Нападение на аэродром Райловац

Нападение на аэродром Райловац
Основной конфликт: Народно-освободительная война Югославии
Аэродром Райловац в 1999 году
Дата	Ночь с 10 на 11 августа 1943
Место	Аэродром Райловац, около Сараево
Итог	успех партизан
Противники
Югославия Югославия Третий рейх Третий рейх Хорватия Хорватия
Командующие
неизвестно неизвестно
Силы сторон
1-я краинская пролетарская ударная бригада гарнизон аэродрома (около 500 хорватов и 300 немцев)
Потери
по немецким данным: 4 убитых по югославским данным: 6 убитых, 8 раненых по немецким данным: 1 убит, два ранены; уничтожено 17 самолётов по югославским данным: уничтожено от 30 до 34 самолётов

Нападение на аэродром Райловац (серб. Напад на аеродром у Рајловцу) — операция сил Народно-освободительной армии Югославии, осуществлённая в ночь с 10 на 11 августа 1943 года на аэродроме Райловац близ Сараево. 1-я краинская пролетарская ударная бригада после 35-километрового марш-броска атаковала аэродром, уничтожив огромное количество самолётов и припасов для них и тем самым нанеся огромный ущерб люфтваффе и авиации НГХ.

Рейд на Райловац имел огромное моральное значение для Народно-освободительной армии Югославии: в тылу противника была проведена успешная диверсия, за которую 1-я краинская пролетарская ударная бригада была удостоена личной похвалы от Иосипа Броза Тито (похвалу зачитали на радиостанции «Свободная Югославия»). В свою очередь, немецкий командующий силами вермахта в Хорватии, ошарашенный произошедшим, вынужден был объясняться перед немецким командованием Юго-Востока.

Предыстория

Верховный штаб НОАЮ в конце мая 1943 года отдал приказ 5-й краинской дивизии двигаться на восток, содействуя с Главной оперативной группой, которая отражала немецкое наступление. Дивизия успела форсировать реку Босну со второй попытки в ночь с 28 на 29 июня. В ходе наступления дивизией было захвачено местечко Какань с шахтой, что нарушило сообщение между немецкими частями и оставило их без стратегически важного источника снабжения. В течение трёх дней подразделениям 7-й дивизии СС «Принц Ойген» удалось отбить Какань.

После этого дивизия выбралась на гору Звиезда, где 7 июля начала снова немецкое наступление в Восточной Боснии. В ходе этих боёв 1-я краинская бригада вблизи деревни Зубета дала бой 2-му батальону 1-го (13-го) полка 7-й дивизии СС и остановила его. Немцам удалось выбраться из кольца окружения при тактической поддержке с воздуха. В ночь с 18 на 19 июля 1-я краинская бригада взяла Киселяк и снова вступила в бой с эсэсовцами: ценой огромных потерь немцы взяли местечко 24 июля.

После этого 1-я краинская бригада в составе своей дивизии поддерживала 1-ю пролетарскую дивизию при занятии дороги Сараево-Мостар. В ходе боёв близ Сараево за важные промышленные объекты и транспортные линии 5-я краинская дивизия вынуждена была отражать авианалёты. По причине того, что средств ПВО у партизан не было, штаб 1-й краинской бригады принял решение атаковать аэродром и оставить немцев без воздушной поддержки.

План атаки

Аэродром Райловац располагался в непосредственной близости от Сараево и его гарнизона, внутри сети дорог внутри треугольника Сараево-Високо-Киселяк, которыми немцы свободно пользовались. Чтобы оставить немецкие войска без снабжения и лишить их возможность использовать авиацию, необходимо было быстро и незаметно выполнить диверсию на аэродроме. От Крешево до аэродрома было 35 километров пути, поэтому партизанам нужно было надеяться и на свою выносливость. В итоге штаб 1-й краинской бригады разработал следующий план.

Осуществление операции ложилось на плечи солдат из трёх батальонов бригады, все раненые и не готовые к долговременным боям находились под защитой 4-го батальона. На всю операцию отводилось две ночи и один день. За первую ночь нужно было как можно скорее добраться до аэродрома, выбрать место для привала и подготовиться для дальнейшей атаки. В течение второй ночи нужно было немедленно переправиться через реки Босна и Миляцка, атаковать аэродром и уйти до 2 часов ночи, чтобы немцы не обнаружили нападавших и не перекрыли пути к отступлению. Каждое подразделение получило своё задание:

• 1-я рота 2-го батальона и инженерный взвод бригады должны были заминировать мосты, разрушить дороги и подготовить засаду в деревне Бришеча, чтобы обеспечить нападение бригады и защитить её от возможных контратак из Сараева.
• 2-я рота 3-го батальона и рота Високско-Фойницкого партизанского отряда должны были занять железнодорожную станцию Подлугова, разрушить железную дорогу и атаковать Високо, чтобы отвлечь немцев на направлении Високо-Брез.

К 9 августа были собраны все разведданные: охрана аэродрома состояла из усташей (500 человек) и немцев (300 человек). В Високо располагалась группа хорватских легионеров (500 человек), на охранных постах и железнодорожных станциях было от 40 до 160 человек. В тот же день командование дало добро на операцию.

Нападение

Около 21:30 9 августа бригада двинулась по дороге Хан-Ивица — Вукасовичи. Избегая встреч с местным населением, бригада 10 августа к 4 часам утра вышла в лес близ Донье-Биоче, где должна была оставаться до наступления темноты. В течение шести с половиной часов бригада двигалась ускоренным темпом и совершила только две короткие остановки.

Вместе с тем около полудня на группу бригадных казначеев и полевых поваров напала группа усташских полицейских, ведомая печально известным Узеиром Дурмичем. В результате перестрелки Дурмич и ещё один его подчинённый были убиты. Поскольку в соседней деревне жило очень много сербов, то это придало партизанам некоторую поддержку, но при этом не раскрыло тайну их передвижения. Все крестьяне, которые видели партизан, получили распоряжение не выходить из домов до наступления темноты.

Около 4 часов дня штаб бригады связался со штабами батальонов и командирами рот, передав им дальнейшие указания и сообщив планы нападения. Эти данные не должны были передаваться рядовым бойцам вплоть до начала операции. С наступлением темноты бригада продолжила движение и достигла реки Босны. Близ села Ахатовичи она столкнулась с двумя вооружёнными усташами, которые сумели сбежать с поля боя. Это произошло как раз там, где находился мост, выбранный партизанами для переправы, и в итоге вся операция оказалась под угрозой провала. При помощи местного крестьянина партизаны нашли старый деревянный мост около деревни Бутило, по которому перешли через реку. Затем они переправились через Миляцку и к 22 часам уже вышли к аэродрому. Поскольку угроза авианалёта сохранялась, все самолёты стояли не в ангарах, а на открытой местности (они были расставлены по периметру аэродрома).

1-му батальону, расположенному в центре, нужно было атаковать ангары и казармы, выйти к железнодорожной станции Райловац и оттуда на Лемезов холм. 2-му батальону (без 1-й роты), стоявшему на левом фланге, надо было прикрывать нападавших и двигаться вдоль реки Босны до железной дороги и атаковать аэродром со стороны Лемезова холма. 3-й батальон атаковал аэродром с правого фланга. Атаку запланировали на полночь, чтобы все успели занять исходное положение, но 2-й батальон на правом берегу Босны ввязался в схватку с 20 домобранцами и тем самым открыл себя, бросившись в атаку раньше времени.

Ровно в 22:00 рота 2-го батальона, выбравшись с кукурузного поля на равнину, попала в свет прожекторов и тут же открыла по ним огонь из винтовок и пистолетов-пулемётов. Выстрелами все прожекторы были выведены из строя, но тут же партизаны были прижаты к земле ответным огнём. В бой вступили 1-й и 3-й батальон, чьи бойцы преодолели защитные рвы, разбили домобранцев и ворвались на аэродром. В ходе перестрелок солдаты 1-го и 2-го батальонов из пистолетов и винтовок разбили ещё два прожектора, продвинулись на 50-150 метров и атаковали первые три самолёта, стоявшие слева от ангара.

Поскольку у бригады не было разрывных припасов или достаточно взрывчатки, самолёты предполагалось расстреливать в упор или обстреливать бензобаки с топливом. Огромное количество самолётов располагалось на той стороне, куда атаковал 3-й батальон. Его военнослужащие были хорошо защищены от огня противника: целясь в партизан, усташи сами расстреливали свои же самолёты.

К 1:30 11 августа стрельба прекратилась, и партизаны отступили: 1-й и 2-й батальон перешли дорогу Киселяк-Сараево близ Кобиле-Главе, эвакуировав всех своих раненых при помощи командования бригады и политотдела. От уничтожения были спасены только самолёты немецкой штурмовой эскадрильи (7 самолётов и 40 человек под командованием капитана Буссе). По немецким данным, было уничтожено 17 машин, хотя партизаны сообщали о 30 уничтоженных самолётах, а радиостанция «Свободная Югославия» и вовсе о 34 машинах.

Прикрывавшие атакующую группу части также справились со своими задачами: 2-я рота 3-го батальона при помощи роты из Високско-Фойницкого партизанского отряда без боя захватила железнодорожную станцию Подлугове. Ожидая прибытие из Високо паровоза, партизаны при помощи железнодорожников из котельной выпустили в ответ локомотив и тем самым организовали столкновение поездов. Партизанам удалось захватить гигантское количество боеприпасов и продовольствия, после чего они совершили демонстративное нападение на Високо. Тем временем 1-я рота 2-го батальона разрушила железную дорогу близ Сараево, пустив под откос два бронепоезда. Несмотря на то, что экипажи бронепоезда отбросили нападавших, добраться до Райловаца они так и не смогли. Ещё одной проблемой было прибытие немецкой колонны из нескольких танков и 40 грузовиков с пехотными частями. 1-й и 2-й батальон перекрыли дорогу ещё до прихода немцев, а 3-й батальон вечером близ села Радановичи, ожидая прибытие 2-й роты из Подлугове, обстрелял колонну и уничтожил 6 автомобилей.

Радиостанция «Свободная Югославия» 18 августа сообщила о рейде 1-й краинской бригады и об уничтожении 34 самолётов, из них 18 бомбардировщиков Dornier, четыре бомбардировщика Junkers, шесть трофейных самолётов Blenheim, один транспортный самолёт и ещё пять других самолётов. Верховное командование по радио поблагодарило бойцов за проявленную храбрость и готовность к самопожертвованию.

Литература

• [www.znaci.net/00001/4_12_3_118.htm Извештај команданта немачких трупа у Хрватској Команди Југоистока, 12. август 1943]
• [www.znaci.net/00001/2_7_32.htm Војо Тодоровић: НАПАД НА АЕРОДРОМ У РАЈЛОВЦУ, у „Друга крајишка бригада, зборник сјећања, књига 2"]
• [www.znaci.net/00001/2_7_34.htm ПРВА КРАЈИШКА БРИГАДА - СЈЕЋАЊА БОРАЦА, Драго Ђукић: ТРЕЋИ БАТАЉОН ПАЛИ АВИОНЕ]
• [www.znaci.net/00001/2_7_39.htm ПРВА КРАЈИШКА БРИГАДА - СЈЕЋАЊА БОРАЦА, Велимир Кукољ : ЛОКОМОТИВЕ САМОУБИЦЕ]
• [www.znaci.net/00001/2_7_38.htm ПРВА КРАЈИШКА БРИГАДА - СЈЕЋАЊА БОРАЦА, Милош Швоња: ОКЛОПНИ ВОЗ НИЈЕ ПРОШАО]
• [www.znaci.net/00001/2_7_30.htm Илија Бујић: ЖРТВОВАЊЕ ЗА РАЊЕНОГ ДРУГА, у „Друга крајишка бригада, зборник сјећања, књига 2"]

Отрывок, характеризующий Нападение на аэродром Райловац

– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.