Ферри, Жюль

Жюль Ферри Jules Ferry<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

Жюль Ферри́ (фр. Jules Ferry; 5 апреля 1832, Сен-Дье-де-Вож — 17 марта 1893, Париж) — французский политический деятель, министр просвещения, министр иностранных дел в 1879—1885 годах, премьер-министр в 1880—1881 годах..

Биография

В 1863 году напечатал брошюру «La lutte électorale de 1863», направленную против избирательных приёмов правительства. Затем в «Temps» появился ряд его статей по вопросам финансовой политики, а также об администрации и финансах г. Парижа. Эти последние вызвали ожесточённую полемику в печати; они были собраны автором в книге под заглавием «Comptes fantastiques d’Haussmann» (Париж, 1865). Уже в 1863 году Ферри выступал на выборах в законодательный корпус как кандидат радикальной демократии против Гарнье-Паже, но сам снял свою кандидатуру. Избран депутатом в Париже в 1869 году против официального кандидата. В законодательном корпусе Ферри выделился как один из видных ораторов республиканской партии. После того как был сформирован кабинет Э. Оливье, Ферри вёл с ним ожесточённую борьбу, попрекал Оливье изменой преданиям отца и республиканским убеждениям молодости. Вместе с другими республиканцами голосовал против кредитов на войну.

Революция 4 сентября 1870 года, низвергшая империю, сделала Ферри, как и других парижских депутатов, членом правительства национальной обороны. 6 сентября он стал префектом департамента Сена. Во время возмущения 31 октября был арестован инсургентами, но освобождён через несколько часов верными правительству войсками. 15 ноября, после выхода в отставку Эмиля Араго, Ферри стал мэром Парижа, а 18 января 1871 года был председателем собрания парижских мэров, постановившего выдавать населению хлеб порционно.

Так же как и многие его современники был масоном. Состоял в масонской «Эльзац — Лорианской» ложе, основанной Париже в 1872 году Великим востоком Франции.

Во время восстания 22 января он находился в здании городской ратуши, осажденной восставшим батальоном национальной гвардии, и мужественно защищал её, пока не подоспело подкрепление. Избранный департаментом Вогезы в национальное собрание, он подал в отставку вместе со всем правительством национальной обороны. Время коммуны он провёл вне Парижа. После её падения Тьер назначил его префектом департамента Сены (24 мая 1871 года), но через 10 дней Ферри отказался от этой должности. В мае 1872 года он был отправлен французским послом в Афины и оставался там до падения Тьера (24 мая 1873 года), после которого подал в отставку и вернулся в Париж, где вновь занял место в Национальном собрании, в рядах республиканской партии; одно время был его вице-президентом. Произнёс несколько замечательных речей о необходимости распущения Национального собрания, как не соответствующего настроению страны, о желательных реформах в высшем образовании и т. д. Голосовал за конституционные законы 1875 году.

Избрание депутатом

В 1876 году избран в палату депутатов и переизбран в 1877, 1881 и 1885 годах. Принадлежал к числу 363 депутатов, протестовавших против удаления правительства Ж. Симона (16 мая 1877 года); боролся в рядах левой с правительством Брольи, голосовал за возбуждение следствия против правительства по поводу злоупотреблений во время выборов (12 ноября 1877 года), подал голос за то, чтобы палата не вступала ни в какие отношения с новым кабинетом Рошбуе, «и по составу, и по происхождению представляющим отрицание прав парламента» (24 ноября 1877 года).

Во время правительства Дюфора политика Ферри, как и Гамбетты, постепенно становится более умеренной и осторожной. Стремясь к объединению всех республиканских сил и в особенности заботясь о привлечении к республике различных умеренных элементов, Ферри поддерживал правительство, стараясь направить его по более либеральной дороге. После избрания Греви президентом республики Ферри был приглашен в первое составленное новым президентом правительство Ваддингтона на должность министра народного просвещения и изящных искусств и с тех пор в течение 6 лет (до 1885 года, с двухмесячным перерывом во время правительства Гамбетты и шестимесячным во время правительства Дюклерка и Фалльера) был членом или главой правительства.

Наряду с Гамбеттой, с которым он был весьма близок по политическим идеям, но лично очень далек, даже враждебен, вследствие постоянного соперничества. Ферри был одним из самых замечательных политических деятелей Франции этой эпохи. Вместе с Гамбеттой он из крайне радикального лагеря перешёл в более умеренный и стал одним из столпов, а после смерти Гамбетты (1882) — признанным вождём и лучшим оратором оппортунизма. Помимо склонности к протекционизму, общей у Ферри почти со всеми другими министрами 3-й республики, две черты в особенности характеризуют его политику. Ферри, во-первых, был ожесточённым врагом клерикализма, с которым упорно боролся как в качестве члена правительства, так и в качестве депутата, и решительным сторонником светского обучения, которому оказал крупные услуги; во-вторых, он может считаться в значительной степени инициатором колониальной политики Франции, по крайней мере в новейший период её истории.

Министр

В качестве министра просвещения и изящных искусств в кабинетах Ваддингтона и Фрейсине (4 февраля 1879 — 23 сентября 1880 года) Ферри, помимо реорганизации управления своим министерством, совместно с Шарлем Зевором выработал законопроект, отнимавший у частных университетов (находившихся в руках духовенства) право раздавать учёные степени и предоставлявший это право исключительно государству, реорганизовавший высший совет народного просвещения, удаляя из него представителей духовенства, и запрещавший (знаменитая ст. 7) членам недозволенных духовных конгрегаций стоять во главе каких бы то ни было частных или общественных учебных заведений и преподавать в них. Закон вызвал бурю негодования во всех клерикальных сферах палат и страны, но после упорной борьбы был проведён, кроме 7-й статьи, отвергнутой сенатом. 29 марта 1880 года правительство Фрейсине издало декрет об изгнании иезуитов из Франции. Когда эта мера вызвала значительное недовольство в стране, Фрейсине готов был отказаться от неё, и это вызвало разногласие между ним и Ферри, приведшее к падению кабинета.

Формирование нового кабинета было поручено Ферри, сохранившему портфель народного просвещения и изящных искусств. Кабинет Ферри (23 сентября 1880 — 14 ноября 1881 года) явился кабинетом борьбы с клерикализмом и вместе с тем колониальной политики; министром морских дел и колоний в этом кабинете был адмирал Жорж Шарль Клуэ, бывший губернатор Мартиники. Ферри провёл закон о свободе собраний и закон о печати, освободивший её от залогов и других стеснений, тяготевших над ней со времён империи, и передавший дела о преступлениях печати в ведение суда присяжных (с некоторыми ограничениями); изменил программы учебных заведений и сделал уроки Закона Божия необязательными; провёл закон о среднем светском женском образовании; добился значительного увеличения кредитов на народное просвещение, в частности — на основание большого количества учительских семинарий; сделал начальное образование бесплатным; со всей суровостью проводил в жизнь декрет об изгнании иезуитов из Франции. Мерам, принятым для лецеизации учебных заведений, враги Ферри дали кличку «изгнания Бога из школы».

В области иностранной политики правительство Ферри ознаменовано организацией Тунисской экспедиции, в которой были материально заинтересованы весьма многие ближайшие союзники Ферри, в том числе его брат Шарль Ферри (см. Тунис). Экспедиция имела последствием охлаждение отношений между Францией и Италией и присоединение Италии к тройственному союзу с Германией и Австрией против Франции.

Неудачное ведение Тунисской экспедиции вызвало недовольство в парламенте и даже предложение Клемансо об учреждении комиссии для расследования образа действий правительства в этом деле. После ожесточённых четырёхдневных дебатов в палате депутатов, во время которых Гамбетта поддержал правительство, палата отвергла предложение Клемансо и ничтожным большинством голосов приняла благоприятный кабинету переход к очередным делам. Сказавшееся во время этих дебатов настроение палаты убедило Ферри в непрочности его положения, и он, несмотря на выражение доверия, предпочел подать в отставку.

После падения правительства Гамбетты Ферри вошёл в состав второго кабинета Фрейсине (30 января — 7 августа 1882 года) с тем же портфелем народного просвещения и изящных искусств.

После падения кабинета Фаллиера (21 февраля 1883 года) Греви поручил Ферри сформировать кабинет, в котором он взял по-прежнему министерство просвещения, но 20 ноября 1883 года, по выходе в отставку Шальмель-Лакура, стал министром иностранных дел. Этот кабинет Ферри отличался небывалой, начиная с отставки Тьера (1873 год) и не превзойденной до 1896 года, прочностью — он просуществовал более двух лет, до 6 апреля 1885 года. Характер этого правительства Ферри уже значительно отличался от характера его первого кабинета. «Опасность — слева», — заявил Ферри на одном народном собрании — и проводил эту мысль на практике. Борьба с клерикализмом продолжалась, но без прежней энергии; были проведены некоторые демократические реформы (важнейшая из них — закон о синдикатах, разрешавший рабочим вступать в союзы между собой); проведён при поддержке правительства закон Наке о разводе; отменены пожизненные сенаторы, и для выбора депутатов введена система scrutin de liste (примененная на практике на выборах 1885 года, но отмененная перед выборами 1889 года). В то же время велась упорная борьба с радикальными элементами палаты, в особенности на почве экономического законодательства. В особенности важна конвенция, заключённая Рейналем с железнодорожными компаниями, крайне разорительная для государства и выгодная для биржевых сфер.

Другое крупное дело кабинета, совершённое против желания радикальной части палат, было усиленное и настойчивое продолжение колониальной политики, в особенности Тонкинская экспедиция. Обнаруженная во время этой экспедиции нерасчётливость, недостаток у правительства сведений о силах врага и ряд стратегических ошибок вызвали в стране и в палатах страшное раздражение против Ферри. Палата 306 голосами против 149 выразила недоверие правительству, и Ферри вышел в отставку, провожаемый единодушной ненавистью как радикальных элементов страны, недовольных действиями в интересах денежной и отчасти промышленной буржуазии, так и националистически-шовинистских элементов, возлагавших на него ответственность за неудачу предприятия, в принципе им симпатичного, а также элементов клерикальных. Его клеймили кличкой «тонкинца» или даже «тонкинского убийцы» (Рошфор).

Тем не менее, он прошёл на выборах в палату 1885 года. После отставки Греви значительная часть оппортунистов выставила его кандидатуру на пост президента республики (1887 год). При первой баллотировке он получил 212 голосов из 849; от перебаллотировки он отказался в пользу Карно. В 1888—89 годах Ферри как в палате, так и в народных собраниях принял горячее участие в агитации против генерала Буланже, соединившего под своим знаменем как раз все наиболее враждебные Ферри элементы: радикалов, националистов и клерикалов. Во время этой агитации Ферри в одной из своих речей предостерегал Францию от опасности повторить старую ошибку и принять Катилину за Цезаря; в другой речи он дал Буланже кличку «кафешантанного Сент-Арно». На выборах в 1889 году Ферри потерпел неудачу, но в 1891 году был избран в сенат и вновь принял горячее участие в политической деятельности.

В феврале 1893 году он был избран президентом сената, но через три недели скоропостижно умер. В 1896 году ему открыт памятник на его родине, в Сен-Дие (департамент Вогезы).

Как оратор Ферри занимает своеобразное место. Его красноречие приближается скорее к английскому, чем к французскому типу: он мало пользовался обычными во Франции ораторскими приёмами и старался скорее убеждать слушателя, чем увлекать. Его речи всегда полны богатым фактическим материалом, но в личной полемике он нередко прибегал к очень злобным и сильным сарказмам.

Речи Ферри

Собрание его речей (изданное Robiquet, в 6 т.: «Discours et opinions de Jules F.», Париж, 1893-97) представляет ценный материал для истории Третьей республики. Кроме того, он написал «Le Tonkin et la mè re-patrie» (P., 1890). См. «J. Ferry, 1832-93» (1896).

Библиография

• Jules Ferry, sa vie, son œuvre, sa famille. Les Guides du musée de Saint-Dié. — Imprimerie municipale, 1981. — 52 p.
• Pierre Barral. Jules Ferry, une volonté pour la République. — Nancy: Editions Serpentoises, 1985.
• François Brigneau. Jules l’imposteur. — Grez-en-Bouère: Editions Dominique Marin Morin, 1983.
• Jules Ferry, fondateur de la République. / François Furet (dir.). — EHESS, 1985.
• Jean-Michel Gaillard. Jules Ferry. — P.: Fayard, 1989. — 730 p.
• Michel Gaudard de Soulages et Hubert Lamant. Dictionnaire des Francs-Maçons européens. — 2005. — ISBN 2-915461-13-9.
• Jérôme Grévy. La République des opportunistes. — P.: Perrin, 1998.
• Claude Lelièvre. Jules Ferry: la République éducatrice. — Hachette éducation, 1999.
• Gilles Manceron. 1885: le tournant colonial de la République. — P.: La Découverte, 2007. — 166 p.
• René Rémond. Le s-XIX-e. — Seuil, 1974.
• Les Vosgiens célèbres. Dictionnaire biographique illustré. / Albert Ronsin (dir.). — Vagney (88120), Editions Gérard Louis, 1990. — 394 p. — ISBN 2-907016-09-1.
• Premiers ministres et présidents du Conseil. Histoire et dictionnaire raisonné des chefs du gouvernement en France (1815—2007). / Benoît Yvert (dir.). — P.: Perrin, 2007. — 912 p.

Ссылки

• [www.senat.fr/evenement/archives/ferry.html Notice biographique sur le site du Sénat]
• [www.leprintempsdejulesferry.fr/biographie Biographie et liens]
• [www.assemblee-nationale.fr/histoire/loiferry/debat.asp Débats sur la loi du 28 mars 1882]
• [web.archive.org/web/20081020140237/caricaturesetcaricature.over-blog.com/article-11364506.html Caricatures de Jules Ferry]
• [dcalin.fr/textoff/loi_1881.html Texte intégral original de la Loi du 16 juin 1881 (gratuité de l’enseignement primaire)]
• [dcalin.fr/textoff/loi_1882_vo.html Texte intégral original de la Loi du 28 mars 1882 (obligation de l’enseignement primaire)]
• Lettre aux Instituteurs, Jules Ferry, 17 novembre 1883, en ligne et commentée sur le site [www.bibnum.education.fr/scienceshumainesetsociales/histoire-de-lenseignement/jules-ferry-lettre-aux-instituteurs BibNum].
• Водовозов В. В. Ферри, Жюль // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Ферри, Жюль

Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.