Операция «Ботанический сад»

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Операция «Ботанический сад»
Основной конфликт: Народно-освободительная война Югославии

Памятник на месте совершения диверсии
Дата

4 августа 1941

Место

Загреб, Независимое государство Хорватия

Итог

локальный успех партизан

Изменения

начало активной антифашистской борьбы в городах Хорватии

Противники
Югославия Югославия Хорватия Хорватия
Командующие
Славко Комар неизвестно
Силы сторон
12 человек неизвестно
Потери
3 арестованных 28 раненых

Операция «Ботанический сад» (серб. Операција «Ботанички врт») — диверсия югославских антифашистов из Коммунистической партии Хорватии и Союза коммунистической молодёжи Югославии, совершённая 4 августа 1941 в центре Загреба на Руняниновой улице. Группа активистов, вооружённая револьверами и гранатами, атаковала роту усташского учебного батальона. В результате перестрелки были ранены 28 курсантов военного училища. Коммунисты доказали возможность партизанской борьбы против усташей, но вместе с тем после этого нападения по всей Хорватии прокатилась волна арестов и расстрелов всех, кто был заподозрен в симпатиях к коммунистам. План операции составлялся в течение десяти дней.





Предыстория

В здании студенческого общежития на Руняниновой улице после фашистской оккупации был размещён учебный батальон усташей. Хорватские коммунисты, следя за усташами, выяснили, что в 11:45 ежедневно одна рота проводит построение около Ботанического сада Загребского университета, совершая патруль к Хорватскому народному театру, далее следуя по Франкопанской улице в Горни-Град и совершая смену караула у всех официальных зданий (в том числе и у резиденции Анте Павелича). Основываясь на маршруте роты, антифашисты стали готовить план нападения на неё.

План атаки

Секретарём университетской организации был Вицко Распор, член покраинского комитета СКМЮ. Вместе со Славко Комаром, Миланом Борошаком, братьями Твртко и Драго Селянами и другими студентами они разработали план нападения. Командовать вызвался Комар, который с Распором изложил план Владо Поповичу — инструктору при ЦК Компартии Югославии в Черногории и Далмации. Попович одобрил его и дал добро на операцию[1]. В состав атакующей группы были отправлены 12 человек, среди которых были студенты Славко Комар, Милан Борошак, Твртко Селян, Драго Селян и Любо Маркович, рабочие Анджело Бериславич, Перо Рукавина и Иво Глухак, школьники Душан Видакович и Крешо Ракович, а также ещё двое партизан, чьи имена не установлены. Комар, братья Селяны, Видакович и Глухак, вооружённые револьверами и гранатами, взяли обязанности по стрельбе и закидыванию гранатами противника, остальные с револьверами остались на прикрытии[1]. Детали прорабатывались с 26 июля по 3 августа, атака была назначена на 4 августа. Нужно было бросить гранаты в группу усташей, а после взрыва уже обстрелять выживших из револьверов.

Атака

4 августа в 11:45 четверо человек из Ботанического сада и двое с Руняниновой улицы швырнули гранаты в усташскую роту. От взрыва многих отбросило на землю, и тут же охрана открыла огонь: из пулемётного гнезда с крыши студенческого дома охранник стал обстреливать неизвестных нападавших (этого никто не предусмотрел). Вследствие внезапного ответного огня добить из револьверов никого невозможно было, но вместе с тем нужно было довершить план. Паника привела к тому, что мгновенно на месте происшествия оказались члены полувоенного отряда «Хорватские рабочие» (хорв. Hrvatski radiša), которые арестовали трёх нападавших, не успевших закрыть двери Ботанического сада. Остальные чудом спаслись.

Последствия

Усташские власти были взбешены произошедшим и 5 августа заявили о расстреле четверых участников нападения, приписав их к казнённым ранее за саботаж и терроризм «девяносто восьми евреям и коммунистам»[2]. 6 августа было объявлено о расстреле ещё «восьмидесяти семи евреев и коммунистов» как соучастников и инициаторов этого нападения[3]. В Москве о совершённом акте возмездия в Ботаническом саду сообщили по радио, заявив, что от рук хорватских фашистов по обвинению в причастности к нападению было расстреляно 305 человек[1].

По данным официальным властей, было ранено 28 человек. По неофициальным данным, были сообщения и о жертвах[2]. Один из лидеров партизан Загреба, Раде Кончар, утверждал о гибели двух и ранении 18 человек[4]. В первые два дня в руки усташей попали пять участников нападения и несколько их соучастников, а в итоге из 12 человек выжило только двое: Славко Комар и Драго Селян. Комар позднее в книге «Революционное молодёжное движение в Загребе» подробно описал нападение[5].

Напишите отзыв о статье "Операция «Ботанический сад»"

Примечания

  1. 1 2 3 [sites.google.com/site/zagrebsebori/oru%C5%BEaneakcijeidiverzije Portal Zagreb se bori], Приступљено 9. 4. 2013.
  2. 1 2 Револуционарни омладински покрет у Загребу 1941—1945, pp. 328
  3. Револуционарни омладински покрет у Загребу 1941—1945, pp. 330
  4. [www.novossti.com/2010/06/nikad-nisi-premlad-da-cvrsto-branis-svoja-uvjerenja/ novossti.com]: приступљено 13.7. 2011.
  5. Славко Комар: НАПАД НА УСТАШКУ СТУДЕНТСКУ ЧЕТУ КОД БОТАНИЧКОГ ВРТА, у: Револуционарни омладински покрет у Загребу 1941—1945, pp. 320—331

Литература

  • [www.znaci.net/00001/217.htm Револуционарни омладински покрет у Загребу 1941—1945 — I — Зборник повијесних прегледа и сјећања], Свеучилишна наклада Либер, Загреб 1984.
  • [sites.google.com/site/zagrebsebori/oru%C5%BEaneakcijeidiverzije Оружане акције и диверзије: Напад код Студентског дома, са портала Zagreb se bori]



Отрывок, характеризующий Операция «Ботанический сад»

– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.