Протестантизм в Чили

Протестантизм в Чили — одно из направлений христианства в стране. По данным всеобщей переписи населения в 2012 году протестанты составляли 16,62 % населения Чили. В ходе опроса, проведённого сотрудниками исследовательского проекта Всемирный обзор ценностей в 2006 году протестантами себя назвали 17 % чилийцев.

Численность протестантов и их доля в общем населении страны неуклонно росла последние сто лет. По данным переписей населения в 1920 году протестанты составляли 1,44 % жителей Чили, в 1940 — 2,34 %; в 1970 — 6,18 %; в 1992 — 12,4 %; в 2002 — 15,1 %. При этом, большинство чилийских протестантов являются новообращёнными; данные Центра публичных исследований за 1990-91 года показывают, что лишь 38 % протестантов были протестантами с детства, остальные перешли в протестантизм из католичества.

В 2000 году в Чили действовало свыше 17 тыс. протестантских церквей и мест богослужения; в 2010 году эта цифра выросла до 21 тыс. церквей. Организационно, протестанты Чили объединены в 107 деноминаций (союзов церквей).

По этнической принадлежности большинство протестантов Чили — чилийцы, преимущественно среднего и низкого достатка. При этом, процент протестантов среди некоторых индейских народов (мапуче, кечуа и аймара) выше, чем средний по стране. Протестантами являются также большинство живущих в Чили немцев, американцев и англичан. Географически, протестанты распространены по всей стране, однако наибольшего присутствия они добились в трёх центральных областях: Био-Био (31 % населения области), Араукании (27 %) и Лос-Риос (27 %). Доля протестантов среди молодёжи и представителей среднего возраста заметно выше, чем среди лиц, старше 60 лет.

Исторический обзор

В июне 1821 года шотландец Джеймс Томпсон (1778—1854), представитель Британского и иностранного библейского общества прибыл в Чили, будучи приглашённым создать в стране школы с ланкастерской системой образования. Однако деятельность Томпсона встретила решительный отпор со стороны католической церкви и её консервативных сторонников в правительстве. Возражения католиков были направлены как на создание не-католических общеобразовательных школ, так и на попытки Томпсона распространять «протестантские» Библии. Обескураженный, Томпсон покинул Чили через год.

Первое протестантское богослужение в Чили провели иностранцы-англикане в 1825 году в Вальпараисо. В 1837 году в этот же город прибыл англиканский капелан Джон Роулендсон, начавший проводить постоянные богослужения на английском языке в собственном доме. В 1858 году англикане получили разрешение построить в Вальпараисо церковь св. Петра.

В 1838 году отставной офицер британского флота Аллен Гардинер (1794—1851) начал миссионерское служение среди арауканских индейцев на реке Био-Био в южной части Чили. В 1844 году в Англии Гардинер основывает Патагонское миссионерское общество, которое финансирует миссионерскую поездку Гардинера и его команды на Огненную Землю в 1850 году. Однако, из-за голода, в сентябре 1851 году миссионеры погибают. Трагическая гибель миссионерской команды Гардинера шокировало британское общество; Патагонское миссионерское общество получило значительные пожертвования (среди жертвователей был Чарльз Дарвин) и продолжило миссионерскую деятельность на Огненной Земле и Фолклендских островах. Сын Гардинера, Аллен Гардинер младший продолжает дело отца и в 1860 основывает миссионерскую станцию в Лоте.

В 1845 году в Вальпараисо прибыл конгрегационалистский миссионер Дэвид Трамбулл. Первоначально, Трамбуллу было разрешено проведение религиозных служб лишь на борту английских и американских кораблей, находящихся в гаване Вальпараисо, однако впоследствии, власти позволили миссионеру построить Вефильскую часовню на берегу. В 1862 году другой конгрегационалист, Натаниэль Гилберт, прибыл в Сантьяго и основал англоязычную церковь в столице страны.

В 1846 году в Чили прибыли первые немецкие иммигранты-лютеране. Начало методистской церкви восходит к служению Уильяма Тейлора, начавшего ряд школ в Боливии и Чили. К концу XIX века методисты набирают и подготавливают национальных (испаноговорящих) пасторов, что обуславливает быстрый рост методистской церкви в первое десятилетие XX века.

Баптистские миссионеры под руководством Даниэля Макдональда (1852—1939) начали служение среди немецких иммигрантов недалеко от Темуко в 1884 году; первая баптистская церковь была создана в 1892 году. В 1907 году был сформирован Евангельский баптистский союз Чили (ныне — Союз евангельских баптистских церквей Чили). Раскол 1940 года привёл к созданию Национальной баптистской церкви.

В 1894 году в Чили прибыли первые адвентистские миссионеры. Через два года им удалось обратить первого верующего (англичанина). В 1907 году в стране была сформирована Национальная конференция церквей.

В 1897 году среди чилийских арауканов начинают миссию перфекционисты из Христианского и миссионерского альянса.

В октябре 1909 года «офицер» Армии Спасения Уильям Бонне начал служение в Вальпараисо. В том же году Армия открывает свой первый корпус в столице Сантьяго.

Рождение пятидесятнической церкви в Чили связано с именем Уиллиса Гувера, методистского миссионера в Вальпараисо. В 1907 году супруги Гуверы получили по почте книгу, рассказывающую о пятидесятническом движении в Индии. Пережив опыт крещения Духом Святым, Гувер основывает Методистскую пятидесятническую церковь. Уже в 1913 году от церкви отделилась группа сформировавшая Церковь Господа; впоследствии пятидесятники пережили ещё ряд расколов, приведших к созданию Евангельской церкви братьев (1925), Апостольской церкви Господа (1930), Евангелической пятидесятнической церкви (1933), Евангельской корпорации Викартуры (1933), Пятидесятнической церкви южного Чили (1933), Евангелической армии Чили (1933), Христианской церкви апостольской веры (1934), Христианской церкви, Побеждающей Его Кровью (1936), Христианской евангелической церкви (1936), Апостольской пятидесятнической церкви (1938), Апостольской христианской миссии (1938), Пятидесятнической христианской церкви (1942), Свободной апостольской христианской церкви (1943), Пятидесятнической церкви Чили (1946), Национальной евангелической церкви Христа (1946), Пятидесятнической евангельской методистской церкви, собирающейся во имя Христа (1950), Пятидесятнической церкви Бога (1951), Пятидесятнической евангельской христианской миссии (1953), Пятидесятнической евангельской корпорации (1956) и др. Одновременно, в Чили начинают служение международные пятидесятнические церкви — Церковь четырёхугольного Евангелия (1940), Ассамблеи Бога (1941), Церковь Бога (1954), Объединённая пятидесятническая церковь (1964), Пятидесятническая церковь святости (1967), Церковь Бога пророчеств (1975), Церковь открытого библейского стандарта (1982) и др. В ходе мощного духовного пробуждения, начавшегося в Чили в 1940-х годах, пятидесятники становятся крупнейшей протестантской конфессией страны. К началу 1980-х годов они составляют 10 % населения этой латиноамериканской страны (почти 1 млн верующих).

С 1949 году в Чили действуют Ученики Христа, с 1962 — Церковь Назарянина. В начале 1980-х годов церковь меннонитов в провинции Альберта (Канада) начала служение среди чилийских беженцев; в 1984 году в Чили были отправлены первые миссионеры. В 1990 году государство официально признала Евангельскую меннонитскую церковь Чили.

Современное состояние

Подавляющее большинство чилийских протестантов (90 % или 2,5 млн) относятся к пятидесятническому движению. Самые крупные пятидесятнические церкви — Пятидесятническая методистская церковь (720 тыс. в середине 1990-х) и Евангелическая пятидесятническая церковь Чили (571 тыс. в середине 1990-х). Среди международных пятидесятнических движений следует назвать Церковь Бога (30 тыс.), Ассамблеи Бога (16 тыс.), Международную церковь четырёхугольного Евангелия (15 тыс.), Объединённую пятидесятническую церковь (3,5 тыс.), Церковь открытого библейского стандарта (3 тыс.) и Церковь Бога пророчеств (1,2 тыс.).

Церковь адвентистов седьмого дня сообщает о 125 тыс. членах в Чили, объединённых в 565 приходов (2011 год).

Союз евангельских баптистских церквей Чили насчитывает 55 тыс. человек и 437 приходов; Национальная баптистская церковь — 2,5 тыс. человек и 51 приход.

Движение святости представлено в Чили Христианским и миссионерским альянсом (43 тыс.), назарянами (2,7 тыс.) и Церковью Бога (Андерсон, Индиана; 100 верующих).

Лютеране представлены Лютеранской церковью в Чили (10 тыс.), Евангелической лютеранской церковью в Чили (3 тыс.) и Евангелической лютеранской церковью в республике Чили (350 человек). Пресвитериане (21 тыс.) объединены в 8 различных союзов. Среди других групп следует назвать методистов (13 тыс.), Учеников Христа (9 тыс.), англикан (6 тыс.), Армию Спасения (5 тыс.), плимутских братьев (5 тыс.), Новоапостольскую церковь (2 тыс.) и меннонитов (1,2 тыс.).

Значительное число чилийских протестантов объединены в консультативный орган — Христианское братство церквей в Чили (с 1981 года). Пять церквей Чили (лютеранская, методистская и 3 пятидесятнических) входят во Всемирный совет церквей.

Дополнительные факты

Крупнейшим религиозным зданием страны является Евангельский кафедральный собор Чили (ранее — церковь Йотабече). Пятидесятнический храм, открытый в 1974 году, имеет 6 тыс. посадочных мест и объявлен национальным историческим памятником.

В 2008 году президент Чили Мишель Бачелет учредила государственный праздник Национальный день евангельских протестантских церквей. Праздник отмечается в конце октября, в память о начале Реформации 31 октября 1517 года.

Протестантский пастор является одним из трёх священников (наряду с католическим и иудейским), которые служат во дворце Ла-Монеда — официальной резиденции президента Чили.

См. также

• Евангелическая пятидесятническая церковь Чили
• Гувер, Уиллис
• Христианство в Чили
• Религия в Чили

Отрывок, характеризующий Протестантизм в Чили

Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.