Ионические острова

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

</tt>

</tt>

</tt> </tt>

Ионические острова греч. Ιόνια νησιά
Акватория	Ионическое море
Крупнейший остров	Кефалония
Общая площадь	2300 км²
Наивысшая точка	1628 м
Страна	Греция Греция

Ионические острова
греч. Περιφέρεια Ιόνιων νησιών

Герб
Страна	Греция
Статус	Периферия
Включает	4 нома
Административный центр	Керкира
Население (2011)	207 855 (12-е место)
Плотность	90,1 чел./км² (3-е место)
Площадь	2307 км² (13-е место)
Часовой пояс	UTC+1
Код ISO 3166-2	GR-F
[www.pin.gov.gr Официальный сайт]

Иони́ческие острова́ (греч. Ιόνια νησιά или Ιόνιοι νήσοι, Ионии) — группа островов в западной и юго-западной части Греции. Своё название острова получили от одноимённого моря, которое омывает берега островов в своей восточной части. Эти острова также часто называют «Семью Островами» (греч. Επτάνησα), хотя помимо семи основных здесь существует множество небольших островов. В список основных островов входят (с севера на юг):

• Керкира
• Пакси
• Лефкада
• Итака
• Кефалония
• Закинф
• Китира (расположен к югу от Пелопоннеса, относится к периферии Аттика)

Ионические острова — единственная часть Греции, никогда не бывшая под властью Османской империи.

ЭСБЕ об Ионических островах

Данный раздел описывает состояние на конец XIX века, если явно не указано иное.

Ионийские острова (числом 7) — лежат в Ионийском море, близ западного (один — близ южн.) берега Греции: Корфу (в древности Керкира; самый северный), Паксос, Левкада (Санта-Маура, в древности Леука), Фиаки (в древн. Итака), Кефалония (самый большой по площади), Закинф (Занте), Китира, или Китера (Цериго). Поверхность — 2296 кв. км. О-ва полны известковыми горами меловой системы; климат весьма мягок; о-ва плодородны, хотя страдают недостатком воды. На Кефалонии есть роскошные оливковые рощи, но вообще острова безлесны. Главные продукты: вино, масло, южные плоды.

О населении

Главные занятия жителей: земледелие и овцеводство, рыболовство, торговля, корабельное дело; обрабатывающая промышленность в зачаточном состоянии. Благодаря тому, что Ионические о-ва были избавлены от турецкого господства, а в XIX в. находились под управлением англичан, благосостояние их жителей значительно выше, чем в остальной Греции. В 1864 г., когда острова присоединены к Греции, на них были распространены греческие законы; доныне сохраняется только самостоятельный гражданский кодекс.

Население: греки (в 1889 г. 235 122 чел.), итальянцы (1100 чел.), англичане (1500 чел.). На каждом острове имеется по 1 лицею, а на о-ве Корфу — колледж и университет, с 1823 г.

Древняя история

Древняя история Ионических о-вов тесно связана с историей древней Греции (см.). Итака прославлена в Одиссее как родина Одиссея; Лефкас известен из истории Сафо. О-ва были населены преимущественно дорическим племенем. Керкира была колонией Коринфа, но рано от него отделилась и постоянно враждовала с ним; во время борьбы тирана Периандра с его сыном Ликофроном служила убежищем для последнего. Она дала толчок Пелопоннесской войне. Во время римского завоевания о-ва разделили судьбу остальной Греции и вошли в состав римской провинции Ахайи; после разделения Римской империи они отошли к Восточной Римской империи.

Средневековье

В 1186 году они были потеряны Византией и в течение 3 веков служили объектом постоянной борьбы между Византией, Венецией, Неаполем и др. соседними государствами, пока к концу XV в. ими окончательно не завладела Венеция.

Венецианцы успешно отстаивали своё приобретение от турок, завоевавших Балканы..

Республиканское правление

В 1797 году генерал Бонапарт, покорив Венецию, захватил и Ионические острова, которые присоединил к Франции, тогда как Венеция была уступлена Австрии. Через 3 года флоты Турции и России, соединенные в силу коалиции 1799 г., отняли у Франции о-ва. Павел I образовал из них республику Семи Островов, под покровительством султана и русского императора; республика должна была платить Турции небольшую дань.

В 1807 по Тильзитскому миру острова были уступлены Франции, но уже через 2 года англичане захватили их, кроме Корфу; последний был отдан им по Парижскому миру (30 мая 1814). На основании 2-го Парижского мира (20 ноября 1815) о-ва были преобразованы в полусамостоятельное государство, под покровительством Англии. Внутренними делами на о-вах, на основании конституции 1817, заведовал назначавшийся Англией верховный лорд комиссар (Lord High Commissioner); законодательная власть принадлежала местному парламенту. Международные сношения островов находились в исключительном ведении лондонского кабинета; однако, Англия во время войны 1854—55 гг. фактически признала за островами право нейтралитета.

Греческая революция и объединение с Грецией

Близость к Греции свободных островов, населенных греками же, была весьма полезна для дела греческого восстания: оттуда были родом многие инсургенты, туда спасались беглецы, на службе в тамошних войсках многие деятели восстания (например, Колокотрони) приобрели военную опытность. После освобождения Греции на островах возникло сильное течение в пользу соединения с ней, которого не могли ослабить ни либеральные реформы, ни кровавые расправы с политическими преступниками. В 1848 г. произошло восстание, подавленное с значительной суровостью; в 1849 г вспыхнуло новое восстание, поднятое партией, называвшей себя младоионийской. Под влиянием восстаний правительство согласилось на расширение избирательных прав; но это лишь усилило демократические элементы в палате депутатов, которая с тех пор стала решительной выразительницей сепаратистских стремлений народа. В конце 50-х годов в Англии возникло течение в пользу добровольной уступки о-вов Греции; сам лорд комиссар высказался за эту меру (дальнейшие события см. соотв. статью). Державы, подписавшие Парижский трактат 1815 г., согласились на уступку островов, под условием нейтрализации Корфу. После плебисцита, подавляющим большинством вотировавшего эту меру, 30 мая 1864 г. лорд верховный комиссар, сэр Г. Сторк, торжественно передал власть над о-вами греческому комиссару Займису (см. соотв. статью).

О денежной системе

До 1876 г. монетная система была простая серебряная. За монетную единицу принимался или мексиканский доллар, содержавший 23,4 г чистого серебра, который делили на 104 обола, или цента (около 1 р. 35 к. мет.), или австрийский талер Марии-Терезии (левантийский талер), получивший название таларо и делившийся на 100 оболов (около 1 р. 30 к.). С 1876 г. в качестве монетной системы принята греческая.

См. также

• Республика семи соединенных ионических островов
• Список островов Греции

Литература

• Unger, «Wissenschaftliche Ergebnisse einer Reise in Griechenland u. in die J.» (B., 1862);
• Bory de St. Vincent, «Hist. et description des î les J.» (П., 1823);
• Davy, «The J. under British Protection» (Л., 1851);
• Davy, «Storia delle isole J. sotto il reggimento dei republicain francesi» (Лондон, 1860);
• Fr. Lenormant, «Le gouvernement des iles J.» (Париж, 1861);
• Lunsi, «Della condizione politica delle is o le J. sotto il dominio veneto» (Вен., 1858); «Della republica settinsulare» (Болонья, 1863): Pauthier, «Les îles J. pendant l’occupation franç aise et le protectorat angl.» (т. же, 1863);
• Ansted. «The J. I.» (Л., 1863); Riemann (Recherches arch éologiques sur les î les J." (П., 1879—1880);
• Μαυροιάννις, « Ίστορία των ΄ισνίων νήσων. 1797—1815» (1889).
• Греческие острова. Ле Пти Фюте, Michel Strogoff&Ass, 1998, ISBN 2-86273-618-X
• Ионийские острова // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.greeka.com/greece-islands.htm Онлайн-путеводитель по островам]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Ионические острова

Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]