Протестантизм в Японии

Протестантизм в Японии — крупнейшее направление христианства в стране. По данным исследовательского центра Pew Research Center в 2010 году в Японии проживало 910 тыс. протестантов, которые составляли 0,7 % населения этой страны. Существуют и другие оценки; так в справочном издании «Операция мир» содержится информация о 929 тыс. протестантах, англиканах и прихожанах независимых церквей. По данным «Энциклопедии религий» Дж. Г. Мелтона в 2010 году в Японии насчитывалось 1,177 млн традиционных протестантов и верующих независимых церквей.

В 2010 году в Японии действовало 10,9 тыс. протестантских приходов. Организационно, японские протестанты объединены в 193 союза (включая англикан и объединения независимых церквей).

Этнически, большинство протестантов в этой мононациональной стране являются японцами. Немало протестантов и среди живущих в Японии японо-бразильцев, корейцев, китайцев и филиппинцев. Протестантами являются также свыше половины живущих в Японии американцев и англичан.

Исторический обзор

Первым христианским миссионером в Японии считают иезуита Франциска Ксаверия, направленного на миссию лично Игнатием де Лойолой. Франциск Ксаверий, которого часто называют «апостолом Азии», стал первым епископом Японии. В результате активной деятельности португальских и испанских миссионеров, к началу XVII в. число обращенных в католицизм достигло нескольких сотен тысяч человек. В 1614 году сёгун Токугава Иэясу издал указы о запрещении христианской религии, в 1639 году было окончательно запрещено исповедование христианства. Христианская община, подвергнутая гонениям и преследованиям, прекратила своё организованное существование.

Протестантизм в Японии в XIX веке

В 1854 году, с подписанием Канагавского договора, заключённого между Японией и Мэтью Пэрри, представлявшим США, была прекращена добровольная изоляция Японии. В 1858 году договор подписанный с Японией Таунсендом Харрисом предусматривал возможность открытия христианских церквей в стране. Первыми, кто воспользовался данной возможностью были англикане, пресвитериане и реформаты. Так, уже в 1859 году в Японию прибыли миссионеры Епископальной церкви США (преподобные Джон Лиггинс и Ченнинг Мур Уильямс), Пресвитерианской церкви в США (Джеймс Хэпбёрн), Реформатской церкви Америки (Гвидо Вербек) и Голландской реформатской церкви (С. Р. Браун). Они начали перевод Библии и другой религиозной литературы на японский язык и разработали первые стратегии проникновения в закрытую японскую культуру. В 1869 году к ним присоединились конгрегационалисты. Первое десятилетие деятельность протестантов была ограничена городами Йокогама и Нагасаки. В 1872 году в Йокогаме был построен первый протестантский (реформатский) храм. В 1876 году общины, созданные американскими пресвитерианами, голландскими реформатами и шотландскими пресвитерианами объединились в единую организацию. В попытке не допустить деноминационных делений в Японии, первые группы новообращённых объединялись в общины, которые именовались просто «Церковь Христова». В 1877 году была открыта первая объединённая протестантская семинария, многие церкви создавали больницы, школы, дома приюта.

Ещё в 1854 году на одном из кораблей коммодора Мэтью Пэрри посетившем Японию, служил матросом баптист Джонатан Скоби (Jonathan Scobie). Скоби вернулся в Японию в 1860 году и служил здесь более 10 лет при поддержке Американского баптистского свободного миссионерского общества. В 1873 году другой баптистский миссионер Натан Браун открыл в Йокогаме первую в стране баптистскую церковь; через три года баптистская церковь появилась в Токио. В 1884 году в Йокогаме начала функционировать баптистская теологическая школа. В 1890 году на миссионерской конференции большинство баптистских общин объединилось в Японский баптистский союз. С 1889 года в стране служат южные баптисты; их деятельность привела к созданию в 1947 году Японской баптистской конвенции. После второй мировой войны ряд американских баптистских организаций направили в Японию своих миссионеров, что привело к созданию ряда новых баптистских союзов.

С 1878 года миссионерскую деятельность в стране начали методисты. В 1884 году в Японию прибыла миссионерская пара квакеров — Джозеф и Сара Косанд.

В 1889 адвентистский проповедник Абрам Ла Рю посетил Йокогаму и Кобе. Когда Стивен Хаскелл посетил Японию в следующем году, он нашел несколько человек, заинтересованных в вопросах о субботе, и крестил одного человека. В 1896 году в страну прибыли первые постоянные адвентистские миссионеры — У. Грейнджер и Терухико Окохира, японский эмигрант в США. Миссионеры открыли библейскую школу в Токио. В 1899 году 25 верующих организовали первую адвентистскую церковь. В 1917 году адвентистские церкви организовали Японскую конференцию церквей.

В вербное воскресение в 1893 году в городе Сага своё первое богослужение провели американские лютеране. Позже к ним присоединились лютеране из Дании и Финляндии и в 1900 году в Саге была построена первая лютеранская церковь. В 1922 году служение лютеран оформилось в создание Японской евангелической лютеранской церкви. После Второй мировой войны в стране были созданы и другие лютеранские союзы — Японская лютеранская церковь (1948 год, связана с Синодом Миссури), Японская лютеранская братская церковь (1949), Западная японская евангелическая лютеранская церковь (1949). Норвежские лютеранские миссионеры, высланные из Китая в 1951 году, перебрались в район Кинки и основали в 1963 году Евангелическую лютеранскую церковь Кинки.

В 1895 году «генерал» Уильям Бут отправил в Японию 13 офицеров Армии Спасения, руководимых полковником Эдвардом Райтом. В годы Второй мировой войны японский филиал Армии Спасения был вынужден прекратить зарубежные контакты; после войны «спасенцев» возглавил бригадир Чарльз Дэвидсон.

К концу XIX века в Японии насчитывалось 100 тыс. протестантов.

Японские протестанты в XX веке

На рубеже XIX и XX века в Японию вошли три перфекционистские церкви — Христианский и миссионерский альянс (1891), церковь назарян (1905) и Церковь Бога (Андерсон, Индиана) (1908). В 1945 году Давид Цудата основал перфекционистскую миссию «Эммануил», ставшую независимой церковью.

В начале XX века японский христианин К. Юкимура (1861—1930) стал у истоков т. н. Внецерковного христианского движения. Полагая, что японские церкви делают ошибку, копируя богословие, литургию и порядок западных церквей, Юкимура создал организацию, в которой не было пасторов и которая управлялась мирянами.

В 1909 году среди корейского меньшинства (преимущественно студентов) начал служение пастор Пресвитерианская церковь Кореи Хан Сок-По. В 1934 году служение оформилось в Корейскую христианскую церковь Японии.

В 1913 году Карл Юргенсон со своей семьёй переселился в Японию и начал проповедь пятидесятничества. В следующем году в страну прибыли миссионеры Ассамблей Бога. К 1940 году Ассамблеи Бога насчитывали 15 церквей. К этому времени в самой Японии зародились несколько местных пятидесятнических церквей — Славная евангельская христианская церковь (основана в 1936 году Сугита Котаро, пастором Движения святости), Церковь «Колос живого Христа» (основана в 1939 Мацубара Казухито, вышедшим из Движения святости), Христианская ханаанская церковь (основана в 1940 Танигучи Току, обращённым плимутскими миссионерами), Японская церковь Христа (основана в 1940 Койке Тасуо, вышедшим из Внецерковного движения).

Плимутские братья установили миссию в стране в 1925 году.

В 1940 году японское правительство, стремясь усилить контроль над христианскими общинами, потребовало от протестантов и прихожан свободных церквей войти в состав Объединённой церкви Христа в Японии. Англикане, адвентисты и некоторые церкви Движения святости, отказавшиеся от объединения, подвергались систематическим преследованиям. В 1946 году часть церквей (баптисты, лютеране, пятидесятники и др.) вышли из объединения и восстановили независимые союзы. В это же время откололась и часть пресвитериан, создав Церковь Христа в Японии, Пресвитерианскую церковь в Японии и Камберлендскую пресвитерианскую церковь, а также часть реформаторов, создав Реформаторскую церковь Японии.

В 1941 году бывший пастор Ассамблей Бога Дзюн Мурай, после ознакомления с тайваньскими общинами Церкви истинного Иисуса, отказался от тринитаризма и основал Церковь «Дух Иисуса». Церковь значительно отошла от классического пятидесятничества, приняла доктрину крещения за умерших; в нащи дни её обычно относят к независимым протестантским маргинальным деноминациям или даже к новым религиозным движениям. После Второй мировой войны в Японии начали служение пятидесятники из церквей «Открытой Библии» (1950), Церкви четырёхстороннего Евангелия (1951), Церкви Бога (1954) и др. В 1974 году в Токио появился филиал Полноевангельской церкви Дэвида Ёнги Чо. С 1982 года в Японии служат миссионеры Церкви Бога пророчеств. Одновременно, в самой Японии зародились ряд пятидесятнических движений — Святая церковь Иисуса (основана в 1946 году Оцуки Такежи, вышедшим из Движения святости), Освящённая Христова церковь (основана в 1948 году англиканином Конмото Каопи), движение настоящего (оригинального) Евангелия или Скиния настоящего Евангелия (основана в 1948 Икиро Тешима, вышла из Внецерковного христианского движения), Японская пятидесятническая церковь (1951), Христианское евангелие Окинавы (основано в 1977 году Накахара Макао, обращённым плимутскими братьями).

В апреле 1949 года в страну прибыли меннониты Генри и Лидия Тильманы. Их служение вылилось в создание Японской меннонитской братской конференции. В течение последующих нескольких лет в Японию прибыли и другие сотрудники различных меннонитских организаций.

В 1960 году в Японии было 394 тыс. протестантов и 2649 протестантских церквей; к началу 1980-х годов численность протестантов выросла до 860 тыс.

Статистические данные

Крупнейшую конфессиональную группу среди японских протестантов составляют пятидесятники (257 тыс.). Численность пятидесятников заметно подросла, в начале 1980-х годов в Японии насчитывалось 20 тыс. верующих данной конфессии. Большинство пятидесятников являются прихожанами многочисленных местных пятидесятнических церквей, таких как движение настоящего Евангелия (10 тыс. в 2000 году), Святая церковь Иисуса (8,4 тыс. в 2010 году), Независимое пятидесятническое братство (3,2 тыс. в 2000 году), Христианская ханаанская церковь (2,5 тыс. в 2000 году), Христианское евангелие Окинавы (1,5 тыс. в 1991 году), Японская пятидесятническая церковь (1 тыс. в 2000 году) и др. Ассамблеи Бога насчитывают в стране 215 церквей и 31 тыс. прихожан (2010 год). Полноевангельская церковь сообщает о 6,8 тыс. прихожанах (1999 год), Церковь четырёхстороннего Евангелия — 1,3 тыс. (2000), церкви «Открытой Библии» — 1 тыс.

К пятидесятникам примыкает церковь «Дух Иисуса», которую относят к независимым маргинальным протестантским деноминациям. Церковь заявляет о 400 тыс. верующих; независимые источники называют цифру в 125 тыс. верующих в 624 церквах. Возможно, статистика церкви включает данные о крещённых умерших японцах. В начале 1980-х годов церковь объединяла 37 тыс. прихожан.

Самым крупным протестантским союзом считают Объединённую церковь Христа в Японии. Церковь объединяет общины пресвитериан, реформаторов, конгрегационалистов и методистов. В середине 1990-х годов она насчитывала более 430 тыс. верующих, однако впоследствии число её последователей значительно сократилось (до 196 тыс.). Другие кальвинистские общины весьма малочисленны — Церковь Христа в Японии (13 тыс.), Реформаторская церковь в Японии (9 тыс.), Корейская христианская церковь в Японии (7 тыс.), Пресвитерианская церковь в Японии (3 тыс.), Камберлендская пресвитерианская церковь (2 тыс.).

Общее число японских баптистов — 63,2 тыс. (в начале 1980-х годов — 38 тыс.). Самыми крупными баптистскими союзами являются Японская баптистская конвенция (326 церквей, 35 тыс. верующих, в том числе 16 тыс. крещёных членов) и Японский баптистский союз (73 церкви, 7 тыс. верующих, в том числе 4 тыс. крещённых членов). В стране также действуют Окинавская баптистская конвенция (3,4 тыс. членов), Японская консервативная баптистская ассоциация христиан (2,6 тыс. членов) и Японская баптистская конференция (0,5 тыс. членов).

Японская святая католическая Церковь, представляющая в Японии Англиканское сообщество насчитывает в стране 57 тыс. прихожан. В начале 1980-х годов данная церковь объединяла 55 тыс. сторонников.

Внецерковное христианское движение насчитывает 47,3 тыс. верующих и 751 приход. На пике своей популярности, в начале 1980-х годов в движение входило 50 тыс. христиан.

Лютеране (32,6 тыс.) представлены Японской евангелической лютеранской церковью (22 тыс.), Западной японской евангелической лютеранской церковью (4 тыс.), Евангелической лютеранской церковью Кинки (2,7 тыс.), Японской лютеранской церковью (2,7 тыс.) и Японской лютеранской братской церковью (1,2 тыс.). В начале 1980-х годов данная конфессия объединяла 25 тыс. верующих.

Отдельную группу представляют верующие перфекционистских церквей. Это Японская церковь святости (13,5 тыс.), миссия «Эммануил» (12,3 тыс.), Церковь назарян (4 тыс.), Церковь Бога (Андерсон, Индиана — 0,5 тыс.), Христианский и миссионерский альянс (3,5 тыс.).

Крупнейшей из 5 меннонитских организаций (3 тыс. крещённых членов) является Японская меннонитская братская конференция (1,8 тыс. членов).

Другими протестантскими общинами в Японии являются адвентисты седьмого дня (17,1 тыс. верующих, в том числе 15,3 тыс. крещённых членов), плимутские братья (11 тыс.), Армия Спасения (4 тыс.), Ученики Христа (2,7 тыс.), Новоапостольская церковь. В стране действуют 5 собраний квакеров, объединяющих 161 человек.

Экуменическое движение

В 1923 году в стране был создан Национальный христианский совет Японии. В 1937 году, для перевода и распространения Библии в Японии было создано межконфесиональное Библейское общество. В 1968 году евангельские христиане страны образовали Японскую евангелическую ассоциацию. В настоящее время в эту ассоциацию, связанную со Всемирным евангельским альянсом, входят более 100 организаций и церквей. Некоторые японские протестантские церкви входят в Христианскую конференцию Азии. Членами Всемирного совета церквей, помимо Японской православной церкви, являются 3 протестантские организации страны — Англиканская церковь в Японии, Корейская христианская церковь в Японии и Объединённая церковь Христа в Японии.

Ссылки

• [www.nskk.org/ Англиканская церковь Японии]
• [www.ag-j.org/ Ассамблеи Бога в Японии]
• [www.kelc.net/ Евангелическая лютеранская церковь Кинки]
• [kccj.jp/ Корейская христианская церковь в Японии]
• [ncc-j.org/ Национальный христианский совет в Японии]
• [cms.chorokyokai.jp/ Пресвитерианская церковь в Японии]
• [www.rcj-net.org/ Реформаторская церковь в Японии]
• [www3.ocn.ne.jp/~nikkits/ Церковь Христа в Японии]
• [www.bapren.jp/ Японская баптистская конвенция]
• [www.jeanet.org/bind/top_en.html Японская евангелическая ассоциация]
• [www.jelc.or.jp/ Японская евангелическая лютеранская церковь]
• [www.jhc.or.jp/ Японская церковь святости]
• [www.bible.or.jp/ Японское библейское общество]

См. также

• Христианство в Японии
• Православие в Японии
• Японская баптистская конвенция
• Англиканская церковь в Японии
• Японское библейское общество

Отрывок, характеризующий Протестантизм в Японии

– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских