Т-18

Т-18 в Бронетанковом музее в Кубинке
Т-18 (МС-1) образца 1927 г.
Классификация	лёгкий пехотный танк
Боевая масса, т	5,30
Компоновочная схема	классическая
Экипаж, чел.	2
История
Годы производства	1928—1931
Годы эксплуатации	1928—1942
Количество выпущенных, шт.	959
Основные операторы
Размеры
Длина корпуса, мм	3500, 4380 с «хвостом»
Ширина корпуса, мм	1760
Высота, мм	2120
Клиренс, мм	315
Бронирование
Тип брони	стальная катаная
Лоб корпуса, мм/град.	16
Борт корпуса, мм/град.	16
Корма корпуса, мм/град.	16
Днище, мм	8
Крыша корпуса, мм	8
Лоб башни, мм/град.	16
Борт башни, мм/град.	16
Корма рубки, мм/град.	16
Крыша башни, мм	8
Вооружение
Калибр и марка пушки	37-мм Гочкиса
Тип пушки	нарезная
Длина ствола, калибров	20
Боекомплект пушки	104
Прицелы	диоптрический
Пулемёты	2 × 6,5-мм Фёдорова
Подвижность
Тип двигателя	рядный 4‑цилиндровый карбюраторный воздушного охлаждения
Мощность двигателя, л. с.	35
Скорость по шоссе, км/ч	16
Скорость по пересечённой местности, км/ч	6,5
Запас хода по шоссе, км	100
Удельная мощность, л. с./т	6,6
Тип подвески	сблокированная попарно, на вертикальных пружинах
Удельное давление на грунт, кг/см²	0,37
Преодолеваемый подъём, град.	36°
Преодолеваемая стенка, м	0,5
Преодолеваемый ров, м	1,85
Преодолеваемый брод, м	0,8
Т-18 на Викискладе?

Для термина «МС-1» см. также другие значения.

Т-18 (МС-1 — малый сопровождения) — советский лёгкий пехотный танк 1920-х годов. Создан в 1925—1927 годах. Стал первым танком советской разработки. Серийно производился с 1928 по 1931 год, всего в нескольких вариантах было выпущено 959 танков этого типа, не считая прототипа. В конце 1920-х — начале 1930-х годов Т-18 составлял основу танкового парка РККА, но довольно быстро был вытеснен более совершенным Т-26. Применялся в бою в конфликте на КВЖД, но в 1938—1939 годах устаревшие и достигшие крайней степени износа Т-18 были в основном сняты с вооружения или использовались как неподвижные огневые точки. В незначительном количестве эти танки ещё оставались в войсках в боеспособном состоянии к началу Великой Отечественной войны и использовались на начальном её этапе.

История создания

Первым произведённым в СССР стал Танк М («Красное Сормово», «Рено-Русский»), за основу был взят французский «Рено FT-17», несколько экземпляров которого было захвачено Красной армией в 1919 году.

Трофейный танк «Рено» FT-17 был предоставлен заводу «Красное Сормово», которому было поручено наладить его серийное производство с выпуском первой партии из 15 единиц к концу 1920 года. Но машина эта более походила на груду металла, как вспоминает потомственный рабочий и строитель танка Иван Ильич Волков, на ней отсутствовал мотор, трансмиссия и многие другие элементы. Конструкторам завода предстояло решить важнейшую задачу: восстановить в чертежах все узлы боевой машины. Группа инженеров, возглавляемая Н. И. Хрулевым и П. И. Салтановым, энергично взялась за дело, на помощь к сормовцам приехали петроградские конструкторы с Ижорского завода, а также принимали участие рабочие завода «АМО».

Несмотря на многочисленные трудности, завод сумел собрать первый собственный танк к августу 1920 года, а вскоре изготовить и остальные 14 заказанных машин. Однако из-за экономических и политических затруднений того периода дальнейшее производство танка не велось. Позже создали Т-16 и Т-17. Цифровой индекс этих танков взят с Рено FT-17.

Практически к вопросу производства танков вернулись в 1926 году, когда была принята трёхлетняя программа танкостроения. Она предусматривала в качестве плана-минимума организацию одного танкового батальона и учебной роты, оснащённых пехотными танками, а также одного батальона и роты, оснащённых танкетками. По расчётам это требовало производства 112 машин каждого из типов. В сентябре было проведено совещание командования РККА, руководства ГУВП и Орудийно-арсенального треста (ОАТ), посвящённое вопросам танкостроения и выбору танка для предстоящего массового производства. FT-17 был сочтён излишне тяжёлым, малоподвижным и слабо вооружённым. А стоимость одного «Танка М» («Рено-Русского») составляла 36 тыс. рублей, что не соответствовало требованиям трёхлетней программы, предусматривавшей суммарные затраты в 5 млн рублей для своей реализации при стоимости одного пехотного танка на уровне 18 тыс. рублей.

Работы по созданию более совершенного танка в СССР к тому времени уже велись. В 1924 году Комиссией по танкостроительству были разработаны ТТТ к танку сопровождения пехоты, утверждённые в конце того же года. В соответствии с ними предполагалось создание танка массой в 3 тонны, с вооружением из 37-мм пушки или пулемёта, 16-мм бронёй и максимальной скоростью в 12 км/ч. При этом с 1924 года для перенятия зарубежного опыта в течение двух лет шло изучение трофейных иностранных танков, из которых наиболее благоприятное впечатление произвёл итальянский «Фиат 3000», являвшийся усовершенствованным вариантом FT-17. Один повреждённый экземпляр этого танка, очевидно, захваченный в ходе Советско-польской войны, был передан бюро в начале 1925 года. В соответствии с требованиями комиссии Танковым бюро был разработан проект танка, получившего обозначение Т-16. Весной 1925 года, после рассмотрения проекта в штабе РККА, ТТТ были скорректированы: допустимая масса танка была увеличена до 5 тонн, чтобы обеспечить размещение более мощного двигателя и одновременную установку пушки и пулемёта.

Чтобы ускорить работу, для изготовления опытного образца танка был выделен завод «Большевик», имевший в то время лучшие производственные мощности. К марту 1927 года был закончен прототип Т-16. При общем сходстве с FT-17 новый танк за счёт лучшей компоновки имел значительно меньшую длину корпуса и как следствие — меньшую массу и лучшую подвижность; значительно меньшей, по сравнению с «Рено-Русским», оказалась и его стоимость. Вместе с тем испытания Т-16 выявили у него множество недостатков, в основном в силовой установке и ходовой части. Второй прототип, при постройке которого были учтены эти замечания, был закончен к маю того же года и получил обозначение Т-18. 11—17 июня танк был подвергнут государственным испытаниям, которые в целом прошёл успешно, и по итогам которых он был 6 июля принят на вооружение под обозначением «малый танк сопровождения обр. 1927 г.» (МС-1) или Т-18.

Серийное производство

1 февраля 1928 года заводу «Большевик» был выдан первый заказ на производство 108 серийных Т-18 в течение 1928—1929 годов. Первые 30 из них, строившиеся на средства Осоавиахима, необходимо было поставить уже до осени 1928 года и с этой задачей завод успешно справился. С апреля 1929 года к производству танка был подключён Мотовилихинский машиностроительный завод, являвшийся дублёром по выпуску Т-18, но освоение производства на нём шло медленнее, тем более, что в поставках двигателя, трансмиссии, гусениц и брони он зависел от завода «Большевик». План по выпуску танка на 1929 год выполнен не был, но поскольку новый танк тем не менее постепенно осваивался в производстве, в 1929—1930 годах план выпуска был увеличен уже до 300 единиц. По другим данным, по программе «Система танко-тракторо-авто-броневооружения РККА», разработанной под руководством начальника штаба РККА, план выпуск Т-18 на 1929—1930 годы составил 325 единиц.

Тем временем устаревший 6,5-мм спаренный пулемёт системы Фёдорова был заменён в танке одиночным новым 7,62-мм ДТ-29, с 1930 года ставшим стандартным советским танковым пулемётом. Такой модернизированный танк получил обозначение МС-1 (Т-18) обр. 1929 г. и отличался от ранней модификации также увеличением боекомплекта к пушке с 96 до 104 выстрелов и незначительными изменениями в конструкции лобовой части корпуса.

К 1929 году Т-18 уже не отвечал возросшим требованиям РККА к танкам и должен был быть заменён новым Т-19, однако разработка и развёртывание производства последнего требовали времени. Поэтому на прошедшем 17—18 июля заседании РВС, на котором была принята новая система бронетанкового вооружения, делавшая Т-18 устаревшим, одновременно было решено до появления замены ему сохранять Т-18 на вооружении, вместе с принятием мер по увеличению его скорости до 25 км/ч. Как результат, Т-18 подвергся существенной модернизации. Вооружение Т-18 планировалось усилить путём установки длинноствольной — «большой мощности», по терминологии того времени — 37-мм пушки, а для уравновешивания башни, потяжелевшей бы после этого в лобовой части, она была снабжена развитой кормовой нишей, которую планировалось также использовать для установки радиостанции. Но в реальности ни новая пушка, ни танковая радиостанция на Т-18 так и не попали. Изменениям подверглась и силовая установка, мощность двигателя была увеличена с 35 до 40 л. с., а в трансмиссию были введены четырёхступенчатая коробка передач и новый многодисковый фрикцион. Ряд других, менее значительных, изменений были введены и в других узлах машины. Такой модернизированный танк был принят на вооружение под обозначением МС-1 (Т-18) обр. 1930 г.

Производство Т-18 продолжалось до конца 1931 года, когда его сменил в производстве новый танк сопровождения пехоты — Т-26. Часть машин, выпущенных в 1931 году, была принята военной приёмкой только в начале 1932 года, поэтому в некоторых источниках говорится, что производство Т-18 было закончено только в этом году. Всего же за четыре года выпуска, в четырёх производственных сериях, было изготовлено 959 серийных танков Т-18 всех модификаций; в некоторых источниках также встречается цифра в 962 танка, но в неё входят и прототипы (Т-16, эталонный Т-18 и Т-19).

График поставок Т-18, включая прототипы, промышленностью в РККА
Год	1926	1927	1928	1929	1930	1931	Всего
Число танков	2	23	85	317	90	445	962

График выпуска и приёмки Т-18
Год	1928—1929	1930	1931	1932	Всего
Выпущено	121	325	513	—	959
Принято военной приёмкой	96	331	511	21	959

Дальнейшее развитие

Танки для замены Т-18

На заседании РВС 17—18 июля 1929 года, вместе с признанием Т-18 устаревшим, было выдвинуто требование создания нового танка поддержки пехоты для его замены. Разработка проекта, получившего обозначение Т-19, была поручена главному конструкторскому бюро Орудийно-арсенального треста. Новый танк получил подвеску по образцу французского NC-27, который как и Т-18 являлся дальнейшим развитием FT-17. Т-19 был значительно длиннее Т-18, что позволяло улучшить проходимость и уменьшить колебания танка на ходу. Вооружение Т-19 должно было состоять из создававшейся для Т-18 37-мм пушки БС-3 и пулемёта в одноместной башне, кроме того, в состав экипажа вводился стрелок с курсовым пулемётом ДТ-29. Для повышения бронестойкости корпуса его листы предполагалось размещать под большими углами наклона.

Поскольку создание Т-19, которое предполагалось завершить ещё к 15 января 1930 года, затягивалось, помимо продолжения производства Т-18 было решено провести его капитальную модернизацию. Проект получил обозначение «Т-18 улучшенный» или Т-20, а его разработка велась зимой—весной того же года. В нём были ликвидированы некоторые недостатки, явившиеся следствием создания Т-18 из Т-16. Основные изменения в танке коснулись корпуса, который получил более рациональную конструкцию, что позволило упростить и облегчить его, а также увеличить объём надгусеничных полок и размещённых в них топливных баков. Из ходовой части Т-20 был убран одиночный опорный каток и изменено расположение остальных, как опорных, так и поддерживающих, а также поднят ленивец. Первый броневой корпус Т-20 был изготовлен в мае 1930 года. Предполагалось также установить на танк новый двигатель мощностью 60 л. с., но он был готов только к октябрю того же года и на испытаниях развил мощность лишь в 57 л. с. В октябре также были изготовлены опытные сварные броневые корпуса для Т-20, но несмотря на их перспективность и хорошие результаты испытаний обстрелом, применение сварки в серийном производстве в то время представлялось проблематичным.

Работы по Т-20 также затягивались. По планам первые 15 танков должны были быть готовы до 7 ноября 1930 года, на 1931—1932 годы было заказано производство ещё 350 единиц, но первый прототип не был полностью закончен и в 1931 году. Сравнительные испытания прототипов Т-20 (практически завершённого к их моменту) и Т-26, проведённые в январе 1931 года, показали преимущество последнего, что привело к прекращению дальнейших работ над Т-20. Работы по Т-19 продолжались и первый его прототип был в основном завершён в июне — августе 1931 года. Это не касалось башни, вместо которой была установлена башня серийного Т-18. Характеристики Т-19 оказались хуже запланированных и уступали Т-26, который вдобавок оказался намного дешевле. В результате работы над Т-19 были свёрнуты в пользу Т-26, в том же году сменившего Т-18 на сборочных линиях.

Попытки модернизации Т-18

Одним из направлений модернизации Т-18 в первые годы стало повышение проходимости, прежде всего в части преодоления рвов. В 1929 году один танк был в опытном порядке оснащён вторым «хвостом» спереди, снятым с другого Т-18. Из-за характерного вида переоборудованный танк получил прозвища «носорог» и «тяни-толкай». Хотя ширина преодолеваемого рва при этом возросла, обзор для механика-водителя резко ухудшился, в результате чего в серию подобная модификация не пошла. Предлагался также проект установки на Т-18 поворотной стрелы с колёсами, опускавшимися в ров, после чего танк мог бы преодолевать препятствие по ним. Помимо этого, колёса могли использоваться для подмятия проволочных заграждений. Сведения о том, был ли этот проект воплощён в металле, отсутствуют, хотя позднее подобные устройства в СССР разрабатывались уже для более современных танков.

В 1933 году в конструкторском бюро завода «Большевик» был разработан проект модернизации танка, получивший обозначение МС-1а с измененной ходовой частью, которая включала новое ведущее колесо диаметром 660 мм, и элементы ходовой части танка Т-26 (полторы тележки с упругим элементом в виде листовых рессор и поддерживающие катки). Предполагалось, что с помощью этого удастся повысить ресурс ходовой части и скорость движения, а также уменьшить продольные колебания танка на ходу. Однако испытания опытного образца, начавшиеся 19 мая 1933 года, показали, что его подвижность даже ухудшилась и дальнейшие работы по МС-1а были прекращены.

Когда в 1937 году перед Автобронетанковым управлением была поставлена задача модернизации остававшихся на вооружении устаревших образцов бронетехники, одним из первых кандидатов на неё стал Т-18. Проект модернизации, получивший обозначение Т-18М, был разработан в 1938 году в конструкторском бюро завода № 37 под руководством Н. А. Астрова. Основным изменением стала замена изношенной силовой установки двигателем ГАЗ М-1 мощностью 50 л. с., устанавливавшимся также на малом танке Т-38 и установка взятых от него же коробки передач, ведущих колёс и механизма поворота по типу бортовых фрикционов. В связи с этим незначительно изменена была и форма корпуса, который также лишился «хвоста». Доработке подверглась также ходовая часть, а башня была облегчена за счёт ликвидации кормовой ниши и изменения формы командирской башенки. На танк устанавливалась 37-мм пушка Б-3 или 45-мм 20-К, к тому времени уже серийно производившаяся в течение нескольких лет. Был построен единственный прототип Т-18М, прошедший испытания в марте 1938 года. По их результатам было отмечено, что несмотря на явное повышение характеристик танка, модернизация создала и некоторые новые проблемы. В целом же был сделан вывод, что боевая ценность Т-18М не оправдывает затрат на модернизацию существующего танкового парка, в связи с чем дальнейшие работы в этом направлении были прекращены.

Тактико-технические характеристики

ТТХ FT-17 и семейства танков Т-18
	FT-17	Т-16	Т-18 обр. 1927 г.	Т-18 обр. 1929 г.	Т-18 обр. 1930 г.	Т-20	Т-18М (МС-1 обр. 1938 г.)
Размеры
Длина без «хвоста»	4,12	3,42	3,47	3,47	3,45	3,47	3,52
Длина полная	5,01	4,35	4,38	4,38	4,35	4,50	4,30
Ширина, м	1,74	1,80	1,76	1,76	1,76	1,76	1,75
Высота, м	2,38	2,03	2,12	2,12	2,12	2,15	2,18
Боевая масса, т	6,47 / 6,68	5,05	5,30	5,50	5,90	5,80	5,80
Бронирование, мм
Лоб корпуса	16	16	16	16	16	15	16
Борта и корма корпуса	16	16	16	16	16	15	16
Лоб, борта и корма башни	16 / 22	16	16	16	16	16	16
Крыша	8	8	8	8	8	7	8
Днище	8	8	8	8	8	7	8
Вооружение
Пушка	37-мм «Гочкис» SA18 или 1 × 7,62-мм mle.1914	37-мм «Гочкис»	37-мм «Гочкис» или ПС-1	37-мм «Гочкис» или ПС-1	37-мм «Гочкис» или ПС-1	37-мм «Гочкис» или ПС-1	37-мм Б-3 или 45-мм 20-К
Пулемёты		2 × 6,5-мм Фёдорова	2 × 6,5-мм Фёдорова	2 × 6,5-мм Фёдорова	1 × 7,62-мм ДТ	1 × 7,62-мм ДТ	1 × 7,62-мм ДТ
Боекомплект, выстрелов / патронов	237 / 4800	81 / 4000	96 / н/д	104 / 2016	104 / 2016	109 / 3000	н/д / 1449
Подвижность
Двигатель	бензиновый 4‑цилиндровый 39 л. с.	бензиновый 4‑цилиндровый 35 л. с.	бензиновый 4‑цилиндровый 35 л. с.	бензиновый 4‑цилиндровый 35 л. с.	бензиновый 4‑цилиндровый 40 л. с.	бензиновый 4‑цилиндровый 60 л. с.	бензиновый 4‑цилиндровый ГАЗ М-1 50 л. с.
Удельная мощность, л. с./т	6,03 / 5,83	6,93	6,60	6,36	6,78	6,89	8,62
Максимальная скорость по шоссе, км/ч	7,8	13	16,4	н/д	18,5	22	24,3
Максимальная скорость по просёлку, км/ч	3,5	н/д	6,5	н/д	н/д	н/д	н/д
Запас хода по шоссе, км	35	100	100	н/д	120	192	н/д
Удельное давление на грунт *, кг/см²	0,60	0,378	0,37	н/д	0,374	0,33	0,37
Преодолеваемый ров, м	1,35	1,5	1,85	1,85	1,85	1,9	н/д
Преодолеваемая стенка, м	0,6	0,5	0,5	0,5	0,55	0,55	н/д
Преодолеваемый брод, м	0,7	0,72	0,8	0,8	0,8	0,8	н/д

• Надо иметь в виду, что для наших танков дано удельное давление при погружении на 100 мм, когда длина опорной поверхности возрастает от 1700 мм (для твердого грунта) до 2630 мм. То есть, на твердом грунте удельное давление будет составлять вместо 0,37 уже 0,57 кг/см², и «разительное отличие» от Рено-FT17 и его зарубежных аналогов пропадает.

Описание конструкции

Т-18 имел классическую компоновку с расположением моторно-трансмиссионного отделения в кормовой части танка, а совмещённого отделения управления и боевого — в лобовой. Экипаж танка состоял из двух человек — механика-водителя и командира, также выполнявшего функции стрелка.

Броневой корпус и башня

Т-18 имел равнопрочную противопульную бронезащиту. Броневой корпус и башня танка собирались из катаных листов броневой стали толщиной 8 мм для горизонтальных поверхностей и 16 мм для вертикальных. Сборка броневых конструкций осуществлялась на каркасе, в основном при помощи заклёпок, тогда как кормовые листы были выполнены съёмными и крепились на болтах. На первых танках 8-мм бронелисты выполнялись из двухслойной, а 16-мм — из трёхслойной брони, изготовлявшейся по способу А. Рожкова, но на последующих машинах для удешевления производства перешли к обычной гомогенной броне.

Форма корпуса — со ступенчатой лобовой частью и развитыми надгусеничными нишами, установка броневых листов — в основном вертикальная или с незначительными углами наклона. Внутри корпус разделялся перегородкой между моторным и боевым отделениями. Для высадки и посадки командира служил круглый люк в крыше башни, а механик-водитель имел трёхстворчатый люк в лобовой части корпуса. Створка в верхнем лобовом листе открывалась вверх, а две остальные в среднем лобовом листе откидывались в стороны. Доступ к агрегатам двигателя и трансмиссии осуществлялся через откидные кормовой лист и крышу моторного отделения, ещё один двухстворчатый люк имелся в моторной перегородке для доступа к силовой установке изнутри танка. Танки раннего выпуска имели также люк в днище моторного отделения под картером двигателя, но на танках образца 1930 года он был упразднён. В днище боевого отделения располагался люк для выброса стреляных гильз и удаления попавшей в корпус воды. Воздух к двигателю поступал через броневой воздухозаборник в крыше моторного отделения, а вывод нагретого воздуха осуществлялся через отверстие в корме.

Башня Т-18 обр. 1927 г. имела в плане форму, близкую к правильному шестиугольнику, с незначительным наклоном вертикальной брони. На крыше башни имелась командирская башенка, закрывавшаяся откидным грибовидным колпаком, служившим и крышкой люка командира. Вооружение размещалось в двух передних гранях башни, пушка — в левой, а пулемёт — в правой, однако при необходимости на Т-18 обр. 1927 г. он мог переноситься в дополнительную амбразуру в левой задней грани, на танках обр. 1930 г. упразднённую. Для вентиляции в башне имелись вентиляционные отверстия в основании командирской башенки, которые могли закрываться кольцевой броневой заслонкой, а также вентиляционное окошко в правом борту; средства принудительной вентиляции отсутствовали. Башня устанавливалась на подбашенном листе на шариковой опоре и поворачивалась вручную, при помощи спинного упора. В качестве сиденья командира служил подвесной ремень. На Т-18 обр. 1930 г. башня получила развитую кормовую нишу, по проекту предназначавшуюся для установки радиостанции. Однако из-за отсутствия радиостанций кормовая ниша башни обычно использовалась для размещения боекомплекта.

Вооружение

Основным вооружением Т-18 являлась 37-мм танковая пушка системы Гочкиса на танках ранних выпусков и модели Гочкис-ПС — на основной части машин. Пушка Гочкиса была создана на основе морской пушки, отличаясь от неё иной конструкцией затвора. Орудие имело длину ствола в 20 калибров / 740 мм, клиновый затвор, гидравлический компрессор-тормоз и пружинный накатник. С 1928 года её должна была заменить спроектированная П. Сячинтовым пушка ПС-1, представляющая собой усовершенствованный вариант пушки Гочкиса. Её конструктивными отличиями от прототипа были более длинный ствол с дульным тормозом, использование более мощного выстрела, изменения в ударно-спусковом механизме и ряд других деталей. Однако освоение нового выстрела сочли нецелесообразным, и в оригинальном виде ПС-1 не выпускалась, вместо неё в производство пошло «гибридное» орудие, представляющее собой наложение ствола пушки Гочкиса на механизмы пушки ПС-1. Данное орудие известно как «Гочкис-ПС», «Гочкис тип 3» или под заводским индексом 2К.

Пушка размещалась слева в лобовой части башни на горизонтальных цапфах, наводка орудия в вертикальной плоскости осуществлялась его качанием при помощи плечевого упора, в горизонтальной плоскости — поворотом башни. Наведение на большинстве выпущенных танков осуществлялось при помощи простого диоптрического прицела, но на части танков выпуска 1930—1931 годов устанавливались телескопические прицелы производства Мотовилихинского машиностроительного завода, обеспечивавшие увеличение ×2,45 и поле зрения в 14°20′.

Обе пушки использовали один и тот же ассортимент боеприпасов, боекомплект состоял из 96 на Т-18 обр. 1927 г., или 104 на Т-18 обр. 1929 и 1930 гг., унитарных выстрелов с (бронебойными) и осколочными снарядами и картечью. Выстрелы размещались в брезентовых сумках в боевом отделении в корпусе танка.

Боеприпасы пушек Гочкис и Гочкис-ПС
Тип снаряда	Масса выстрела, кг	Масса снаряда, кг	Масса ВВ, г	Дульная скорость, м/с	Дальность табличная, м
чугунное ядро Гочкиса	0,71	0,50	—	н/д	н/д
стальная осколочная граната	0,71	0,50	40	н/д	н/д
чугунная осколочная граната	0,72	0,51	н/д	н/д	н/д
картечь	н/д	н/д	75 пуль	н/д	н/д
картечь, короткая	0,65	0,51	50 пуль	н/д	н/д

Кроме пушки, Т-18 вооружались спаренным 6,5-мм пулемётом Фёдорова, размещавшимся в шаровой установке справа в лобовой части башни, его боекомплект составлял 1800 патронов в коробчатых магазинах по 25 патронов. На Т-18 обр. 1929 г. он был заменён принятым к тому времени в качестве единого танкового 7,62-мм пулемётом ДТ-29, имевшим боекомплект в 2016 патронов в 32 дисковых магазинах по 63 патрона.

Средства наблюдения и связи

В небоевой обстановке механик-водитель вёл наблюдение за местностью через свой открытый люк для посадки-высадки. Для наблюдения в боевых условиях у него имелся расположенный справа в верхней крышке люка перископический смотровой прибор, а также три смотровых щели в скуловых листах корпуса и с левой стороны крышки люка. Защитных стёкол щели не имели, но могли закрываться с внутренней стороны броневыми заслонками. Командир танка вёл наблюдение за местностью из командирской башенки, по периметру которой имелось пять смотровых щелей аналогичной конструкции, либо же через прицелы оружия.

Единственным средством внешней связи служила флажковая сигнализация, планировалась установка радиостанции на Т-18 обр. 1930 г., но в действительности этого сделано не было. Часть танков выполнялась в командирском варианте, отличаясь от линейных машин только установкой мачты для вывешивания флажков, придававшей им лучшую заметность. Каких-либо специальных средств внутренней связи на Т-18 не имелось.

Двигатель и трансмиссия

Т-18 оснащался рядным 4-цилиндровым четырёхтактным карбюраторным двигателем воздушного охлаждения, конструкции А. Микулина. Мощность силовой установки на танках ранних выпусков составляла 35 л. с. при 1800 об/мин, на Т-18 обр. 1930 г. её увеличили до 40 л. с. Двигатель размещался в моторно-трансмиссионном отделении поперечно, что позволяло значительно сократить длину последнего. Два топливных бака общим объёмом 110 литров размещались в надгусеничных нишах. Значительная роль в создании, серийном сопровождении, доработках и модернизации силовой установки танка Т-18 принадлежала конструктору моторостроительного КБ завода «Большевик» баронессе Лили-Марии Яльмаровне Пальмен.

За исключением бортовых передач трансмиссия Т-18 была объединена в едином блоке с двигателем, в её состав на танках ранних выпусков входили:

• однодисковый главный фрикцион сухого трения;
• механическая трёхступенчатая коробка передач;
• механизм поворота по типу конического дифференциала;
• два ленточных тормоза, служивших как для поворота, так и для торможения танка;
• две однорядные бортовые передачи, встроенные в ступицы ведущих колёс.

Т-18 обр. 1930 г. отличались от танков ранних выпусков установкой многодискового главного фрикциона с трением рабочих поверхностей в масле (сталь по стали) и четырёхступенчатой коробки передач, а также изменённым электрооборудованием двигателя.

Ходовая часть

Ходовая часть Т-18 первых серий применительно к каждому борту состояла из ленивца, ведущего колёса, семи обрезиненных сдвоенных опорных катков малого диаметра и трёх обрезиненных сдвоенных поддерживающих катков. На танках позднего выпуска ввели четвёртый поддерживающий каток. Шесть задних опорных катков были сблокированы по два на балансирах, подвешенных на прикрытых защитными кожухами вертикальных цилиндрических пружинах. Передний опорный каток крепился на отдельном рычаге, соединённом с передней тележкой подвески и подрессоривался отдельной наклонной пружиной. Свою амортизацию в виде листовых рессор имели в зависимости от времени выпуска танка два или три передних поддерживающих катка.

Гусеницы Т-18 — стальные, гребневого зацепления, крупнозвенчатые. Согласно инструкции, каждая гусеница состояла из 51 трака шириной 300 мм, но в реальности их число варьировалось от 49 до 53. На танках ранних выпусков траки имели сложную конструкцию из нескольких частей, соединявшихся клёпкой, но с 1930 года танки стали комплектоваться новой гусеницей из цельнолитых траков, обладавшей лучшим сцеплением с грунтом по сравнению с предыдущим вариантом.

Электрооборудование

Электрооборудование было однопроводным с напряжением бортовой сети 12 В. В качестве источников электрической энергии использовались генератор постоянного тока и 12-вольтовая стартерная аккумуляторная батарея ёмкостью 100 А·ч. Система зажигания от магнето. Пуск двигателя производился электрическим стартером или пусковой рукояткой.

Машины на базе Т-18

Став первой серийной танковой базой в СССР, Т-18 использовался во многих ранних проектах специальных машин. Но, как из-за малых размеров базового танка, так и вследствие того, что уже к 1929 году он считался устаревшим, подавляющее большинство этих разработок не вышло за проектную стадию и даже те немногие, что всё же были воплощены в металле, на вооружение приняты не были.

Телетанки

Наибольшее развитие из всех специальных машин на базе Т-18 получили телетанки. В 1927 году Центральной лабораторией проводной связи была разработана опытная аппаратура радиоуправления для танка. Установленная на Т-18 четырёхкомандная система управления «Мост-1» обеспечивала поворот танка, включение и выключение главного фрикциона (то есть движение/остановку танка). Разработанная позднее усовершенствованная версия аппаратуры позволяла управлять одновременно движением трёх танков. Испытания опытного образца телетанка, начавшиеся 23 марта 1930 года, вместе с аналогичными экспериментами годом ранее с использованием базы «Рено-Русского» показали принципиальную правильность идеи.

В 1933 году был изготовлен танк, оснащённый улучшенной шестнадцатикомандной аппаратурой управления и получивший в 1934 году обозначение ТТ-18. Новая аппаратура позволяла танку дополнительно менять скорость и направление движения, глушить и заводить двигатель, а также использовать находившееся на борту специальное оборудование — заряд ВВ и химические приборы. Максимальная дальность управления составляла 1500 метров, реальная — 500—1000 метров. По разным данным было изготовлено от пяти до не менее чем семи ТТ-18, управление которыми осуществлялось с ради́йного танка на базе Т-26. Пять ТТ-18 в январе — феврале и октябре 1933 года прошли испытания, которые показали, что из-за малых массы и габаритов, телетанк был практически не способен двигаться по прямой, так как его постоянно уводило в сторону на неровностях местности. В связи с прекращением производства Т-18 дальнейшие работы в этом направлении были ориентированы на использование Т-26 в качестве базы.

Самоходные артиллерийские установки

Разработка комплекса самоходно-артиллерийских установок (САУ) на шасси Т-18 была начата в декабре 1927 года Научно-исследовательским бюро АНИИ в рамках «Основных технических требований по системе вооружения». Список предполагавшихся к разработке вариантов включал САУ с 76,2-мм полковой пушкой для непосредственной поддержки пехоты, 45-мм пушкой на роль истребителя танков и две ЗСУ, с 7,62-мм пулемётной установкой и со спаренной 37-мм автоматической пушкой. Однако реально полностью проработан был только проект 76-мм САУ СУ-18. Орудие монтировалось в полностью закрытой броневой рубке, размещавшейся над боевым отделением и нависавшей над лобовой частью танка, опираясь рамой на средний лобовой лист. Уже на проектной стадии стало очевидным, что добиться удовлетворительного размещения 76-мм орудия с расчётом на базе Т-18 без её капитальной переделки невозможно, поэтому, хотя 11 июня 1930 года было принято решение о постройке прототипа САУ до 10 октября того же года, позднее оно было отменено и дальнейшие разработки в этом направлении переведены на базу более крупного Т-19.

В 1931—1932 годах прорабатывалась возможность использования Т-18 для перевозки 122-мм или 152-мм гаубицы. Однако на испытаниях танка, нагруженного балластом, равным весу 152-мм гаубицы, выяснилось, что он вовсе не может сдвинуться с места на мягком грунте, поэтому работы в этом направлении были также прекращены.

Транспортёры

Помимо этого, был разработан подвозчик боеприпасов — «танк снабжения» в тогдашней терминологии — предназначавшийся для снабжения в боевых условиях САУ на базе Т-18 и Т-19. Транспортёр не имел башни и надгусеничных ниш корпуса, топливные баки из которых были перенесены в боевое отделение. Вместо этого, на надгусеничных полках размещалось по контейнеру из 5—7-мм брони, внутри которых могли перевозиться до 50 76,2-мм выстрелов в 10 ящиках, 192 45-мм выстрела в 16 лотках или эквивалентное по массе количество коробок с 7,62-мм патронами. Проект получил одобрение, но построен даже в виде прототипа так и не был.

В 1930 году главным конструкторским бюро ГАУ был разработан проект бронированного трактора на базе Т-18, а в апреле 1931 года был построен его прототип. Бронетрактор отличался от танка открытым сверху корпусом, над которым мог натягиваться тент для защиты от непогоды, а также несколько изменённой ходовой частью. Помимо водителя, трактор мог перевозить в корпусе ещё троих человек. В июне 1931 года трактор прошёл полигонные испытания, выявившие его малопригодность для буксировки грузов, а также сложность конструкции и ненадёжность в эксплуатации, в связи с чем дальнейшие работы по нему были прекращены.

Химические (огнемётные) танки

В 1932 году на базе Т-18 был создан химический танк ХТ-18. От линейного танка образца 1930 года он отличался лишь открытой установкой на «хвосте» химического прибора ТДП-3, который мог использоваться для распыления отравляющих веществ, дегазации местности или установки дымовой завесы. Танк прошёл испытания летом 1932 года на НИХП ХКУКС РККА, однако на вооружение принят не был, хотя опыты с ним продолжались ещё до 1934 года. Прорабатывался и проект огнемётного танка ОТ-1 с установкой огнемёта на «хвосте», для обороны от вражеской пехоты. Позднее был также разработан проект огнемётного танка с установкой огнемётного оборудования в башне на месте пушки, с ограниченными углами горизонтальной наводки, во избежание перекручивания шлангов подачи огнесмеси из боевого отделения. Дальнейшие работы в этом направлении были прекращены, поскольку к тому времени химические (огнемётные) танки разрабатывались уже на более совершенном шасси Т-26.

Инженерные машины

После принятия в 1929 году программы «Система танко-тракторо-авто-броневооружения РККА», предусматривавшей создание механизированных переправочных средств, первый проект самоходного моста был разработан на базе Т-18. Проект, обозначавшийся как «штурмовой сапёрный танк», предусматривал установку на лишённый башни танк выдвижного деревянного двухколейного моста, обеспечивавшего переправу через реки или рвы шириной до 4 метров автомобилей, танкеток и малых танков. Кроме этого, машина оснащалась буром для бурения шурфов и механической пилой по дереву. Как и другие машины на базе Т-18, штурмовой сапёрный танк не вышел за стадию проекта.

Окраска, тактические и опознавательные знаки

В соответствии с изданным весной 1927 года приказом, стандартизировавшим окраску бронетехники, Т-18 первоначально целиком окрашивались в светло-зелёный «травяной» цвет. Тактический знак, обозначавший принадлежность танка внутри полка, наносился на надгусеничных нишах и передней кромке командирской башенки, а на командирских машинах — ещё и на корме башни. Ранний вариант тактического знака состоял из последовательно вписанных друг в друга треугольника, круга, квадрата и римской цифры, обозначавших, соответственно, батальон, роту в батальоне, взвод в роте и номер конкретной машины во взводе. Первые три из них выражались цветом фигуры — красный для первого, белый для второго и чёрный для третьего. Запасные танки в батальоне несли только контурный треугольник соответствующего батальону цвета.

Новая более проработанная система окраски и обозначений была введена в 1929 году. Общая окраска была заменена на тёмно-зелёную, как менее заметную на фоне листвы и хвои деревьев. Изменился и тактический знак, в его состав теперь входили: арабская цифра высотой 30 см, обозначавшая номер машины во взводе, командирские машины обозначались отсутствием этой цифры; расположенное правее неё цветовое кольцо, обозначавшее номер батальона и вписанная в кольцо вертикальная дробь, в числителе которой был обозначен номер роты, а в знаменателе — взвода. В системе цветовых обозначений чёрный, как малозаметный на тёмно-зелёном фоне, был заменён на жёлтый. В дальнейшем, до начала Великой Отечественной войны, система окраски и обозначений неоднократно менялась, но Т-18, практически снятые с вооружения, это мало затрагивало.

Организационно-штатная структура

В РККА Т-18 поступали на вооружение танковых батальонов, включавшихся в состав механизированных частей. В состав танкового батальона входили взводы управления и восстановления (штабной и ремонтный), артбатарея с двумя 76-мм полевыми орудиями и две или три танковые роты, в каждой из которых насчитывалось три взвода по три танка и один штабной танк. С 1929 года Т-18 поступали в механизированные полки, с одним двухротным танковым батальоном в каждом, насчитывавшие, таким образом, всего 20 танков на полк. С 1930 года началось формирование механизированных бригад, в состав которых входил танковый полк с двумя батальонами Т-18 трёхротного состава. Всего, таким образом, в механизированной бригаде насчитывалось 60 Т-18.

Эксплуатация и боевое применение

Ранние годы

Первые Т-18 начали поступать в войска в 1928 году, а уже к следующему году заняли место основного танка на вооружении РККА. Из общего числа выпущенных танков этого типа 103 машины были сразу же переданы в распоряжение Осоавиахима и других военно-технических учебных заведений, 4 были переданы ОГПУ, 2 — Четвёртому управлению и 1 — Военно-химуправлению РККА, остальные поступили на вооружение различных бронетанковых подразделений. Т-18 активно использовались для боевой подготовки как бронетанковых подразделений, так и других родов войск, отрабатывавших тактику противотанковой обороны. На этом раннем этапе Т-18 сыграли важную роль и в отработке взаимодействия танков с пехотой.

Конфликт на КВЖД

Впервые Т-18 были применены в бою в ходе конфликта на КВЖД в ноябре 1929 года. Осенью Забайкальской группе Особой Дальневосточной армии (ОДВА) была придана рота из 10 танков, один из которых был сильно повреждён при транспортировке и разобран на запчасти для ремонта девяти оставшихся, которые и приняли участие в Мишаньфусской наступательной операции 17—19 ноября. Танки начали выдвижение на исходные позиции поздно вечером 16 ноября, при этом они не были полностью заправлены топливом и почти не имели боекомплекта к орудиям, а три машины не были оснащены пулемётами. В ходе ночного марша, не имея даже карты местности, танки потеряли друг друга и к намеченной точке прибыли лишь четыре из них. Здесь они были заправлены и получили по 40 снарядов к орудию, после чего утром 17 ноября довольно успешно проявили себя при штурме китайских позиций. Двое из отставших танков вышли в расположение других советских частей, где не имея снарядов, всё же сумели поддержать атаку пехоты 106-го стрелкового полка, использовавшей их для прикрытия от вражеского огня. К середине дня эти два танка всё же присоединились к остальным и рота, уже в составе шести машин, предприняла попытку штурма китайских укреплений, но была остановлена противотанковым рвом. Боевых потерь рота за день не понесла, но два танка вышли из строя по техническим причинам, хотя один из них был отремонтирован в тот же день. К вечеру прибыли ещё два отставших танка, блуждавшие по степи после потери отряда, пока у них не кончилось топливо, у третьего же вышла из строя коробка передач.

На следующий день рота в составе семи танков вновь поддерживала пехоту при штурме укреплённых позиций китайцев, но какого-либо результата им удалось добиться лишь после того, как противотанковый ров был частично разрушен. Потерь танки вновь не понесли, лишь одна машина получила повреждения от гранат. Ещё один танк получил повреждения от гранат на следующий день боёв, другая машина вышла из строя из-за сброса гусеницы, но никто из членов экипажей за время боёв не погиб. В целом деятельность танков в ходе конфликта была оценена командованием как удовлетворительная — несмотря на крайне слабую подготовку экипажей и плохую организацию их действий, Т-18 неплохо проявили себя при поддержке пехоты. Бои показали крайне низкую эффективность осколочного снаряда 37-мм пушки, красноармейцами высказывались также пожелания по повышению проходимости, скорости и бронирования танка.

Поздние годы и Великая Отечественная война

К началу 1938 года всё ещё находившиеся в строю Т-18 достигли крайней степени износа. В строю к тому времени оставалось 862 танка, включая 160 переданных в 1934—1937 годах в распоряжение укреплённых районов (в дальнейшем укрепрайон, УР) Ленинградского военного округа для строительства ДОТов. Остальные машины были уже отправлены на металлолом. Но даже формально остававшиеся на вооружении танки в большинстве своём находились в неисправном состоянии, а многие были к тому же ещё и разоружены (с части Т-18 были демонтированы пушки, переданные для вооружения танков Т-26). Положение усугублялось отсутствием запчастей, которые в частях получали только путём разукомплектования одних танков для ремонта других. В связи с этим распоряжением наркома вооружений от 2 марта Т-18 были сняты с вооружения и 700 из них были переданы в распоряжение укрепрайонов военных округов, а также Народному комиссариату ВМФ.

Переданные укрепрайонам танки подлежали перевооружению на спарки пулемётов ДТ, ДА-2 либо на 45-мм пушки обр. 1932 г. Из неисправных танков демонтировались двигатели и трансмиссия, а бронекорпуса закапывались по башню в землю или просто устанавливались в качестве БОТ (бронированных огневых точек) у мостов, перекрёстков дорог и в других удобных для обороны местах. Сохранившие возможность передвижения своим ходом танки были переданы гарнизонам укрепрайонов для использования в качестве подвижных огневых точек. К началу Великой Отечественной войны в войсках ещё имелось около 450 бронекорпусов и 160 танков. Превращённые в ДОТы Т-18 были в основном сосредоточены на западных границах СССР, некоторое их количество было также установлено в системе укреплений в районе озера Хасан, где в 1938 году проходили бои с Японией.

Сведения о боевом применении Т-18 в Великой Отечественной войне в основном носят отрывочный характер. В большинстве своём танки, сосредоточенные на западных границах СССР, были уничтожены или захвачены в первые дни или недели войны, хотя немногочисленные экземпляры использовались несколько дольше. Танки Т-18 и БОТ на их основе сражались с врагом в укрепрайонах — в частности, известно о боях с их участием в Осовецком, Владимиро-Волынском и Минском УР. Несколько Т-18 было передано в состав 9-го механизированного корпуса, понёсшего большие потери в ходе танкового сражения в районе Луцка — Ровно; 29 июня корпус получил 14 таких танков, из которых на 2 июля осталось всего две машины, из них одна была неисправной. Последнее известное боевое применение Т-18 относится к битве за Москву, в которой зимой 1941—1942 года использовались 9 Т-18 из состава 150-й танковой бригады, по документам числившиеся на вооружении вплоть до февраля, когда в бригаде ещё имелось три таких танка. Размещённые в районе озера Хасан в виде фортификационных сооружений Т-18 состояли на вооружении до начала 1950-х годов, когда они были исключены из системы укреплений и заброшены.

Оценка проекта

Конструкция

Хотя конструкция Т-18 создавалась на основе FT-17, в ней был применён ряд оригинальных решений. На Т-18 впервые в истории танкостроения были применены поперечное расположение двигателя и его конструктивное объединение в одном блоке с коробкой передач и фрикционом. Такое техническое решение позволило значительно сократить длину моторно-трансмиссионного отделения. Как следствие, от FT-17, в котором двигатель располагался продольно, а моторно-трансмиссионное отделение занимало половину длины корпуса, Т-18 выгодно отличался меньшими длиной корпуса и забронированным объёмом. Но короткий корпус танка и небольшая опорная поверхность гусениц имели и свои отрицательные стороны, например, повышенное раскачивание танка на ходу и снижение способности к преодолению рвов. В конце 1920-х — начале 1930-х годов последней уделялось значительное внимание и эта характеристика Т-18 считалась неудовлетворительной, несмотря на применение «хвоста».

Вооружение, защищённость и подвижность

По вооружению Т-18 превосходил большинство своих современников в классе лёгких танков за счёт установки в машине и пушки, и пулемёта, тогда как иностранные образцы оснащались лишь одним из этих огневых средств. Однако раздельная установка пулемёта и пушки на Т-18 снижала эффективность их применения, а стоявший на большинстве танков простейший диоптрический прицел не способствовал высокой точности наведения. По опыту применения Т-18 в конфликте на КВЖД дистанция эффективной стрельбы оценивалась не далее 750—800 метров. Кроме того, простое наведение орудия при помощи плечевого упора сводило на нет эффективность стрельбы на ходу. Устанавливавшиеся на Т-18 37-мм пушки обладали сравнительно высокой скорострельностью и позволяли на близких дистанциях бороться с легкобронированной техникой, но опыт конфликта на КВЖД показал, что даже против полевых укреплений лёгкие осколочные снаряды, содержавшие всего 40 грамм взрывчатого вещества, оказались совершенно неэффективными.

Бронирование Т-18 отвечало требованиям своего времени, надёжно защищая его от оружия винтовочных калибров, а на определённых дистанциях — и от огня крупнокалиберных пулемётов, хотя открытые смотровые щели создавали опасность поражения экипажа осколками или брызгами свинца. Специализированные противотанковые орудия появились в войсках уже после снятия Т-18 с производства и получили широкое распространение лишь к середине 1930-х годов. Скорость и запас хода танка, особенно после модернизации в 1930 году, считались удовлетворительными для задач поддержки пехоты, а удельное давление Т-18 на грунт, даже несмотря на сравнительно короткую опорную поверхность гусениц, было крайне низким по меркам танков, что повышало его проходимость.

Аналоги

Аналогами Т-18 в классе лёгких танков непосредственной поддержки пехоты на момент его создания были французский FT-17, его зарубежные варианты — американский M1917 и итальянский «Фиат 3000», а также мелкосерийный французский NC 27, являвшийся дальнейшим развитием всё того же FT-17. Сравнение Т-18 с разработанным почти на десятилетие ранее FT-17 не вполне правомерно, но в целом Т-18 значительно превосходил своего французского прародителя. Наиболее выраженным было преимущество Т-18 над FT-17 в плане подвижности, несмотря на лишь немногим большую удельную мощность советской машины. Появившаяся в самом конце Первой мировой войны американская версия FT-17 — M1917 — незначительно выигрывала у прототипа лишь в скорости и также значительно уступала Т-18.

Созданный в 1920—1921 годах итальянский «Фиат 3000» являлся серьёзно переработанным вариантом FT-17. В конструкции итальянской машины были устранены многие из недостатков французского прототипа, обусловленные спешностью создания и отсутствием опыта в проектировании танков. Также «Фиат 3000» получил значительно более мощный двигатель, что обеспечило ему лучшую удельную мощность относительно более позднего Т-18, но сохранил устаревшую «полужёсткую» подвеску FT-17. Хотя максимальная скорость танка возросла до 21 км/ч, его подвижность в целом всё равно оценивалась как неудовлетворительная. На практике развиваемая максимальная скорость в условиях бездорожья, определяемая прежде всего подвеской, могла даже быть меньшей, чем у Т-18. По вооружению, аналогичному FT-17, итальянский танк уступал Т-18.

Французский NC 27, спроектированный в середине 1920-х, приблизительно соответствовал Т-18 и также являлся результатом глубокой модернизации FT-17. При общем сходстве конструкции с базовым танком и идентичном вооружении, NC 27 стал больше, получил усиленную до 30 мм вертикальную броню и более современную подвеску. Для компенсации возросшей массы на танк устанавливался более мощный по сравнению с FT-17 двигатель. Всё это позволило обеспечить NC 27 подвижность на уровне Т-18 при более слабом вооружении, но лучшем бронировании.

Однако развитие военной и конструкторской мысли в мировом танкостроении не стояло на месте в СССР. Если на момент своего запуска в производство Т-18 находился на уровне иностранных образцов, то уже к 1930 году в классе пехотных танков появились образцы, столь же значительно превосходившие советский танк, как и он — FT-17. Первым из них стал британский «Виккерс-шеститонный» (Mk.E), установивший новый стандарт в классе. Будучи крупнее и тяжелее танков семейства FT-17, Mk.E имел более современную конструкцию тех лет, развивал скорость до 37 км/ч, нёс вооружение из двух пулемётных башен, либо одной двухместной с 37-мм пушкой и пулемётом, а также обладал большим потенциалом развития.

Другой образец, французский D1, был дальнейшим развитием NC 27 и сохранил схожую с ним подвижность при существенно возросшей массе, но получил противоснарядное 35-мм бронирование и 47-мм пушку в двухместной башне. Пристально наблюдавшее за новыми веяниями в танкостроении советское военное руководство получило возможность сравнить первые серийные отечественные танки с передовыми образцами зарубежной техники. Малый танк сопровождения Т-18, равно как и «маневренный» Т-24 были признаны не имеющими перспективы и советское танкостроение встало на путь лицензионного производства иностранных образцов, либо подражания им при отказе на покупку лицензии.

Сохранившиеся экземпляры

Непосредственно после окончания использования в войсках Т-18 в музеи не попали, в результате чего все из известных сохранившихся образцов были восстановлены из заброшенных машин, устанавливавшихся в качестве неподвижных огневых точек укреплённых районов на Дальнем Востоке. Из-за допущенных при восстановлении ошибок, или порой сознательных упрощений, все восстановленные образцы имеют существенные отличия от оригинала. В частности, хотя все образцы относятся к модификации 1930 года, на части из них стоит имитация спаренного пулемёта Фёдорова (а на танке во Владивостоке — даже макет пулемёта «Максим»), ходовая часть в большей или меньшей степени неточна на всех машинах. Только на Дальнем Востоке России известно не менее семи сохранившихся Т-18, все из которых находятся в музеях или установлены в качестве памятников в России. Ещё один экземпляр танка находится на открытой площадке музея «Боевая слава Урала» в городе Верхняя Пышма Свердловской области.

Т-18 в массовой культуре

Пластиковые модели танка МС-1 в масштабе 1:35 в разное время выпускались несколькими предприятиями. В подавляющем большинстве, они изготовлялись по одним и тем же пресс-формам, изначально использовавшимися фирмой «AER Moldova» (Молдова). Впоследствии эти же пресс-формы были использованы российскими фирмами «Восточный экспресс» и «ARK Models», которые продолжают производство по сей день. Надо сказать, что качество модели и её соответствие оригиналу (модель воспроизводит танк Т-18 образца 1930 года) оставляют желать лучшего, однако при условии ряда доработок можно получить модель более-менее приемлемого уровня.

Танки МС-1 в двух модификациях с пушками Гочкиса и 20К представлены в танковом MMO-экшене «World of Tanks», а также в более широких модификациях в игре для мобильных платформ World of Tanks Blitz.

В кино танк Т-18 можно увидеть в фильме "Если завтра война". Там эти машины вместе с "Русскими Рено" и ранними образцами Т-26 изображали вражескую бронетехнику.

---

Литература

• М. Н. Свирин, А. А. Бескурников. Первые советские танки. — М.: М-Хобби, 1995. — 64 с. — (Армада № 1). — 5000 экз. — ISBN 5-85729-045-7.
• А. А. Бескурников. Первый серийный танк. Малый сопровождения МС-1. — М.: Арсенал-Пресс, 1992. — 32 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-85139-003-4.
• Ларин М.Ю., Хватов А.В. Неизвестные войны России. — М.: ООО «Дом Славянской книги», 2012. — 480 с.
• Солянкин А. Г., Павлов М. В., Павлов И. В., Желтов И. Г. Отечественные бронированные машины. XX век. 1905—1941. — М.: Экспринт, 2002. — Т. 1. — 344 с. — 2000 экз. — ISBN 5-94038-030-1.
• Свирин М. Н. Броня крепка. История советского танка. 1919—1937. — М.: Яуза, Эксмо, 2005. — 384 с., ил. — 5000 экз. — ISBN 5-699-13809-9.
• Холявский Г. Л. Энциклопедия танков. — Мн.: Харвест, 1998. — 576 с. — 5000 экз. — ISBN 985-13-8603-0.
• Ильин А. Лёгкий танк МС-1 (рус.) // Военный парад : журнал. — 2001. — Январь-февраль (т. 43, № 01). — С. 116. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1029-4678&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1029-4678].

Ссылки

• [www.battlefield.ru/t18.html Малый сопровождения МС-1 (Т-18)]. The Russian Battlefield. [www.webcitation.org/64u81v2UN Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
• [legion-afv.narod.ru/T-18_Kubinka_1.html Фотографии Т-18 из экспозиции Музея бронетанкового вооружения и техники в Кубинке]. Проверено 17 июня 2009. [www.webcitation.org/5w9XDQgCL Архивировано из первоисточника 31 января 2011].
• [scalemodels.ru/modules/photo/viewcat_cid_155.html Фотографии двух МС-1 из Владивостока и Славянки]. Scalemodels.ru. Проверено 17 июня 2009. [www.webcitation.org/5w9XF06VN Архивировано из первоисточника 31 января 2011].

Отрывок, характеризующий Т-18

– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.