Рожа, Миклош

Миклош Рожа Rózsa Miklós
Дата рождения	18 апреля 1907(1907-04-18)
Место рождения	Будапешт, Австро-Венгрия
Дата смерти	27 июля 1995(1995-07-27) (88 лет)
Место смерти	Лос-Анджелес, Калифорния, США
Профессии	композитор
Награды	«Оскар», «Сатурн», «Сезар»
[www.miklosrozsa.org losrozsa.org]

Миклош Рожа (венг. Rózsa Miklós, англ. Miklos Rozsa; 18 апреля 1907, Будапешт — 27 июля 1995, Лос-Анджелес) — венгерско-американский композитор, известный как академическими сочинениями, так и киномузыкой.

С пятилетнего возраста играл на скрипке, подаренной дядей-скрипачом. В 1925 году покинул Венгрию, поступив в Лейпцигский университет, однако вскоре перевёлся в Лейпцигскую консерваторию, где учился у Германа Грабнера. В дальнейшем жил и работал во Франции (1931—1935) и Великобритании (1935—1940), а в 1940 г. перебрался в США, с 1946 г. американский гражданин.

Первоначальную известность в Европе Рожа получил симфоническими произведениями, однако уже в 1930-е гг. начал работать в области киномузыки. После успеха звуковой дорожки ленты «Багдадский вор» (1940) Рожа написал музыку ко множеству голливудских фильмов (общим числом свыше сотни). За музыку к фильмам «Заворожённый» (1945), «Двойная жизнь» (1947) и «Бен-Гур» (1959) удостоился премий «Оскар». Другие выдающиеся киноленты, где звучит музыка Рожи, — «Двойная страховка», «Потерянный уикэнд», «Убийцы», «Асфальтовые джунгли»,«Леди Гамильтон», «Провидение».

В то же время на протяжении всей жизни Рожа продолжал писать и академическую музыку — особой известностью пользуются его концерт для скрипки с оркестром (1954, написан для Яши Хейфеца) и концерт для виолончели с оркестром (1968, написан для Яноша Старкера).

Ссылки

• [www.miklosrozsa.org/ Сайт общества имени Миклоша Рожи]
• Миклош Рожа (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.kinopoisk.ru/name/187500/ Миклош Рожа на сайте КиноПоиск]

Отрывок, характеризующий Рожа, Миклош

Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».