Копьё Лонгина

Копьё Лонги́на (Копьё Судьбы́, Копьё Христа́) — согласно Евангелию от Иоанна, одно из Орудий Страстей, пика, которую римский воин Лонгин вонзил в подреберье Иисуса Христа, распятого на Кресте. Как и все Орудия Страстей, копьё считается одной из величайших реликвий христианства.

Евангельские и апокрифические свидетельства

В Новом Завете эпизод прободения тела Христа копьём содержится только в Евангелии от Иоанна: «один из воинов копьём пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода» (Ин. 19:34). Согласно евангельскому рассказу, воин пронзил копьём уже мёртвого Иисуса (это утверждение имело критическую оценку у известного античного критика христианства — Цельса).

В апокрифической литературе самое раннее упоминание этого эпизода встречается в Евангелии от Никодима (предположительно IV век). Пронзивший тело Иисуса римский солдат назван в этом апокрифе по имени: сотник Лонгин.

Толкование богословов

Августин в «Толковании на Евангелие от Иоанна» (XIX, 34) пишет, что, подобно тому как из ребра спящего Адама была сотворена Его невеста, Ева, из раны в боку спящего смертным сном Христа была создана Его невеста, Церковь. По Августину, вода и кровь — символы святых таинств Крещения и Евхаристии (в воспоминание этого перед совершением Евхаристии в Латинской Церкви во время оффертория, а на Востоке — во время проскомидии в вино добавляется вода). В трактате «О Граде Божием» (XV, 26) Августин соотносит рану в боку Иисуса с дверью Ноева ковчега, сделанной, по божественному указанию, «с боку его» (Быт 6:16) — «через эту дверь входят все, приходящие к Нему, поскольку из неё истекли таинства». В богослужении Православной церкви используется копие — обоюдоострый нож для изъятия частиц из просфор, который символизирует собой копьё Лонгина.

В христианском искусстве

Одно из самых ранних изображений сцены распятия — миниатюра из Евангелия Рабулы, иллюминированной сирийской рукописи VI века — включает и имя солдата, надписанное над его головой по-гречески в изменённой форме: Логин, ΛΟΓΙΝΟС (не исключено, однако, что имя могло быть добавлено в миниатюру позднее).

Средневековые легенды

Предыстория

Существует ряд средневековых легенд, в которых рассказывается о предыстории копья, прежде чем оно попало в руки Лонгина (по тому же принципу была создана предыстория другого орудия Страстей — Животворящего Креста).

Согласно им, изначально оно принадлежало Финеесу, внуку Аарона и третьему по счёту первосвященнику Иудеи, пронзившего копьём Хазву мадианитянку. Он приказал отковать это копьё в качестве символа магических сил крови израильтян как избранного народа. Затем с этим копьём бросился в атаку на укрепленный Иерихон Иисус Навин. Упоминали также, что именно его Саул бросил в юного Давида в бессилии и ревности к будущей славе. Другим владельцем копья был Ирод Великий.

После Голгофы

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Легенды также рассказывают о судьбе копья после Распятия Христова, называя в его числе следующих владельцев:

• им владел Константин Великий в битве у моста Милвиус;
• им владел король готов Теодорих I, который благодаря ему победил орды Аттилы в 451 году при Труа;
• им владел Аларих;
• император Юстиниан;
• Карл Мартелл сражался им при Пуатье в 732 г.;
• Им владел Карл Великий. Его вера в силу талисмана была такой сильной, что он постоянно держал его рядом с собой.

Затем оно стало упоминаться в руках императоров Священной Римской империи, что заставляет предполагать, что с какого-то момента речь идет о реальном предмете, экспонирующемся в наши дни в Вене (венская реликвия), или же о нескольких копьях, выдаваемых за одно:

• в рассказе о победе Генриха I Птицелова в Унструтском сражении упоминается могущественное копьё-талисман в его руках;
• первый известный владелец собственно венской реликвии — Оттон I, в хронике о короновании которого оно упоминается. Затем оно упоминается в описании его сражения у города Леха (955 г.);
• Фридрих Барбаросса. Существует предание, что незадолго до его смерти в реке копьё выпало из его слабеющей руки;
• Фридрих II;
• В 1277 г. им владел Рудольф Габсбургский.

Копьё в средневековых хрониках

Был среди франков Боэмонд, их предводитель, но был ещё один очень хитрый монах, который уверил их, что в Кусьяне, большом здании в Антиохии, зарыто копьё мессии, мир его праху. Он сказал им: «Если вы найдёте его, вы победите, в противном случае — это равносильно смерти». А перед этим он закопал копьё в земле Кусьяна и уничтожил все следы. Он велел франкам поститься и каяться три дня. На четвёртый день он позволил им войти в здание вместе со слугами и ремесленниками, которые всё раскопали и нашли копьё. Тогда монах воскликнул: «Радуйтесь, победа обеспечена!»

Артефакты, претендующие называться «Копьём судьбы»

В различных церквях мира хранится несколько реликвий, которые считаются копьём Лонгина, либо его фрагментом. С целью установления возраста, наиболее соответствующего евангельскому времени, учеными проводятся экспертизы.

Армянское копьё

Эта реликвия находится в Армении, в сокровищнице Эчмиадзина (новое название Вагаршапат).

Там оно хранится с XIII века; до этого находилось в Гегардаванке (Армения), куда было привезено, как считается, апостолом Фаддеем. (Гегардаванк дословно переводится как «Монастырь копья».)

Ватиканское копьё

Хранится в Базилике святого Петра в Риме. Оно отождествляется с копьём, хранившимся в Константинополе, а прежде в Иерусалиме, по крайней мере с VI века.
Первое упоминание о копье встречается у Антония из Пьяченцы (570), который, совершив паломничество в Иерусалим, написал, что в храме Святого Сиона он видел «…терновый венец, которым был увенчан наш Господь, и копьё, которым он был пронзён». В 614 г. Иерусалим был захвачен персами, к ним же попали и все Страстные реликвии. Согласно Пасхальной хронике наконечник копья был отломан, и в том же 614 году оказался в Константинополе, где с тех пор хранился сначала в храме Святой Софии, а позже в церкви Фаросской Богоматери вместе с другими святынями христианства. Впрочем, по другим сообщениям, копьё продолжало оставаться в Иерусалиме на галереях храма Гроба Господня. Епископ Аркульф, побывавший на Святой земле ок. 670 г., говорил следующее: «…копие находится вделанным в деревянный крест в портике базилики Константина; древко этого копья расколото на две части…» , то же видел и византийский паломник первой половины IX в. Епифаний. «А между темницей и распятием есть двери святого Константина… Здесь же лежат Копие, и Губка, и Трость…». После IX в. сведений о нахождении копья в Иерусалиме в источниках нет.

В Константинополе он оставался до 1492 года, когда был подарен султаном папе Иннокентию VIII, увезён в Рим и помещен в соборе Святого Петра.

Венское копьё

Венское копьё ведёт свою историю со времен Оттона I (912—973 годы). Оно характеризуется вкраплением металла, считающимся гвоздём с распятия. Копьё вместе с другими атрибутами императорской власти с конца XVIII века хранится в палате сокровищ Венского дворца. В 1938 году, после аннексии Австрии, обербургомистр Нюрнберга Либель (Willy Liebel) перенес из Венского дворца атрибуты императорской власти, которые он выставлял в течение года в церкви св. Катарины. Обстоятельства перевоза атрибутов императорской власти из Вены в Нюрнберг и их возвращение Австрии генералом Джорджем Паттоном, обросли многочисленными легендами. Благодаря этому, копьё является важной составной частью современной мифологии, возникшей вокруг замка Вевельсбург, см. Вевельсбург и «Копьё Судьбы».

Краковское копьё

После исследования оказалось копией венского копья.

• Sainte Lance de Rome.jpg

  Зарисовка ватиканского копья

• Heilige Lanze 02.JPG

  Венская реликвия в нынешнем виде с золотыми накладками

• Lance Vienne.jpg

  Венское копьё со снятыми золотыми накладками

• Maurycy.jpg

  Краковское копьё, официально признанное копией венского, но при этом несколько отличающееся от него по форме

• Holy-lance-Echmiadzin.jpg

  Армянское копьё

Жан Кальвин о копьях Лонгина

Жан Кальвин в богословском сочинении Трактат о реликвиях 1543 года, посвященном подлинности многих христианских реликвий, включая как мощи, так и контактные реликвии, находящихся в храмах и монастырях Западной церкви, сообщает о четырёх известных ему копьях, имеющихся в разных храмах и претендующих на подлинное Копьё Лонгина: одно в Риме, другое в Сент-Шапель в Париже, третье в аббатстве Теналь в Сентонже; четвертое в Сельве, недалеко от Бордо.

В искусстве

• Копьё страстей фигурирует в опере немецкого композитора Рихарда Вагнера «Парсифаль».
• Копьё Лонгина упоминается в трилогии Гарри Гаррисона «Путь короля».
• Повесть Маркуса Седжвика по мотивам сериала «Доктор Кто» называется «Копьё Судьбы», и именно вокруг этого артефакта строится её сюжет.
• Копьё Лонгина упоминается в аниме Евангелион как мощный артефакт и единственное оружие, помимо позитронной пушки, способное пробить АТ-поле.
• Копьё Судьбы фигурирует в фильме Фрэнсиса Лоуренса «Константин: Повелитель тьмы» как орудие для освобождения сына дьявола и пропуска его на Землю.
• Копьё Судьбы является одним из артефактов, хранящихся в секретном архиве Ватикана в сериале «Демоны Да Винчи». С помощью него главный герой пронизывает латы солдата и стену позади него.
• Копьё Лонгина появляется в сериале «Борджиа» в качестве подарка еврейских купцов папе Александру VI за право торговать на территории Рима. Папа Борджиа проверяет его на подлинность, устроив «Суд Соломона».
• В компьютерной игре «Tomb Raider: Хроники» Лара Крофт находит Копьё Судьбы на затонувшей немецкой подлодке в Баренцевом море.
• Копьё Судьбы фигурирует в компьютерной игре «Persona 2: Innocent Sin», где фатальным образом влияет на концовку.
• Копьё Судьбы является главным артефактом вокруг которого развивается сюжет в романе Джеймса Паттерсона «Шут».

См. также

• Христианские реликвии

Примечания

Комментарии

Сноски

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Копьё Лонгина
• [days.pravoslavie.ru/Life/life6700.htm Житие святого сотника Лонгина]

Отрывок, характеризующий Копьё Лонгина

– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.