1952 год в литературе
Поделись знанием:
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Годы в литературе XX века. 1952 год в литературе. |
---|
1894 • 1895 • 1896 • 1897 • 1898 • 1899 • 1900 ← XIX век 1901 • 1902 • 1903 • 1904 • 1905 • 1906 • 1907 • 1908 • 1909 • 1910 1911 • 1912 • 1913 • 1914 • 1915 • 1916 • 1917 • 1918 • 1919 • 1920 1921 • 1922 • 1923 • 1924 • 1925 • 1926 • 1927 • 1928 • 1929 • 1930 1931 • 1932 • 1933 • 1934 • 1935 • 1936 • 1937 • 1938 • 1939 • 1940 1941 • 1942 • 1943 • 1944 • 1945 • 1946 • 1947 • 1948 • 1949 • 1950 1951 • 1952 • 1953 • 1954 • 1955 • 1956 • 1957 • 1958 • 1959 • 1960 1961 • 1962 • 1963 • 1964 • 1965 • 1966 • 1967 • 1968 • 1969 • 1970 1971 • 1972 • 1973 • 1974 • 1975 • 1976 • 1977 • 1978 • 1979 • 1980 1981 • 1982 • 1983 • 1984 • 1985 • 1986 • 1987 • 1988 • 1989 • 1990 1991 • 1992 • 1993 • 1994 • 1995 • 1996 • 1997 • 1998 • 1999 • 2000 XXI век → 2001 • 2002 • 2003 • 2004 • 2005 • 2006 • 2007 |
Этот год в: кино, музыке, театре, науке, спорте. |
См. также категорию в Викитеке. |
Содержание
Премии
Международные
- Нобелевская премия по литературе — Франсуа Мориак, «За глубокое духовное прозрение и художественную силу, с которой он в своих романах отразил драму человеческой жизни».
СССР
- Сталинская премия:
- Художественная проза:
- Первая степень: Степан Злобин (роман «Степан Разин»), Вилис Лацис (роман «К новому берегу»).
- Вторая степень: Ванда Василевская (трилогия «Песнь над водами»), Ярослав Галан (памфлеты из сборника «Избранное», посмертно), Дин Лин (Китай) (роман «Солнце над рекой Сангань»), Николай Задорнов (романы «Амур-батюшка», «Далёкий край», «К океану»), Орест Мальцев (роман «Югославская трагедия»), Андре Стиль (Франция) (роман «Первый удар»).
- Третья степень: Тамаш Анцел (Венгрия) (роман «Под сенью свободы»), Владимир Беляев (трилогия «Старая крепость»), Янка Брыль (повесть «В Заболотье светает»), Дмитрий Ерёмин (роман «Гроза над Римом»), Георгий Марков (роман «Строговы»), Игорь Муратов («Буковинская повесть»), Шандор Надь (Венгрия) (рассказ «Примирение»), Лев Ольконицкий (роман «России верные сыны»), Николай Носов (повесть «Витя Малеев в школе и дома»), Валентина Осеева (повесть «Васёк Трубачёв и его товарищи»), Виктор Полторацкий (книга очерков «В дороге и дома» и очерки 1951 года), Евгений Поповкин (роман «Семья Рубанюк»), Чжоу Ли-бо (Китай) (роман «Ураган»).
- Поэзия:
- Первая степень: Николай Тихонов (циклы стихов «Два потока», «На Втором Всемирном конгрессе мира»).
- Вторая степень: Анатас Венцлова (сборник «Избранное»), Сильва Капутикян (сборник «Мои родные»), Георгий Леонидзе (поэмы «Бершоула» и «Портохала»).
- Третья степень: Расул Гамзатов (сборник стихов и поэм «Год моего рождения»), Владимир Замятин (поэма «Зелёный заслон»), Николай Нагнибеда (сборник «Стихи»), Юхан Смуул (сборник «Стихотворения. Поэмы»).
- Драматургия:
- Вторая степень: Хэ Цзин-чжи и Дин-Ни (Китай) (пьеса «Седая девушка»).
- Третья степень: Абдулла Каххар (пьеса «На новой земле»), Павел Маляревский (пьеса «Канун грозы»).
- Литературная критика и искусствоведение:
- Третья степень: Берта Брайнина (книга «Константин Федин»), Николай Горчаков (книга «Режиссёрские уроки К. С. Станиславского»).
- Художественная проза:
США
- Пулитцеровская премия в категории художественное произведение, написанное американским писателем— Герман Вук, «Восстание на „Кейне“»
- Пулитцеровская премия в категории драматического произведения для театра — Джозеф Крамм, «Птица-сорокопут»
- Пулитцеровская премия в категории поэзия— Марианна Мур, «Избранный стихотворения»
Франция
- Гонкуровская премия — Беатрис Бек, «Леон Морен, священник»
- Премия Ренодо — Jacques Perry, L’Amour de rien
- Премия Фемина — Dominique Rolin, Le Souffle
- Премия Фенеона — Мишель Винавер, «Возражающий»
Книги
- «В розовом блеске» — произведение Алексея Ремизова.
- «Долгий марш» — произведение Уильяма Стайрона.
- «Мелюзина. Брунцвик» — произведение Алексея Ремизова.
- «Паутина Шарлотты» (Charlotte’s Web) — детская книга американского писателя Эдвина Брукса Уайта.
- «Та, которой не стало» — произведение Пьера Буало и Тома Нарсежака.
Романы
- «Большая планета» — роман Джека Вэнса.
- «Капер» — роман Джозефины Тэй (издан посмертно).
- «Город» — роман Клиффорда Саймака.
- «Золотые пауки» — роман Рекса Стаута.
- «Искра жизни» — роман Эриха Мария Ремарка.
- «Механическое пианино» — роман Курта Воннегута.
- «Миссис Макгинти с жизнью рассталась» — роман Агаты Кристи.
- «Покоритель зари, или Плавание на край света» — роман Клайва Стейплза Льюиса из цикла «Хроники Нарнии».
- «С помощью зеркал» — роман Агаты Кристи.
- «Человек без лица» — роман Альфреда Бестера.
- «Мы» — роман Евгения Замятина (издательством имени Чехова, Нью-Йорк, впервые опубликован полный текст на русском языке).
Повести
- «Старик и море» — повесть Эрнеста Хемингуэя.
Малая проза
- «И грянул гром» — рассказ Рэя Брэдбери.
- «Яблоня» — сборник рассказов Дафны дю Морье
Пьесы
- «Летающие блюдца (Предзнаменование)» (Menetekel) — пьеса Фридриха Вольфа.
- «Мышеловка» — пьеса Агаты Кристи.
- «Томас Мюнцер» (Thomas Müntzer) — пьеса Фридриха Вольфа.
Поэзия
- «Растут этажи» — сборник стихов Емилиана Букова.
- «Солдаты свободы» — сборник стихов Сергея Наровчатова.
Родились
- 5 марта — Робин Хобб, американская писательница-фантаст.
- 11 марта — Дуглас Ноэль Адамс, английский писатель, драматург, сценарист.
- 7 июня — Дарья Донцова, российская писательница.
- 10 июня — Бейкер, Кейдж, американская писательница-фантаст (умерла в 2010).
- 8 августа — Йостейн Гордер, норвежский писатель и публицист.
- Дата неизвестна:
- Алан Пиз, австралийский писатель, автор популярных книг о языке тела.
Умерли
- 19 февраля — Кнут Гамсун, норвежский писатель (родился в 1859).
Напишите отзыв о статье "1952 год в литературе"
Отрывок, характеризующий 1952 год в литературе
И Наташа побежала по коридору.Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.