Анненков, Николай Александрович

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Кокин и Анненков

Николай Анненков
Имя при рождении:	Николай Александрович Кокин
Место рождения:	с. Калугино, Кирсановский уезд, Тамбовская губерния, Российская империя
Профессия:	актёр, театральный педагог
Годы активности:	1917—1999
Театр:	Малый театр
Награды:

Никола́й Алекса́ндрович А́нненков (настоящая фамилия — Кокин; 9 [21] сентября 1899, Калугино, Тамбовская губерния — 30 сентября 1999, Москва) — советский российский актёр театра и кино, педагог. Народный артист СССР (1960). Лауреат трёх Сталинских премий (1947, 1948, 1949). Герой Социалистического Труда (1990).

Наряду с В. М. Зельдиным был одним из двух российских профессиональных театральных актёров, перешагнувших 100-летний юбилей, оставаясь в профессии.

Биография

Николай Кокин родился 9 (21) сентября 1899 года в селе Калугино (по другим источникам — 20 или 23 сентября в селе Инжавино) (ныне Инжавинский район, Тамбовская область, Россия).

Живя с родителями в Инжавино, получил начальное обучение у местной учительницы. В 1909 году поступил, а в 1916 окончил реальное училище в Тамбове. По окончании училища поступил в Московский институт инженеров путей сообщения.

На сцену впервые вышел в 1917 году, когда выступил в любительском спектакле в народном доме в Инжавино. В 1918 году — помощник делопроизводителя Тамбовского эвакопункта, в 1919 году — агент Кирсановского уездного продовольственного комитета. В 1919 году поступил добровольцем в Красную Армию, служил культработником, выступал в военных клубах.

В 1922 году поступил в Высшие театральные мастерские при Малом театре (ныне Высшее театральное училище им. М. С. Щепкина) в Москве и в 1924 году окончил их.

С 1924 года и до конца жизни — актёр Малого театра. За время работы в театре сыграл более 200 ролей.

Проявлял лаконизм, завершённость сценических характеристик, глубину интерпретаций создаваемых образов в каждой своей роли.

В октябре 1941 года вместе с театром эвакуировался в Челябинск. Во время войны руководил фронтовой концертной бригадой Малого театра (с 1943).

С 1946 года преподавал в Высшем театральном училище имени М. С. Щепкина на кафедре «Мастерство актёра», с 1957 по 1988 — её заведующий, с 1961 — профессор, с 1988 по 1999 (с перерывом) — художественный руководитель училища. Среди учеников: Олег Даль, Виталий Соломин, Виктор Павлов.

Работал на радио.

Написал и опубликовал много статей на творческие темы: «Щепкин и Станиславский», «Традиции Малого театра», «Значение партнера в спектакле» и многие другие.

Несколько лет избирался в члены правления «Ассоциации Дружбы народов» при Доме Дружбы с зарубежными странами. Член ряда художественно-режиссёрских коллегий, руководящих творческой деятельностью Малого театра. Постоянный член Художественного совета театра, а также Ученого совета Училища им. М. Щепкина.

Член ВКП(б) с 1942 года.

Своё столетие актёр отметил на сцене. Он сыграл отрывок из «Царя Бориса» А. К. Толстого, в котором исполнял роль Луп-Клешнина. На второй день актёру стало плохо, а ещё через несколько дней, 30 сентября 1999 года, он скончался. Похоронен в Москве на Введенском кладбище.

Семья

• Жена — Татьяна Митрофановна Якушенко-Анненкова (1915—1997), актриса, педагог Театрального училища имени М. С. Щепкина.

Звания и награды

• Герой Социалистического Труда (1990)
• Заслуженный артист РСФСР (1937)
• Народный артист РСФСР (1949)
• Народный артист СССР (1960)
• Сталинская премия второй степени (1947) — за исполнение роли капитан-лейтенанта Максимова в спектакле «За тех, кто в море!» Б. А. Лавренёва
• Сталинская премия первой степени (1948) — за исполнение роли Лаврова в спектакле «Великая сила» Б. С. Ромашова
• Сталинская премия первой степени (1949) — за исполнение роли Алексея Алексеевича Добротворского в фильме «Суд чести» (1948)
• Четыре ордена Ленина (1949, 1979, 1986, 1990)
• Орден Октябрьской Революции (1974)
• Орден Трудового Красного Знамени (1970)
• Орден Дружбы народов (1994)
• Орден «Знак Почёта» (1937)
• Орден «За заслуги перед Отечеством» II степени (1999)
• Орден «За заслуги перед Отечеством» III степени (1996)
• Медаль «За оборону Москвы» (1944)
• Медаль «В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина» (1970)
• Медаль «За боевые заслуги» (1967)
• Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1965)
• Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1946)
• Медаль «Ветеран труда» (1984)
• Медаль «В память 800-летия Москвы» (1947)
• Медаль «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1965)
• Медаль «Тридцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1976)
• Медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1986)
• Медаль «50 лет Вооружённых Сил СССР»(1967)
• Медаль «60 лет Вооружённых Сил СССР»(1978)
• Медаль «70 лет Вооружённых Сил СССР»(1988)
• Премия мэра Москвы в области литературы и искусства (1999 — за уникальный вклад в развитие культуры Москвы
• Премия «Хрустальная Турандот» (1999 — «за долголетие и доблестное служение театру», посмертно).
• Академик Международной академии театра (1999).

Творчество

Роли в театре

• 1922 — «Снегурочка» А. Н. Островского — эпизод
• 1923 — «Железная стена» Б. К. Рында-Алексеева — Офицер
• 1923 — «Воевода» («Сон на Волге») А. Н. Островского — эпизод
• 1923 — «Ревизор» Н. В. Гоголя — Держиморда
• 1924 — «Юлий Цезарь» У. Шекспира — Шестой гражданин
• 1924 — «Мария Стюарт» Ф. Шиллера — Гвардейский офицер
• 1924 — «Медвежья свадьба» А. В. Луначарского — Крестьянин
• 1924 — «Не так живи, как хочется» А. Н. Островского — Вася
• 1925 — «Ревизор» Н. В. Гоголя — Пуговицын
• 1925 — «Волки и овцы» А. Н. Островского — Второй крестьянин
• 1925, 1928 — «Бедность не порок» А. Н. Островского — Митя
• 1925 — «Аракчеевщина» И. С. Платона — Некшинский
• 1925 — «Загмук» А. Г. Глебова — Ирумсин
• 1925 — «Юлий Цезарь» У. Шекспира — Вестник
• 1925 — «Уриэль Акоста» К. Гуцкова — Ноэль
• 1925 — «Женитьба Белугина» А. Н. Островского и Н. Я. Соловьёва — Сыромятов
• 1926 — «Доходное место» А. Н. Островского — Василий Николаевич Жадов
• 1926 — «Лево руля!» В. Н. Билль-Белоцерковского — Генри
• 1926 — «Семь жён Ивана Грозного» Д. П. Смолина — Иоанн Иоаннович
• 1926 — «Любовь Яровая» К. А. Тренёва — Офицер
• 1926 — «Железная стена» Б. К. Рында-Алексеева — Швилев
• 1926 — «Свадьба Кречинского» А. В. Сухово-Кобылина — Нелькин
• 1926 — «Заговор Фиеско» Ф. Шиллера — Немой телохранитель
• 1927 — Бархат и лохмотья" А. В. Луначарского и Э. Штуккена — Юриан
• 1927 — «Амур в лапоточках» П. С. Сухотина — Степан
• 1928 — «Любовь Яровая» К. А. Тренёва — Швандя
• 1928 — «1917 год» Н. Н. Суханова и И. С. Платона — Третий член Реввоенкома, Поручик Абрам Иванович
• 1929 — «Огненный мост» Б. С. Ромашова — Федотов
• 1929 — «Аракчеевщина» И. С. Платона — Иван Малыш
• 1929 — «Альбина Мегурская» Н. Н. Шаповаленко — Таза
• 1929 — «Сигнал» С. И. Поливанова и Л. М. Прозоровского — Шнырь
• 1930 — «Горе от ума» А. С. Грибоедова — Алексей Степанович Молчалин
• 1930 — «Лес» А. Н. Островского — Буланов
• 1930 — «Смена героев» Б. С. Ромашова — Барсуков
• 1930 — «Вьюга» М. В. Шнмкевича — Воронов
• 1930 — «Ледолом» В. М. Чуркина — Семён
• 1931 — «Без вины виноватые» А. Н. Островского — Петя Миловзоров
• 1931 — «Бедность не порок» А. Н. Островского — Гуслин
• 1932 — «Плоды просвещения» Л. Н. Толстого — Семён
• 1932 — «В дальней фактории» Н. Н. Шаповаленко — Семёнов
• 1932 — «Разгром» по А. А. Фадееву — Морозко
• 1932 — «Ясный лог» К. А. Тренёва — Егор
• 1933 — «Скутаревский» по Л. М. Леонову — Черимов
• 1934 — «Стакан воды» Э. Скриба — Мешем
• 1934 — «В чужом пиру похмелье». Композиция М. С. Нарокова по А. Н Островскому — Андрей Титыч
• 1934 — «Соло на флейте» И. К. Микитенко — Донченко
• 1935 — «Огненный мост» Б. С. Ромашова — Геннадий
• 1937 — «Борис Годунов» А. С. Пушкина — Самозванец
• 1938 — «Дружба» В. М. Гусева — Нерадов
• 1938 — «Враги» М. Горького — Синцов
• 1939 — «Богдан Хмельницкий» А. Е. Корнейчука — Богун
• 1939 — «Волк» Л. М. Леонова — Остаев
• 1939 — «Слава» В. М. Гусева — Мотыльков
• 1941 — «В степях Украины» А. Е. Корнейчука — Алексей
• 1941 — «Варвары» М. Горького — Черкун
• 1942 — «Фронт» А. Е. Корнейчука — Огнев
• 1942 — «Без вины виноватые» А. Н. Островского — Незнамов
• 1942 — «Осада мельницы» Э. Золя — Доминик Паркер
• 1942 — «Девушка-гусар» Ф. А. Кони — Роланд
• 1945 — «Иван Грозный» А. Н. Толстого — Михаил Темрюкович и Курбский
• 1945 — «Женитьба Белугина» А. Н. Островского и Н. Я. Соловьёва — Андрей Белугин
• 1946 — «Мещане» М. Горького — Нил
• 1947 — «Великая сила» Б. С. Ромашова — Лавров
• 1947 — «За тех, кто в море!» Б. А. Лавренёва — Борис Иванович Максимов
• 1948 — «Доходное место» А. Н. Островского — Белогубов
• 1948 — «Южный узел» А. А. Первенцева — Баталов
• 1949 — «Рюи Блаз» В. Гюго — Рюи Блаз
• 1949 — «Незабываемый 1919-й» Вс. В. Вишневского — Воронов
• 1950 — «Голос Америки» Б. А. Лавренёва — Вальтер Кидд
• 1950 — «Калиновая роща» А. Е. Корнейчука — Ветровой
• 1951 — «Семья Лутониных» братьев Тур и И. А. Пырьева — Андрей
• 1952 — «Живой труп» Л. Н. Толстого — Федя Протасов
• 1953 — «Порт-Артур» И. Ф. Попова и А. Н. Степанова — адмирал Макаров
• 1953 — «Северные зори» Н. Н. Никитина — Тихон Нестеров
• 1954 — «Иван Грозный» А. Н. Толстого — Иван Грозный
• 1956 — «Деньги» А. В. Софронова — Василий Шарабай
• 1957 — «Ночной переполох» М.-Ж. Соважона — Легран
• 1958 — «Вечный источник» по Д. И. Зорину — Плакун
• 1959 — «Свои люди — сочтёмся» А. Н. Островского — Лазарь Елизарыч Подхалюзин
• 1959 — «Завещание» С. А. Ермолинского — Колыванов
• 1960 — «Взрыв» И. М. Дворецкого — Щеглюк
• 1960 — «Осенние зори» В. И. Блинова — Столбов
• 1961 — «Любовь Яровая» К. А. Тренёва — Кошкин
• 1962 — «Честность» А. В. Софронова — Дрозд
• 1963 — «Нас где-то ждут…» А. Н. Арбузова — Юлий Константинович
• 1963 — «Палата» С. И. Алёшина — Новиков
• 1964 — «Дачники» М. Горького — Басов
• 1965 — «Страница дневника» А. Е. Корнейчука — Богутсницкий
• 1967 — «Джон Рид» Е. Р. Симонова — Билл Хейвуд
• 1968 — «Мои друзья» А. Е. Корнейчука — Моргун
• 1969 — «Отцы и дети» И. С. Тургенева — Николай Петрович
• 1969 — «Господин Боркман» Г. Ибсена — Боркман
• 1970 — «Признание» С. А. Дангулова — Рудкевич
• 1971 — «Достигаев и другие» М. Горького — отец Павлин
• 1972 — «Ревизор» Н. В. Гоголя — Городничий
• 1974 — «Перед заходом солнца» Г. Гауптмана — Маттиас Клаузен
• 1975 — «Русские люди» К. М. Симонова. Режиссёр: Б. И. Равенских — Александр Васильевич Васин
• 1976 — «Униженные и оскорблённые» по Ф. М. Достоевскому — Ихменев
• 1977 — «Маленькая эта земля» Г. Джагарова — Димов
• 1979 — «Король Лир» У. Шекспира — граф Глостер
• 1982 — «Вишнёвый сад» А. П. Чехова — Леонид Андреевич Гаев
• 1984 — «На всякого мудреца довольно простоты» А. Н. Островского — Нил Федосеич Мамаев
• 1987 — «Горе от ума» А. С. Грибоедова — Фамусов
• 1987 — «Холопы» П. П. Гнедича — Веденей
• 1988 — «Леший» А. П. Чехова — Орловский
• 1991 — «Убийство Гонзаго» Н. Йорданова — Бенволио
• 1991 — «Вишнёвый сад» А. П. Чехова — Фирс
• 1992 — «Царь Иудейский» К. К. Романова — Иосиф Аримафейский
• 1993 — «Царь Борис» А. К. Толстого — Луп-Клешнин

Роли в кино

• 1928 — Право на жизнь
• 1935 — Восстание камней — Ковров
• 1938 — Одиннадцатое июля — Степан Павлюков
• 1938 — Честь — Семён
• 1940 — Гибель «Орла» — капитан Чистяков
• 1940 — Тимур и его команда — полковник Александров
• 1942 — Клятва Тимура — полковник Александров
• 1947 — Мальчик с окраины — профессор Александр Иванович Семёнов
• 1948 — Суд чести — профессор Алексей Алексеевич Добротворский
• 1953 — Варвары. Сцены в уездном городе — Егор Петрович Черкун
• 1955 — Первый эшелон — Каштанов
• 1961 — В начале века — Плеханов
• 1964 — Порт-Артур (фильм-спектакль) — адмирал Макаров
• 1966 — Дачники — Сергей Васильевич Басов
• 1968 — Карантин — Нестор Викентьевич Верхоградский
• 1973 — Опознание — адвокат Гросс
• 1974 — Дом Островского (фильм-спектакль) — Подхалюзин
• 1974 — Отцы и дети (фильм-спектакль) — Николай Петрович Кирсанов
• 1975 — Достигаев и другие (фильм-спектакль) — отец Павлин
• 1976 — Признание (фильм-спектакль) — Рудкевич
• 1976 — Униженные и оскорблённые (фильм-спектакль) — Ихменев Николай Сергеевич
• 1976 — Фиалка (фильм-спектакль) — Новосёлов
• 1979 — Поэма о крыльях — Николай Егорович Жуковский
• 1979 — Русские люди (фильм-спектакль) — майор Васин
• 1982 — Король Лир (фильм-спектакль) — граф Глостер
• 1983 — Вишнёвый сад (фильм-спектакль) — Леонид Андреевич Гаев
• 1985 — На всякого мудреца довольно простоты (фильм-спектакль) — Мамаев
• 1987 — Загадочный наследник — Яков Степанович Бурцев
• 1988 — Холопы (фильм-спектакль) — Венедикт
• 1990 — Духов день — государственный человек
• 1994 — Царь Борис (фильм-спектакль) — Луп-Клешнин
• 1997 — Чтобы помнили (документальный) (Фильм 32 «Сергей Столяров»)
• 1998 — Ангел с окурком (музыкальный телефильм)

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=10357 Анненков, Николай Александрович]. Сайт «Герои Страны».

• [www.annenkov.ru/name/na/ Биография Николая Анненкова на фамильном портале www.annenkov.ru]
• [razumny.ru/annenkov.htm Воспоминания современника В. А. Разумного о Н. А. Анненкове]
• [www.vvedenskoe.pogost.info/displayimage.php?pos=-31109 Похоронен на 17 участке Введенского кладбища]

Отрывок, характеризующий Анненков, Николай Александрович

В этот вечер Марья Дмитриевна ехала к Архаровым и предложила барышням ехать с нею. Наташа под предлогом головной боли осталась дома.


Вернувшись поздно вечером, Соня вошла в комнату Наташи и, к удивлению своему, нашла ее не раздетою, спящею на диване. На столе подле нее лежало открытое письмо Анатоля. Соня взяла письмо и стала читать его.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.