Битва за Крупань

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Битва за Крупань
Основной конфликт: Народно-освободительная война Югославии

Карта битвы за Крупань
Дата

13 сентября 1941

Место

Крупань, Недичевская Сербия

Итог

победа четников и партизан

Изменения

город Крупань переходит под контроль югославских войск

Противники
Четники
НОАЮ
Третий рейх Третий рейх
Командующие
Ратко Мартинович
Влада Зечевич
Здравко Йованович
Милош Минич
Хайнрих Боровски
капитан Зайферт
Силы сторон
Четницкие отряды Поповича и Мартиновича
Валевский партизанский отряд
704-я пехотная дивизия:
  • 724-й пехотный полк:
    • 10-я рота
    • 11-я рота
Потери
6 убитых, 12 раненых 9 убитых, 30 раненых, 175 пропавших без вести

Битва за Крупань (серб. Битка за Крупањ) — сражение Второй мировой войны на Югославском фронте между объединёнными силами четников и партизан против немецких частей за город Крупань, шедшее с 1 по 3 сентября 1941. Несмотря на участие немецкой авиации в обороне города, осаждавшие взяли город. В боях отличились четницкие отряды священника Влады Зечевича и поручика Ратко Мартиновича (позднее ушли к партизанам), а также партизаны Валевского отряда, ведомые Здравко Йовановичем и Милошем Миничем[1]. В плен попали 40 немцев, партизанам и четникам достались также многочисленные трофеи.





Подготовка к битве

30 августа 1941 у Мачкова камня состоялось совещание руководства Валевского партизанского отряда во главе с Милошем Миничем и четницкого отряда во главе с попом Владой Зечевичем и поручиком Ратко Мартиновичем. Встреча проходила в дружеской атмосфере, беседа велась спонтанно и не совсем по повестке дня[2]. Основной темой разговора стало нападение на оккупированный немцами город Крупань.

Четники и партизаны заключили соглашение, по которому обязались выполнять следующие пункты[2]:

  1. Обе стороны вместе борются против оккупантов и их приспешников.
  2. Все собирают людей и закупают оружие как можно скорее, чтобы побыстрее напасть на город.
  3. Каждый доброволец сам решает, с кем ему остаться: с партизанами или с четниками.
  4. Если в Белграде сменится власть, она будет считаться врагом, потому что будет всё равно служить оккупантам.
  5. Приказы полковника Драголюба Михайловича, призывавшего не атаковать и выжидать только нужный момент, незаконны.
  6. Совместной атакой на Крупань будет руководить штаб Валевского партизанского отряда, чтобы командовать своими ротами.

Командование брало на себя ответственность за выбор подразделений для атаки города.

По воспоминаниям Мартиновича, в эти дни местные жители встречали четников и партизан как национальных героев, оказывая им всевозможные почести[2].

Трудно описать, с каким воодушевлением нас принял народ. Каждый хотел пригласить нас в гости к себе в дом и отдать нам почести. Хотя в Крупани были силы немецкого вермахта (то есть фашистской Германии), все спрашивали: когда пойдём на «швабов»? Счёты с этими «швабами» не были сведены и после Первой мировой войны. Женщины в те дни пекли хлеб и пироги, закалывали ягнят и поросят, чтобы солдаты наелись и почувствовали в себе силы хорошо сражаться

Противник

Согласно немецким данным, Крупань защищалась силами 704-й пехотной дивизии, а именно 724-го полка (10-я и 11-я рота, взвод миномётчиков). В распоряжении немцев была авиация: три разведывательных самолёта Br.19, три бомбардировщика Ju-52 и 12 бомбардировщиков Ju-87[2].

Ход битвы

1 сентября

Перед началом битвы нападавшие отправили ультиматум немецкому гарнизону, сообщив об окружении города и пригрозив не брать пленных. Четники и партизаны потребовали сдать город и разоружить весь гарнизон, обещав сохранить жизнь и поступить со всеми солдатами и офицерами строго по международным законам ведения войны. Командир гарнизона принял сообщение в 21:00 по местному времени и обратился к командующему немецкими войсками в городе за дальнейшими инструкциями. В 22:30 и 23:45 немецкое командование передало дважды один и тот же ответ четникам и партизанам: «Капитуляция исключена»[2].

Один из разведчиков, юный Славко Орлович, после разведки в городе передал осаждавшим, что в Крупани находится небольшое орудие с огромным числом боеприпасов, а немцы фактически оставили город, укрывшись в здании больницы. Орлович и четверо бойцов направились на поиски орудия. В 3 часа на четницкие позиции было доставлено это лёгкое орудие, и нападавшие открыли артиллерийский огонь, разрушив первым выстрелом пулемётное гнездо на крыше больницы. Один из немецких солдат писал в своём дневнике:

6:55. В настоящий момент по больнице ведётся огонь из тяжёлых миномётов или гаубиц. У 10-й роты раненые. Нужна срочно помощь. Немедленное подкрепление[2].

В нападении на Крупань изначально участвовали четники Косты Печанаца, но как только немцы открыли огонь по партизанам и четникам, войска Печанаца в панике разбежались[2].

Немецкое подкрепление

Из Валево немцы отправили большую колонну на помощь осаждённым: батальон пехоты, два танковых взвода и 12 грузовиков с оружием и припасами. Партизаны подготовили засаду у местечек Мойкович и Комирич, которая держала оборону в течение нескольких дней, не пуская немцев в Крупани и не позволяя тем прорвать кольцо окружения. На помощь партизанам пришли крестьяне, которые иногда просто швырялись камнями в немцев[2].

2 сентября

На следующий день партизанами была отправлена группа юных бомбомётчиков во главе с Жикицей Йовановичем, которые под прикрытием артиллерии закидали здание больницы гранатами. Йованович был назначен командиром как самый опытный из них: подобную тактику он изучил во время гражданской войны в Испании. Все его подчинённые осознанно решились пойти в атаку, несмотря на огромный риск погибнуть при выполнении задания[2]. После ожесточённых боёв, отголоски которых было слышно во всей Крупаньской долине, наступило затишье.

Внезапно партизаны и четники услышали громкие крики в здании больницы, затем прозвучал выстрел из револьвера. На крыше больницы поднялся белый флаг. Партизаны стали восторженно кричать, но многие из них не верили в капитуляцию, пока не увидели сами флаг. Впервые за время боёв в Югославии (да и, возможно, всей Второй мировой войны) белый флаг в сражении выбросили именно немцы[2]. Но и в этот раз до капитуляции дело не дошло: немцы получили радиограмму с приказом держаться до утра, когда на помощь подоспеет авиация. Для немцев это было уже почти невозможно: по свидетельствам капитана Зайферта, 10-я рота 724-го полка уже страдала из-за нехватки воды и пищи[3].

Совещание командиров

Во время битвы за город состоялось совещание командиров четников и партизан. На нём Ратко Мартинович предложил уставшим четникам перейти в партизанские части, у которых не было проблем с боевым духом, и создать единый отряд. Обсуждение затянулось, но после долгих уговоров четники согласились. Это действие стало символическим объединением всех жителей Югославии вне зависимости от убеждений в борьбе против оккупантов. Одним из тех, кто выступил за подобное объединение, был Драгойло Дудич, который описал следующим образом это в своём дневнике:

Помимо всего прочего, велись переговоры между представителями военно-четницких отрядов и представителей партизанского Валевского отряда. Представители четников сказали, что очень довольны воинственностью, храбростью и поведением в боях вместе со всеми нашими людьми. Поручик Мартинович признал, что боевой дух его отряда (четников), который он ведёт, не на должном уровне; что многие сбежали с поля боя, что не хватает дисциплины, и потребовал, чтобы все его подчинённые из военного четницкого отряда во время совместных действий с партизанами были распределын среди партизан так, чтобы чувствовать моральный подъём, политическую мотивированность и поддержку в твёрдых партизанских руках. После долгого обсуждения была достигнута полная договорённость о согласии объединить два эти отряда и продолжить боевые действия под руководством единого штаба. Осталось то же самое командование, к которому примкнули ещё два руководителя. Начальником штаба стал поручик Мартинович, а заместителем политрука стал священник Влада Зечевич от лица военно-четницких рот.

3 сентября

Утром немецкие бомбардировщики совершили авианалёт, сбросив бомбу и обстреляв из пушек и пулемётов позиции нападающих. Окружённые немцы начали выбираться из больницы. Авиация в течение шести-семи часов оказывала помощь при обороне и затем прикрывала немцев во время отхода к заводу по производству сурьмы. Восставшие при каждом своём продвижении вели плотный огонь. Во время четвёртого авианалёта Ju-87 в 18:30 после шквального огня югославов две немецкие роты начали спешно отступать. Авиация покинула поле боя после наступления сумерек, а за немцами, бежавшими к фабрике, началась погоня. Недалеко от Марича большинство немцев, которые не успели убежать к фабрике, удалось схватить в плен с оружием, припасами и личными вещами[2].

Жикица Йованович руководил войсками, преследовавшими немцев. В пяти километрах от города немцы наткнулись на разрушенный мост и попали в засаду. Считанные единицы спаслись бегством.

Итог

ОКХ подтвердило поражение и разгром двух своих рот у Крупани: погибло 9 человек, 30 было ранено, 175 пропали без вести[2]. Нападавшие потеряли 6 человек убитыми и 12 ранеными. В качестве трофеев им достались[2]:

  • 2 тяжёлых и 6 лёгких миномётов
  • 22 тяжёлых пулемёта MG 34
  • 70 винтовок
  • 300 тысяч патронов
  • 12 пистолетов-пулемётов
  • 10 пистолетов
  • 18 автомобилей
  • 20 телег
  • две переносные радиостанции
  • полевой госпиталь
  • два склада с продовольствием и оборудованием
  • запасы табака
  • 500 тысяч рейхсмарок

В городе была образована новая народная власть, которая занималась восстановлением города и помощи армии. На народных сборах планировалось выбрать открытым голосованием достойное руководство. Объединённый Штаб Валевского народно-освободительного партизанского отряда и Военно-четницкого отряда поручика Мартиновича и священика Зечевича официально заявил по случаю победы над немцами при Крупани:

Объединённая борьба и братское единство партизанских и военно-четницких рот, родившееся в адском пламени, скреплённое жизнями и кровью лучших бойцов, привело после завершения битвы к объединению партизанских и военно-четницких рот в единый народно-освободительный военный отряд с единым штабом. Это единство — гарантия совместной победы над фашистскими захватчиками.

Контратаки немцев

Немцев выбили на линию Лозница — Валево и к селу Драгинац (серб.), откуда те дважды отправлялись в контратаки с целью отбить город.

Первая контратака

В первую атаку пошла так называемая «Крупаньская группа» (нем. Krupanj-Gruppe). В её составе были 3-й батальон 698-го пехотного полка, 3-й дивизион 342-го артиллерийского полка, 3-я рота 202-го танкового полка, механизированный егерский взвод и батальон 699-го пехотного полка. Оба пехотных батальона были оснащены артиллерией, танками и инженерными частями. Оперативный штаб руководил всей этой группой. Перед атакой командование приказало уничтожать всех солдат и гражданских лиц на своём пути, обвинив тех в неповиновении немецким властям:

Несколько недель тому назад было совершено нападение на немецкие войска в Крупани, организованное хорошо вооружёнными повстанцами. Дивизия получила приказ со всей жестокостью отомстить за это нападение [...] Никакие природные препятствия и никакое сопротивление врага не должно задержать войска. Препятствия необходимо сразу же обходить, вследствие чего враг сам сбежит, если он там находится. Всех солдат и гражданских лиц, которые встретятся на пути, надо расстреливать [...] окружить Крупань, всех мужчин, которые там укроются — расстрелять, а сам город — сжечь. Попавших там в плен немцев освободить[4].

Утром 14 октября 1941 после мощной артиллерийской подготовки Крупаньская группа перешла в наступление, разделившись на две колонны: одна шла на позиции, обороняемые добровольцами из Мачвы и ротой Райко Марковича, вторая — на восток к Завлаке, где держались силы Валевского отряда в лице добровольцев Рачевского батальона: рота Доброслава Трндже и 11-я рота. Среди них был и взвод бомбомётчиков, дежуривший у моста через Ядар. Направление на Завлаку перекрывала рота капитана Рачича: его четники были в резерве. После первого же артобстрела они в панике бежали[4].

В течение дня немцы безуспешно пытались взять город и к ночи ушли. В 17:00 командир Крупаньской группы сообщил дивизии, что попал в окружение, а его два батальона не способны сражаться в полную силу и придётся уходить в район Драгинца[4]. На следующий день попытка опять повторилась без особого успеха: всех раненых и убитых немцам пришлось увозить под прикрытием танков. Позднее эта битва была воспета партизаном Сречковичем и 11-й Рачевской роты в песне «Бой на Завлаке» (серб. Бој на Завлаци)[4].

Вторая контратака

Вторая контратака состоялась, когда уже разгорелся конфликт между партизанами и четниками (серб.). Четники и партизаны уже стали убивать друг друга, пытаясь предотвратить развал своих собственных частей. 19 октября в бой пошла 342-я пехотная дивизия, которая начала атаку утром следующего дня. В бой пошли 698-й и 699-й пехотные полки, усиленные танками, артиллерией и инженерными войсками (остальные части прикрывали фланги и тылы). На линии Драгинац—Дворска немцы устроили резню местных жителей, чтобы быстрее пробиться: они опасались, что кто-то доложит партизанам о продвижении.

В Дворске немцы согнали всех женщин, детей и стариков, после чего повели их вперёд своих войск, фактически прикрываясь гражданским населением: они рассчитывали, что ни партизаны, ни четники не посмеют выстрелить в немцев и попасть в своих соотечественников[4]. Но несмотря на численное превосходство, немцам пришлось всё-таки вступить в бой в самом городе. Партизаны долго и упорно сражались: отступать им было практически некуда. После кровопролитных боёв им пришлось всё же оставить Крупань: роты Вука Цвияновича, Лалы Станковича, Димитрие Баялицы и Райко Марковича ушли в Столицы, а остальные части ушли на восток от Крупани.

Крупань была сожжена дотла, уцелел только дом одного аптекаря-немца[4].

См. также

Напишите отзыв о статье "Битва за Крупань"

Примечания

  1. Зборник НОР-а, том II, кни. 1. pp. 74 и 75
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 [znaci.net/00001/9_5.htm Ratko Martinović - OD RAVNE GORE DO VRHOVNOG ŠTABA]
  3. Архив у Вашингтону, снимак 315, рол. 2237, Извештај капетана Сајферта, командира 11. чете 724. пука 704. пешадијске дивизије.
  4. 1 2 3 4 5 6 [znaci.net/00001/9_6.htm Ratko Martinović - OD RAVNE GORE DO VRHOVNOG ŠTABA]


Отрывок, характеризующий Битва за Крупань

– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.


Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую , а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от армии. Таковых, как я – в России тысячи».
«Le Marieechal se fache contre l'Empereur et nous punit tous; n'est ce pas que с'est logique!
«Voila le premier acte. Aux suivants l'interet et le ridicule montent comme de raison. Apres le depart du Marieechal il se trouve que nous sommes en vue de l'ennemi, et qu'il faut livrer bataille. Boukshevden est general en chef par droit d'anciennete, mais le general Benigsen n'est pas de cet avis; d'autant plus qu'il est lui, avec son corps en vue de l'ennemi, et qu'il veut profiter de l'occasion d'une bataille „aus eigener Hand“ comme disent les Allemands. Il la donne. C'est la bataille de Poultousk qui est sensee etre une grande victoire, mais qui a mon avis ne l'est pas du tout. Nous autres pekins avons, comme vous savez, une tres vilaine habitude de decider du gain ou de la perte d'une bataille. Celui qui s'est retire apres la bataille, l'a perdu, voila ce que nous disons, et a ce titre nous avons perdu la bataille de Poultousk. Bref, nous nous retirons apres la bataille, mais nous envoyons un courrier a Petersbourg, qui porte les nouvelles d'une victoire, et le general ne cede pas le commandement en chef a Boukshevden, esperant recevoir de Petersbourg en reconnaissance de sa victoire le titre de general en chef. Pendant cet interregne, nous commencons un plan de man?uvres excessivement interessant et original. Notre but ne consiste pas, comme il devrait l'etre, a eviter ou a attaquer l'ennemi; mais uniquement a eviter le general Boukshevden, qui par droit d'ancnnete serait notre chef. Nous poursuivons ce but avec tant d'energie, que meme en passant une riviere qui n'est рas gueable, nous brulons les ponts pour nous separer de notre ennemi, qui pour le moment, n'est pas Bonaparte, mais Boukshevden. Le general Boukshevden a manque etre attaque et pris par des forces ennemies superieures a cause d'une de nos belles man?uvres qui nous sauvait de lui. Boukshevden nous poursuit – nous filons. A peine passe t il de notre cote de la riviere, que nous repassons de l'autre. A la fin notre ennemi Boukshevden nous attrappe et s'attaque a nous. Les deux generaux se fachent. Il y a meme une provocation en duel de la part de Boukshevden et une attaque d'epilepsie de la part de Benigsen. Mais au moment critique le courrier, qui porte la nouvelle de notre victoire de Poultousk, nous apporte de Petersbourg notre nomination de general en chef, et le premier ennemi Boukshevden est enfonce: nous pouvons penser au second, a Bonaparte. Mais ne voila t il pas qu'a ce moment se leve devant nous un troisieme ennemi, c'est le православное qui demande a grands cris du pain, de la viande, des souchary, du foin, – que sais je! Les magasins sont vides, les сhemins impraticables. Le православное se met a la Marieaude, et d'une maniere dont la derieniere campagne ne peut vous donner la moindre idee. La moitie des regiments forme des troupes libres, qui parcourent la contree en mettant tout a feu et a sang. Les habitants sont ruines de fond en comble, les hopitaux regorgent de malades, et la disette est partout. Deux fois le quartier general a ete attaque par des troupes de Marieaudeurs et le general en chef a ete oblige lui meme de demander un bataillon pour les chasser. Dans une de ces attaques on m'a еmporte ma malle vide et ma robe de chambre. L'Empereur veut donner le droit a tous les chefs de divisions de fusiller les Marieaudeurs, mais je crains fort que cela n'oblige une moitie de l'armee de fusiller l'autre.
[Со времени наших блестящих успехов в Аустерлице, вы знаете, мой милый князь, что я не покидаю более главных квартир. Решительно я вошел во вкус войны, и тем очень доволен; то, что я видел эти три месяца – невероятно.
«Я начинаю аb ovo. Враг рода человеческого , вам известный, аттакует пруссаков. Пруссаки – наши верные союзники, которые нас обманули только три раза в три года. Мы заступаемся за них. Но оказывается, что враг рода человеческого не обращает никакого внимания на наши прелестные речи, и с своей неучтивой и дикой манерой бросается на пруссаков, не давая им времени кончить их начатый парад, вдребезги разбивает их и поселяется в потсдамском дворце.
«Я очень желаю, пишет прусской король Бонапарту, чтобы ваше величество были приняты в моем дворце самым приятнейшим для вас образом, и я с особенной заботливостью сделал для того все нужные распоряжения на сколько позволили обстоятельства. Весьма желаю, чтоб я достигнул цели». Прусские генералы щеголяют учтивостью перед французами и сдаются по первому требованию. Начальник гарнизона Глогау, с десятью тысячами, спрашивает у прусского короля, что ему делать, если ему придется сдаваться. Всё это положительно верно. Словом, мы думали внушить им страх только положением наших военных сил, но кончается тем, что мы вовлечены в войну, на нашей же границе и, главное, за прусского короля и заодно с ним. Всего у нас в избытке, недостает только маленькой штучки, а именно – главнокомандующего. Так как оказалось, что успехи Аустерлица могли бы быть положительнее, если б главнокомандующий был бы не так молод, то делается обзор осьмидесятилетних генералов, и между Прозоровским и Каменским выбирают последнего. Генерал приезжает к нам в кибитке по Суворовски, и его принимают с радостными и торжественными восклицаниями.
4 го приезжает первый курьер из Петербурга. Приносят чемоданы в кабинет фельдмаршала, который любит всё делать сам. Меня зовут, чтобы помочь разобрать письма и взять те, которые назначены нам. Фельдмаршал, предоставляя нам это занятие, ждет конвертов, адресованных ему. Мы ищем – но их не оказывается. Фельдмаршал начинает волноваться, сам принимается за работу и находит письма от государя к графу Т., князю В. и другим. Он приходит в сильнейший гнев, выходит из себя, берет письма, распечатывает их и читает письма Императора, адресованные другим… Затем пишет знаменитый суточный приказ генералу Бенигсену.
Фельдмаршал сердится на государя, и наказывает всех нас: неправда ли это логично!
Вот первое действие. При следующих интерес и забавность возрастают, само собой разумеется. После отъезда фельдмаршала оказывается, что мы в виду неприятеля, и необходимо дать сражение. Буксгевден, главнокомандующий по старшинству, но генерал Бенигсен совсем не того же мнения, тем более, что он с своим корпусом находится в виду неприятеля, и хочет воспользоваться случаем дать сражение самостоятельно. Он его и дает.
Это пултуская битва, которая считается великой победой, но которая совсем не такова, по моему мнению. Мы штатские имеем, как вы знаете, очень дурную привычку решать вопрос о выигрыше или проигрыше сражения. Тот, кто отступил после сражения, тот проиграл его, вот что мы говорим, и судя по этому мы проиграли пултуское сражение. Одним словом, мы отступаем после битвы, но посылаем курьера в Петербург с известием о победе, и генерал Бенигсен не уступает начальствования над армией генералу Буксгевдену, надеясь получить из Петербурга в благодарность за свою победу звание главнокомандующего. Во время этого междуцарствия, мы начинаем очень оригинальный и интересный ряд маневров. План наш не состоит более, как бы он должен был состоять, в том, чтобы избегать или атаковать неприятеля, но только в том, чтобы избегать генерала Буксгевдена, который по праву старшинства должен бы был быть нашим начальником. Мы преследуем эту цель с такой энергией, что даже переходя реку, на которой нет бродов, мы сжигаем мост, с целью отдалить от себя нашего врага, который в настоящее время не Бонапарт, но Буксгевден. Генерал Буксгевден чуть чуть не был атакован и взят превосходными неприятельскими силами, вследствие одного из таких маневров, спасавших нас от него. Буксгевден нас преследует – мы бежим. Только что он перейдет на нашу сторону реки, мы переходим на другую. Наконец враг наш Буксгевден ловит нас и атакует. Оба генерала сердятся и дело доходит до вызова на дуэль со стороны Буксгевдена и припадка падучей болезни со стороны Бенигсена. Но в самую критическую минуту курьер, который возил в Петербург известие о пултуской победе, возвращается и привозит нам назначение главнокомандующего, и первый враг – Буксгевден побежден. Мы теперь можем думать о втором враге – Бонапарте. Но оказывается, что в эту самую минуту возникает перед нами третий враг – православное , которое громкими возгласами требует хлеба, говядины, сухарей, сена, овса, – и мало ли чего еще! Магазины пусты, дороги непроходимы. Православное начинает грабить, и грабёж доходит до такой степени, о которой последняя кампания не могла вам дать ни малейшего понятия. Половина полков образуют вольные команды, которые обходят страну и все предают мечу и пламени. Жители разорены совершенно, больницы завалены больными, и везде голод. Два раза мародеры нападали даже на главную квартиру, и главнокомандующий принужден был взять баталион солдат, чтобы прогнать их. В одно из этих нападений у меня унесли мой пустой чемодан и халат. Государь хочет дать право всем начальникам дивизии расстреливать мародеров, но я очень боюсь, чтобы это не заставило одну половину войска расстрелять другую.]