снижена, но их потомки должны были также служить в армии и феме. Однако стратеги командовали не только своими солдатами, они также обладали гражданской и военной властью в собственной области.

Прежнее областное или фемное устройство империи, будучи нарушено латинским владычеством, не могло правильно функционировать при Палеологах. Для областного управления прежнего типа империя не имела достаточно территории. Из-за этого титул стратига, присваиваемый главному должностному лицу фемы, к концу XI века вышел из употребления и был заменен «дуксом» — титулом, который носили в IX веке и ранее наместники некоторых небольших провинций.

Оставшиеся в XIV веке под контролем Византии провинции становились своего рода деспотатом, чей властитель был независим от центральной власти. Во главе этих земель стоял один из членов императорской семьи. Так, в конце XIV века Фессалоника получила в качестве деспота одного из сыновей Иоанна V. Морейский деспотат также управлялся сыновьями или братьями императора.

Список фем между 660 и 960 годами

В данном списке представлены фемы, появившиеся в период с 660 года по 960.

Фема	Дата основания	Произошла от фемы	Прародитель фемы	Столица	Территория	Города
Анатолик (греч. Θέμα Άνατολικῶν)	669 !с 669/670		Каппадокия§ (830)	Амориум	Фригия, Писидия, Исаврия	Иконий
Армениак (греч. Θέμα Άρμενιάκων)	667 !с 667/668		Халдия (с 824), Харсиан§ (863), Колония (863), Пафлагония (с 826)	Амасья	Понт, Малая Армения, северная Каппадокия	Синоп, Амисус, Трапезунд, Неокесария, Феодосиополь
Букелларии (греч. Θέμα Βουκελλαρίων)	767 !с 767/768	Опсикий	Пафлагония (частично), Каппадокия (частично), Харсиан (частично)	Анкира	Галатия, Пафлагония
Далматия (греч. Θέμα Δαλματίας)	899 !с 899
Диррахий (греч. Θέμα Δυρράχιον)	856 !с 856			Диррахий	побережье Албании	Авлон, Аполлония
Каппадокия§ (греч. Θέμα Καππαδοκες)	830 !с 830	Армениак, часть Вукелларии		Крепость Корон	Юго-запад Каппадокии
Кефалления (греч. Θέμα Κεφαλληνίας)	809 !с 809	появилась из архонтии Эллада	Лангобардия, Никополь (с 899)		Ионийские острова, Апулия
Кивирреоты†	697 !с 697/698 или с 720	Создано из флота фемы Карабисиан	Эгейское море, Самос	Самос, позже Этолия	Памфилия, Ликия, Додеканес, Эгейские острова, Ионийское побережье
Кипр (греч. Θέμα Κύπρος)	965	Арабо-византийский Кондоминиум с 688 года до возвращения к Византии в 965 году		Никосия	Кипр	Ларнака, Лимасол, Пафос, Кирения
Крит (греч. Θέμα Κρήτης)	760 !ca. 760, снова в 961	Арабский эмират с 828 по 961 года		Хандак	Крит	Ретимнон, Гортис
Колонея (греч. Θέμα Κολωνείας)	863 !с 863	Армения			Север Малой Армении	Колония, Сатала, Никополь
Лангобардия (греч. Θέμα Λογγιβαρδίας)	892 !с 892	Кеффаления		Бари	Апулия	Бриндизи, Тарантоа
Леонтокомис§(греч. Θέμα Λεοντοκώμης)	940 !ca. 940			Тефрика
Ликанды (греч. Θέμα Λυκανδού)	916 !с 916			Ликанды	Юго-запад Каппадокии
Македония (греч. Θέμα Μακεδονίας)	802 !с 802	Фракия		Адрианополь	Западная Фракия	Дидимотика, Мосинополис
Месопотамия (греч. Θέμα Μεσοποταμίας)	911 !с 911, возможно в период с 899 по 901
Никополь (греч. Θέμα Νικοπόλεως)	899 !с 899			Навпакт	Эпир, Этолия, Акарнания
Опсикий (греч. Θέμα Ὀψικίου)	680 !с 680		Вукелларии (с 768), Оптиматы (с 775)
Оптиматы (греч. Θέμα Οπτιμάτων)	775 !с 775	Опсикий		Никомедия	Вифиния
Пафлагония (греч. Θέμα Παφλαγονίας)	826 !с 826, возможно с 820	Армениак, Вукелларии (частично)				Амастрис, Гангра, Тиум
Пелопоннес (греч. Θέμα Πελοπόννησος)	811 !с 811	Частично Эллада, частично новые земли	Никополь (с 899)	Коринф	Пелопоннес
Самос†	Кивирреоты		Смирна		Самос, побережье Ионии
Себастея	911 !с 911
Селевкия§ (греч. θέμα Σελευκείας)	934 !с 934	Кивирреоты		Селевкия-на-Каликадне
Сикелия (греч. Θέμα Σικελίας)	700 !с 700			Сиракузы	Сицилия и Калабрия
Стримон§ (греч. Θέμα Στρυμόνος)	899 !с 899	Македония, была в качестве клисуры от 709 года		Адрианополь	современная Восточная Македония	Кавала
Фессалоники (греч. Θέμα Θεσσαλονίκης)	824 !с 824			Фессалоники	современная Греция, Центральная Македония	Верия, Эдесса, Дион
Фракиссия (греч. Θέμα Θρακησίων)	687 !с 687			Хоны
Фракия (греч. Θέμα Θράκης)	680 !с 680	Опсикий		Аркадиополис	Восточная Фракия, кроме Константинополя	Силиври, Визиэ
Халдия (греч. Θέμα Χαλδίας)	824 или 840	Армения (сначала в качестве турмы)		Трапезунд	побережье Понта
Харсиан§ (греч. Θέμα Xαρσιάνων)	863 !с 863–873	Армения (сначала в качестве турмы), часть Букеллария		Цезарея	Северо-запад Каппадокии
Херсон/Климата (греч. Θέμα Χερσώνος)	833 !с 833	управлялась хазарами в 7-8 веках, вернулась под власть Византии при императоре Феофиле		Херсон	Южный Крым
Эгейские Острова† (греч. Θέμα ναυτικόν Αιγαίου Πελάγους)	842-843	Кивирреоты	Самос (899)	возможно Митилини или Митимна	Киклады, Лесбос, Лемнос, Хиос, Имброс, Тенедос, Дарданеллы
Эллада (греч. Θέμα ναυτικόν Καραβησιάνων)	690 !ca. 690	Карабисианон	Кефалления (с 809), Пелопоннес (с 811)	Коринф, Фивы (после 809)	Сначала восточный Пелопоннес и Аттика, после 809 года — Центральная Греция и Фессалия	После 809: Афины, Ларисса, Фарсалия, Ламия

^† Морская фема (θέμα ναυτικόν)
^§ Была создана в качестве клисуры.

Литература

• Фемы // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>.
• Diehl. L’origine du régime des thèmes (Etudes d’histoire du Moyen-âge dédiées a Monod, П., 1896).
• Gelzer. Die Genesis der byzantinischen Themenverfassung (Лпц., 1899).
• Успенский. Военное устройство Византийской империи («Известия Арх. Инст.», т. VI, 1900).
• Кулаковский. «К вопросу о происхождении фемного строя» и «К вопросу о фемах» (две брошюры, напечатанные в Киеве в 1904 г.).
• Treadgold Warren. A History of the Byzantine State and society. — 1997.
• Treadgold Warren. Byzantium and Its Armies, 284-1081.
• Haldon, John F. (1990), [books.google.com/books?id=pSHmT1G_5T0C Byzantium in the Seventh Century: The Transformation of a Culture], Cambridge University Press, ISBN 978-0521319171, <books.google.com/books?id=pSHmT1G_5T0C> 
• Haldon, John F. (1999), [books.google.com/books?id=-R0G0Enf58AC Warfare, state and society in the Byzantine world, 565–1204], Routledge, ISBN 1857284941, <books.google.com/books?id=-R0G0Enf58AC> 

Отрывок, характеризующий Фема

– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.