Премия «Давид ди Донателло» за лучший сценарий
Премия «Давид ди Донателло» за лучший сценарий (итал. David di Donatello per la migliore sceneggiatura) — один из призов национальной итальянской кинопремии Давид ди Донателло.
Содержание
Победители и номинанты
1970-е
1980-е
- 1980
- Не награждалось
- 1981
- 1982
- 1983
- 1984
- Федерико Феллини и Тонино Гуэрра — И корабль плывет
- Нанни Лой и Эльвио Порта — Меня послал Пиконе
- Руджеро Маккари, Жан-Клод Пешена, Фурио Скарпелли и Этторе Скола — Бал
- Нанни Моретти и Сандро Петралья — Бьянка
- 1985
- 1986
- 1987
- 1988
- Леонардо Бенвенути, Пьеро Де Бернарди и Карло Вердоне — Я и моя сестра (ex aequo)
- Бернардо Бертолуччи и Марк Пиплоу — Последний император (ex aequo)
- Никита Михалков, Александр Адабашьян, Сузо Чекки д’Амико — Очи чёрные
- 1989
1990-е
- 1990
- 1991
- Сандро Петралья, Стефано Рулли и Даниэле Лукетти — Доверенное лицо (ex aequo)
- Маурицио Никетти и Гуидо Манули — Хотеть летать (ex aequo)
- Лилиана Бетти, Марко Феррери и Антонио Марино — Дом улыбок
- Энцо Монтелеони — Средиземное море
- Филиппо Ашоне, Умберто Марино и Серджо Рубини — Станция
- 1992
- Карло Вердоне и Франческа Марчано — Будь проклят день, когда я тебя повстречал
- Сандро Петралья, Андреа Пургатори и Стефано Рулли — Невидимая стена
- Джанни Амелио, Сандро Петралья, Стефано Рулли и Джорджа Чечере — Похититель детей
- Кармине Аморозо, Сузо Чекки д’Амико, Пьеро Де Бернарди и Марио Моничелли — Змеиные родители
- 1993
- 1994
- 1995
- Алессандро Д’Алатри — Senza pelle (ex aequo)
- Луиджи Маньи и Карла Вистарини — Nemici d’infanzia (ex aequo)
- Алессандро Бенвенути, Уго Кити и Никола Дзавальи — Красавицы у бара
- 1996
- 1997
- Фабио Карпи — В иностранном государстве
- Марко Бекис, Умберто Контарелло, Лара Фремдер, Джиджи Рива, Луиджи Рива и Маурицио Дзаккаро — Ягдташ
- Пино Какуччи, Глория Корика и Габриэле Сальваторес — Нирвана
- Сандро Петралья, Франческо Рози и Стефано Рулли — Перемирие
- Леонардо Пьераччони и Джованни Веронези — Ураган
- 1998
- 1999
2000-е
- 2000
- 2001
- 2002
- 2003
- Маттео Гарроне, Массимо Гаудиозо и Уго Кити — Таксидермист
- Анна Павиньяно и Алессандро Д’Алатри — Касомай
- Джанни Ромоли и Ферзан Озпетек — Окно напротив
- Пьеро Де Бернарди, Паскуале Пластино, Фьямма Сатта и Карло Вердоне — Чужая ошибка
- Марко Беллоккьо — Улыбка моей матери
- Габриэле Муччино и Хайдрун Шлеф — Помни обо мне
- 2004
- 2005
- 2006
- Стефано Рулли, Сандро Петралья и Джанкарло Де Катальдо в сотрудничестве с Микеле Плачидо — Криминальный роман
- Нанни Моретти, Франческо Пикколо, Хайдрун Шлеф и Федерика Понтремоли — Кайман
- Сильвио Муччино, Паскуале Пластино, Сильвия Ранфаньи и Карло Вердоне — Мой лучший враг
- Фаусто Брицци, Массимилиано Бруно, Джаннандреа Пекорелли и Марко Мартани — Ночь накануне экзаменов
- Анджело Пасквини, Карла Каваллуцци и Серджо Рубини — Земля
- 2007
- 2008
- Сандро Петралья — Девушка у озера
- Нанни Моретти, Лаура Паолуччи и Франческо Пикколо — Тихий хаос
- Дориана Леондефф, Франческо Пикколо, Федерика Понтремоли и Сильвио Сольдини — Дни и облака
- Дориана Леондефф, Карло Маццакурати, Марко Петтенелло и Клаудио Пьерсанти — Держать дистанцию
- Джорджо Диритти и Фредо Валла — И возвращается ветер на круги своя
- 2009
- Маурицио Брауччи, Уго Кити, Джованни Ди Грегорио, Маттео Гарроне, Массимо Гаудиозо и Роберто Савиано — Гоморра
- Паоло Соррентино — Изумительный
- Фаусто Брицци, Марко Мартани и Массимилиано Бруно — Экс
- Фабио Бонифаччи и Джулио Манфредония — Это выполнимо
- Франческо Бруни и Паоло Вирдзи — Вся жизнь впереди
2010-е
- 2010
- Франческо Бруни, Франческо Пикколо и Паоло Вирдзи — Первое прекрасное
- Джеймс Кэррингтон, Andrea Purgatori, Марко Ризи и Maurizio Cerino — Фортапаш
- Джорджо Диритти, Giovanni Galavotti и Tania Pedroni — Тот, кто придёт
- Иван Котронео и Ферзан Озпетек — Холостые выстрелы
- Марко Беллоккьо и Даниэла Чезелли — Побеждать
- 2011
- 2012
- Паоло Соррентино и Умберто Контарелло — Где бы ты ни был
- Паоло Тавиани и Витторио Тавиани в сотрудничестве с Фабио Кавалли — Цезарь должен умереть
- Нанни Моретти, Франческо Пикколо и Федерика Понтремоли — У нас есть Папа!
- Марко Туллио Джордана, Сандро Петралья и Стефано Рулли — Роман о бойне
- Франческо Бруни — Ништяк!
- 2013
- Роберто Андо и Анджело Пасквини — Да здравствует свобода
- Никколо Амманити, Умберто Контарелло, Франческа Марчано и Бернардо Бертолуччи — Ты и я
- Джузеппе Торнаторе — Лучшее предложение
- Маурицио Брауччи, Уго Кити, Маттео Гарроне и Массимо Гаудиозо — Реальность
- Иван Котронео, Франческа Марчано и Мария Соле Тоньяцци — Я путешествую одна
- 2014
- Франческо Пикколо, Франческо Бруни и Паоло Вирдзи — Цена человека
- Паоло Соррентино, Умберто Контарелло — Великая красота
- Микеле Астори, Пьерфранческо Дилиберто и Марко Мартани — Мафия убивает только летом
- Франческа Марчано, Валия Сантелла, Валерия Голино — Милая
- Валерио Аттанасио, Андреа Гарелло и Sydney Sibilia — Захочу и соскочу
Число побед
- Сандро Петралья: 5
- Фурио Скарпелли: 3
- Леонардо Бенвенути: 3
- Пьеро Де Бернарди: 3
- Уго Кити: 3
- Стефано Рулли: 3
- Серджо Амидеи: 2
- Франческа Аркибуджи: 2
- Джанкарло Де Катальдо: 2
- Массимо Гаудиозо: 2
- Тонино Гуэрра: 2
- Даниэле Лукетти: 2
- Этторе Скола: 2
- Паоло Соррентино: 2
Напишите отзыв о статье "Премия «Давид ди Донателло» за лучший сценарий"
Ссылки
- [www.daviddidonatello.it/ Сайт премии]
|
Отрывок, характеризующий Премия «Давид ди Донателло» за лучший сценарий
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.